Алексей Ремизов - Том 2. Докука и балагурье

• Название: Том 2. Докука и балагурье
• Автор: Алексей Ремизов
• Издательство: Русская книга
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-268-00484-0, 5-268-00482-Х

Во 2-й том Собрания сочинений А. М. Ремизова «Докука и балагурье» включены основные сборники и циклы его сказок. Для Ремизова мир сказки — отражение народного миросозерцания. Открывает том сборник «Посолонь», где по ходу солнца сменяются времена года, а вместе с ними — фольклорные обряды, сохранившиеся в сказках, загадках, считалках и детских играх. Разные грани народного взгляда на мир отражены в сборниках «Русские женщины», «Докука и балагурье» и др. Ремизова по праву считали лучшим сказочником начала XX века. Его сказки высоко ценили А. Блок, М. Волошин, Андрей Белый и другие писатели Серебряного века.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

И в полночь опять ровно бы ветром, — и заходила изба.

Настасья плясала еще пуще, еще краше.

Александр положил балалайку, привстал: ну, сейчас так и схватит. А она у него из-под рук — и нет никого.

Ночь — ой, какая это долгая ночь! — шум, гремит вода на плотине.

— Ну, ладно ж, теперь не уйдешь.

И решил Александр: очень-то не разбавляться, а как явится, так прямо и хватать.

На третью ночь так и сделал.

В полночь на звон балалайки появилась Настасья, зашла в середку, он балалайку об пол, тут и попалась.

— Ну, никому не отдам. А она:

— Умел схватить, умей и замуж взять.

— А где ты живешь?

— Ты скажи своему отцу: я нашел себе на мельнице невесту.

— Дом твой?

— В плотине.

Александр разжал было руки. Да опомнился: нет, другой ему никакой не надо.

— Будут к тебе на свадьбу проситься, отец твой богатый, всякому любо попировать на твоей свадьбе, но поедет вас трое, ты, крестный да кучер, а больше никто не поедет. Да закажи попу, чтобы встретил на полудороге с крестом. Да купи ты себе тройку вороных жеребцов — с места, что есть прыти, бежали бы. Любишь меня?

У Александра дух захватило: да кого же еще?

— Прок-ля-нутую?

Рванулась, — и нет никого.

Ночь. Вода гремит на плотине.

Не дождался Александр рассвета, и без балалайки домой.

2

— Я нашел себе невесту, — сказал Александр отцу.

— Где, сынок, нашел, чья?

— Проклянутая, — рассмеялся Александр, — в нашей плотине.

Старик глаза вытаращил: нет, не шутит.

— В нашей плотине. И другой никакой мне не надо.

Купил Александр тройку вороных жеребцов, съездил к попу, заказал, чтобы встретил на полдороге с крестом, как поедут к венцу, — погост от деревни за двадцать пять верст. И стал с отцом пиво варить да вино курить.

Все готово. Рябов дом громок. Вся родня, все соседи явились на свадьбу. Допьяна напились гости. Пора по невесту.

— Да где ж у тебя невеста?

— Моя невеста — в плотине.

— В плотине?..

Ну, кто говорит, что спать захотел, кто — простынуть, мол, выйду, кто чего — куда хмель! — и как ветром, все разошлись. Пусто в доме. Один крестный остался да кучер.

А уж ночь на дворе.

Кони рвутся, гульлят колокольцы.

Благословил отец сына, сел Александр с крестным, — только пыль заклубилась.

Вот и мельница. Вода гремит на плотине. Остановил коней кучер.

— Эй, невеста, — кричит Александр, — твой жених готов.

Ночь — ой, какая ночь! — шум, гремит вода на плотине.

И вышла Настасья. А за ней три сундука тащат.

Сундуки на скамейку. Уселись. Кучер хлестнул лошадей.

А вдогонку вихорь с громом — пыль пылит.

— Ты не забыл?

— Кони видишь.

— На полупути?..

— Будет, будет.

Полпути. Гром громнее. Свист и вой. Пыль глаза заслепляет. Небо горит.

А попа все нет.

Кони станут. Пропадет надежда. Не гульлят колокольцы, плачут.

А попа задержали. Слышит, колокольцы плачут. Схватился да бежать. И поспел. Три раза обежал тройку с крестом.

Ночь — какая ночь! — кони — вихорь, колокольцы гульлят.

— Ну, счастливо, — перекрестилась Настасья, — не поспей поп к часу, не видать нам света.

3

Обвенчал поп молодых, зовет чай пить.

Настасья к попадье. Втащили сундуки. Раскрыла. Выбирает Настасья себе платье нарядиться. Выбрать не может. Попадья тут же, заглянула в сундук — глазам не верит. Схватила из сундука полотенце, схватила другое — Господи! — да к попу.

— Отец, наша дочка нашлась. Поп затряс головою.

— Наша дочка нашлась.

— Не пойму.

— Настя! Настя!..

А была у них дочка, в сердцах прокляла ее мать еще в люльке, а как подросла, ушла с девчонками купаться и пропала.

Бросился поп с попадьей к Настасье.

— Прости ты нас, мать, отца: не со зла, в сердцах.

