Френсис Брайан - Джим Хокинс и проклятие Острова Сокровищ

• Название: Джим Хокинс и проклятие Острова Сокровищ
• Автор: Френсис Брайан
• Издательство: Книжный клуб 36.6
• Жанр: Морские приключения
• Год: 2006
• ISBN: 978-5-98697-062-2,5-98697-033-0

Фрэнсис Брайан написал лучшее продолжение «Острова Сокровищ» – с теми же героями, только немного повзрослевшими и постаревшими, с сохранением сюжетных линий, с пиратами, схватками и погонями, а главное, с сохранением места действия – основные события романа происходят все на том же «Острове Сокровищ». Причем написан роман в точности так, как его написал бы сам Стивенсон. Наверное, он и прочитал бы его с огромным удовольствием. В любом случае это удовольствие книга подарит всем современным читателям.

---

– Иган? – задумался доктор. – Я слишком долго не был в Англии. Когда-то я знал имя каждого блестящего фехтовальщика. Потому что мне приходилось иметь дело с результатами их работы. А иногда и с их собственными телами, если им выпадал неудачный вечер. Иган? Похоже, шотландец.

Доктор Баллантайн становился мне еще милее, когда считал любое непривычное ему имя шотландским.[20]

– Он вроде бы хорошо известен, – заметил я.

– Интересно, что думает Сильвер? – И доктор Баллантайн отправился обедать.

Несколько позднее я выяснил, что думает Сильвер. В тот же вечер он зашел ко мне в каюту. Меня пробрала дрожь, когда я услышал стук его костыля: мне припомнился тот последний раз, когда я слышал этот звук – тяжелый удар в дощатый настил палубы, а потом – быстрый шаг здоровой ноги. Попугай издавал негромкое «крр-рр» в такт его прыгающим движениям.

Эти звуки пробудили множество воспоминаний: Сильверу теперь должно быть уже шестьдесят: десять лет назад я слышал, как он говорил, что ему пятьдесят лет. Это случилось, когда я, замирая от ужаса, сидел, прячась, в бочке из-под яблок на палубе «Испаньолы», и прислушивался к перепалке матросов-бунтовщиков. Я помнил его напор, его яростные слова, помнил, с каким умом он командовал людьми; как он организовал и вдохновил их примером, рассказав о собственной жизни; я помнил, как он закрыл и продал свою таверну в Бристоле и отправил жену в какое-то тайное место – ждать его возвращения, после того как закончится плавание.

Теперь этот необыкновенный человек вошел, наклонившись в дверях каюты, и огляделся. Попугай похлопал крыльями.

– Э-э, друг, неплохую они тебе тут коечку выделили. – Он закрыл дверь и шагнул поближе ко мне. – Джим, они мне не больно-то нравятся, – сказал он хриплым шепотом. – Совсем они мне не по душе пришлись. – И он подтянул к себе стул, чтобы быть поближе.

– А ты слышал что-нибудь о том фехтовальщике? – спросил я.

– Нет. Но я догадываюсь, который это. Тот малый, в камзоле винного цвета. Точно? – Я кивнул, и он продолжал: – Ну так вот, он поглядел на меня, вроде он – судья или, может, вор-карманник, я – то большой разницы между ними не вижу, они для Джона Сильвера что один, что другой – все одно, я завсегда это говорю. Да только я буду за ним смотреть в оба глаза, эт’ уж точно.

– Это замечательно, что ты – на борту вместе с нами, Джон, – сказал я.

Эта моя ремарка имела целью расшевелить его немного: он выглядел таким мрачным, я никогда раньше не замечал подобного выражения на его лице. Мне приходилось видеть Сильвера напористым, веселым, изворотливым, но никогда – мрачным, и это меня встревожило. Он подвинулся на стуле, вытянув вперед серебряный костыль, и наклонился так, что его лицо было всего в нескольких дюймах от моего.

– Джим, ты меня знаешь. Ты видал, как я могу любого моряка одолеть.

– Конечно, Джон.

– Ты видал, как я Тома Моргана к порядку призвал. Старого дурня Моргана.

– Конечно, Джон.

– Ты видал, как я закрыл глаза на того подлеца – Джорджа Мерри, у кого глаза от лихорадки были цвета лимонной корки.

– Я все это прекрасно помню, Джон.

– И ты никогда не видал, чтоб я кого из них боялся?

– Нет, Джон, ты никогда никого не боялся.

– Ну так вот, Джим. Может, Джон Сильвер стар становится. Может, у него старые раны болят и ноют. Может, мир потяжельше мне на плечи лег, чем я раньше это понимал. Только теперь я не очень-то удобный товарищ по плаванью получаюсь, Джим.

Я ждал. Тянулись долгие минуты ожидания.

– Знаешь, Джим, некоторые говорят, я творил зло. Только я с ними никогда согласный не был. Ну, я же не говорю, что я ангел какой прям из Божьего сада был, только зло я никогда не творил. Только не Сильвер. Может, крутой был. Может, жесткий, если кто разозлит. Ну, могу сказать, дурное порой делал. Только зло, как сатана какой, не творил.

Мне в голову пришла ироническая мысль о том, какой оживленный спор затеяли бы с ним по этому поводу доктор Ливси и сквайр Трелони. Но, разумеется, я ничего не сказал.