А она — одно щедрое счастье: ей мало простить, все забудет и одарит — проклянутая и любимая.

И стали они жить-поживать, да добра наживать.

Хитрая*

1

Рассердился староста на дьякона: староста Чижов не дай Бог — чуть что, не поглядит, что храм Божий, при всех выговорит. Вот и с дьяконом Дамаском вышло: проштрафился дьякон на паремиях — забрал больно высоко и на всеобщий соблазн кончил, совсем как петух. Чижов и не вытерпел, да тут же и ляпнул при всем честном народе. Хуже того, воспретил дьякону на вечные времена паремии читать.

В позорище выстоял Дамаск всенощную и уж как ночь провел, один Бог знает, и обедню служил, ничего не помнит.

По обедне пошел Дамаск с повинной к старосте: ведь, старался для благолепия и торжества, но что поделать, такой уж грех, — не соразмерил, и если другим смех и соблазн, ему пущее горе, и больше никогда он не допустит такого, попридержится, вниз возьмет.

— А хочешь вину с себя снять, — сказал староста, — научи медведя грамоте! Вот тебе и повинная.

Вернулся Дамаск домой к дьяконице.

— Или в вине ходить до второго пришествия или медведя грамоте выучи!

Плачет.

А дьяконица не такая.

— Чего ты! Медведя? Да давай мне только медведя, эка!

Обрадовался Дамаск и скорее назад к Чижову: ведь, всю жизнь на паремиях положил.

— Согласен, давай медведя!

Усмехнулся староста — чудное дело! — велел выдать дьякону медведя.

И повел дьякон зверя, Господи помилуй! от страха читает.

— Александра Петровна, вот тебе, принимай!

2

Если и человека, чтобы приучить, надо хлебом обязательно, а зверя и подавно. Дьяконица так и сделала, хлебом Мишу потчевала и привык медведь, перестал фурчать на дьяконицу, а по дьяконице и на дьякона.

И как стал Миша в доме свой человек, тут его за книгу дьяконица и засадила. Напечет блинов, между листами переложит, даст Мише книгу, а он блины ищет, листы перебирает, мормкочет.

— Ну, как настоящий профессор, — потеха!

И за какую неделю медведь с книгою, как в лесу с медом, управлялся.

— Вот тебе, дьякон, и вся хитрость.

Дамаск Александре Петровне в ноги: еще бы, теперь-то уж помилуют, станет он по-прежнему под большие праздники паремии читать, заберет верха — на всю церковь.

3

В субботу Дамаск служил всенощную. Словно после долгой болезни или после поста на страстях так истово служил дьякон и молебно: сердце его было полно радостных ожиданий. И уж как ночь провел, один Бог знает, едва утра дождался, и как служил обедню, ничего не помнит.

По обедне пошел Дамаск к старосте, медведя повел.

— Медведь читает, как профессор!

Усмехнулся староста — чудное дело! — положил перед зверем книгу.

А Миша у дьяконицы-то привык к блинам, и сейчас же за книгу, да лапой и ну перелистывать, блинов искать.

— Мор, мор, мор, — мормкочет.

Ай, да дьякон, ну, и медведь!

— Сущий профессор! — гоготал Чижов, отгоготаться не может.

А медведь, знай, ищет, листы перебирает, на своем языке мормкочет.

И не только снял староста вину с Дамаска: читай паремии, хоть всякую субботу, и сколько влезет! — а и наградил за потеху.

Да и гости, кто случился у старосты после обедни за чаем из прихожан знатных, дьякона так не пустили.

И пошел Дамаск домой к дьяконице: рожа во — сияет!

Скажет дьякон спасибо Александре Петровне: с такой ничего не страшно, с такой не погибнешь на сем белом и горьком свете.

Лукавая*

По закону жить Вере весь век свой с Ильей.

И жила Вера с мужем сколько лет в любви и мире.

Да сердцу-то закон не писан: полюбился ей Никита. Думала она, думала, — жизнь-то, ведь, одна! — тайком и сдружилась с Никитой. И все шито-крыто. Уж дите растет, а Илья ничего не подозревает.

Жили они втроем, как в законе.

Да не знаешь, где тебя настигнет.

Поехал Илья в командировку. Что-то не вышло в делах и нежданно вернулся, и вошел в комнату неожиданно — думал-то жену удивить, а больше сам удивился: сидел с женой приятель Никита, и показалось Илье, уж очень по-домашнему что-то.

Или это ему показалось?

Нет, нет, что-то было. И боится Илья признаться, и не может не думать: да неужто ж правда, жена изменяет?

И совсем не узнать Илью, стал раздражительный, ко всему придирается.

Да и Вера ходит хмурая, — захмуришься!

Пропала жизнь.

И пропала б, да Вера-то не такая.

— Хочу, — говорит, — поговеть.

— Ну что ж.

Илье-то будто и полегчало.

Рассудительный был Илья, понимал: мало ли какой грех наскоком бывает, а покается и опять по-старому жизнь пойдет.

На исповеди Вера во всем призналась. Выслушал ее о. Спиридон, хороший батюшка, правильный.

— Вот что, — говорит, — Вера Васильевна, лучше всякого поста и покаяния, откроися-ка ты мужу по всей по правде.