Ситуация создавалась весьма странная – Долговязый Джон Сильвер предчувствовал недоброе. Я рискнул убрать с лица завесу (я всегда держал ее опущенной, на случай неожиданного прихода Вэйла или кого-то другого).

– Джон, ты встревожен? Я такого раньше не видел.

Он слегка отодвинулся, словно почувствовал обиду.

– Не-ет, – протянул он. – Не встревожен, если точно, больше вроде как… ну, вроде как уверен, а почему – не знаю, что от этой их компании самое настоящее зло может произойти.

Эта его вспышка странным образом доставила мне удовольствие. Она укрепила меня в мысли, что я правильно разыскал Сильвера: я никогда не встречал другого такого человека, который мог бы лишить силы самого Молтби.

Покидая мою каюту, он обернулся и прошептал:

– Запомни, Джим, день расплаты будет долгим. Держи глаза открытыми, а уши прочисть хорошенько!

Наблюдая людей, я заметил, что некоторые – о каких такого и не предполагаешь – оставляют у тебя доброе и теплое чувство, тогда как другие, пользующиеся лучшей репутацией, доставляют лишь беспокойство. Отчего это так? Я стал вспоминать людей, чье общество всегда улучшало мне настроение и укрепляло мой дух: дядюшка Амброуз, Джон Калзин, Луи… Но не его мать: Грейс Ричардсон всегда вызывала во мне такое беспокойство, что поначалу я не мог разобраться, чувствую ли я по отношению к ней что-либо иное, чем смущение и желание защитить. Теперь же моя страсть к ней заставляла меня мечтать о том, чтобы постоянно быть с нею рядом – как потому, что ее присутствие обогащает мой дух, так и из-за благодатной возможности смотреть на ее прелестное лицо.

Я продолжал вспоминать: я всегда любил бывать в обществе доктора Ливси и сквайра; то же относится и к доктору Баллантайну и его жене, впрочем, это и неудивительно; мне был приятен Натан Колл, а вот Нунсток – нет. И хотя я могу многим разонравиться из-за этого, я честно признаюсь, что общество Джона Сильвера всегда порождало во мне доброе чувство, тогда как Молтби вызывал такое ощущение, будто кожа у меня стала холодной и липкой, словно покрылась слизью.

Выйдя из залива, мы шли хорошим ходом – бриг был легок и послушен, а ветер, по большей части, дул попутный. Некоторое время нам еще виден был поросший богатой растительностью берег, а затем, как казалось, бриг изменил направление и шел теперь не на юг, а на юго-запад. Жизнь на борту не приносила тревог; я редко встречался с людьми, да и то с немногими: Вэйл, время от времени – Джон Сильвер и, разумеется, доктор Баллантайн. Все те дни я держался очень осторожно, втайне все более улучшая свое здоровье, а внешне делая вид, что выздоровление идет очень медленно, особенно когда встречал на палубе Молтби или кого-либо из его клики. Эта часть нашего плана очень нравилась Сильверу: ведь мои истинные возможности оставались скрытыми от всех, так что в критической ситуации я мог бы устроить всем сюрприз.

Как-то поздно вечером, когда мы уже довольно долго шли в открытом море, в каюту вошел Вэйл. Он приготовил мне белье и снадобье на ночь, а затем разрушил все мои надежды на крепкий сон.

– Сэр Томас хочет встретиться с вами утром, сэр. Он сказал мне, чтобы я передал вам, что он будет очень рад возможности до полудня выпить вместе с вами кофе.

Мысли мои заметались, и я спросил:

– А доктор Баллантайн сказал ему, что мне можно?

– Сэр Томас говорит, это ему неизвестно, – прошептал Вэйл.

Когда через некоторое время в каюту вошел доктор Баллантайн, я, естественно, рассказал ему об этом. Послеобеденный глоток бренди несколько возбудил доктора: щеки его горели.

– Что за штука? – размышлял он вслух. – Чего он хочет? Разделять и властвовать нами? Или у него возникло подозрение, основанное сам не знает на чем? Ветром надуло или что-то вроде того?

– Но мне придется пойти. Выбора у меня нет.

– Рискованно, – сказал доктор. – Однако я должен сказать, Джим, на этом судне очень высокое напряжение. Спокойнее было бы плыть на пороховой бочке.

– А вы познакомились с этим Иганом?

– Да, еще бы! Он показал мне, как вонзить клинок человеку в горло, не задев кости. Сказал, он думает – мне, как врачу, это может быть интересно.

Доктор Баллантайн заснул; я слышал его храп; мне же со сном в эту ночь не повезло.

В четыре утра я услышал крик вахтенного. Моя обновляющаяся кожа вызывала зуд, а душа трепетала в ожидании встречи с Молтби. Худо, если я пойду к нему; худо – если не пойду. Но пойти я должен. Ум мой все подбрасывал эту отвратительную монетку – то на одну сторону, то на другую, когда меня отвлек неожиданный странный шум.

Сначала кто-то приоткрыл дверь каюты – вероятно, это была всего лишь щелка, но недостаточно широкая для того, чтобы разглядеть нас. Я был озадачен, но подумал, что дверь раскрылась от небольшого сквозняка. То, что случилось потом, заставило меня отказаться от этой мысли.