Григорий Кисунько - Секретная зона: Исповедь генерального конструктора

• Название: Секретная зона: Исповедь генерального конструктора
• Автор: Григорий Кисунько
• Издательство: Современник
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1996
• ISBN: 5–270–01879–9

Мало кто знает, что еще в 1961 году у нас был успешно испытан первый образец противоракетной системы, из которой могла бы вырасти мощная и надежная система ПРО для всей нашей страны. Почему спустя тридцать пять лет мы так и не имеем ее, рассказал в своих воспоминаниях генеральный конструктор этой системы Григорий Васильевич Кисунько.

Сын «врага народа», а в сущности просто рабочего-машиниста, расстрелянного в 1938 году якобы за подготовку вооруженного восстания против советской власти, он с юных лет жил, учился, воевал и работал под тяжким гнетом «разоблачения», не теряя при этом достоинства, принципиальности и не жалея здоровья и сил на создание надежного оружия для защиты своей Родины от ракетно-ядерного нападения.

Из этой книги читатель узнает не только о трудной судьбе строго засекреченного в недавнем прошлом талантливого ученого и организатора, но и много интересного об известных и малоизвестных людях, с которыми он работал и встречался — в том числе и в кремлевских кабинетах, — Сталине, Берия, Рябикове, Ванникове, Куксенко, Королеве, Устинове и других, ставших неотъемлемой частью нашей истории.

---

Насколько важными были данные о высоте самолетов, которые начали выдавать станции МРУ, можно видеть по следующему документу, подписанному НШ Московского фронта ПВО 11 июля 1942 г.:

«В целях полного использования данных станций МРУ о полетах авиации комфронта приказал:

1. Обязать дежурных КП аэродромов Кубинка, Внуково и Люберцы данные о полетах авиации (кроме своих истребителей), получаемые от станций МРУ, немедленно докладывать на КП 6 АК. Дежурный КП 6 АК эти данные по внутренней радиостанции докладывает КП фронта.

2. Данные станций МРУ докладываются по форме донесения «Воздух».

(ЦАМО, ф. 337 ОРБ, oп. 45552, д. № 11 за 1943 г., л. 34).»

Между тем перед всеми тремя МРУ начала вырисовываться перспектива выхода из строя из-за отсутствия запасных мощных ламп: высоковольтных кенотронов, модуляторных, генераторных, усилительных. Поэтому 3 августа 1942 года замкомфронта А. В. Герасимов приказал:

«НШ 6 АК, командирам 11, 429, 28, 16 иап, 337 орб ВНОС:

Для экономии ламп и запасных деталей — станции МРУ-105 включать для поисков только в следующих случаях:

1. При получении данных ВНОС о появлении противника.

2. По приказу с КП 6 АК.

3. По инициативе ОД или комполка при необходимости проверить наличие самолетов в ответственных секторах поисками станций».

Однако и при этих условиях по нашим расчетам с инженером роты П. В. Мазуриньш три МРУ смогут просуществовать на имеющихся запасах английских ламп не более 2-2,5 месяцев. Надо было всерьез думать о замене английских ламп на отечественные.

Возможность замены английских высоковольтных кенотронов и модуляторных ламп на советские облегчалась тем, что у нас были близкие к английским аналоги этих ламп — кенотрон КР-110 и лампа М-400. Правда, лампа М-400 по габаритам не помещалась в модуляторном отсеке передающего устройства, но эту трудность удалось преодолеть, выпилив отверстие в верхней части отсека и заделав его металлическим колпаком. Замена ламп V-1501 на М-400 была выполнена в декабре 1942 года на всех трех МРУ: аналогичная замена кенотронов была проведена в сентябре 1942 года.

Хуже всего обстояло дело с мощными усилительными лампами — тетродами NT-77, которым (как и вообще усилительным лампам в УКВ-диапазоне) не было отечественных аналогов. Размышляя над этой проблемой, я начал склоняться к пока что неясной самому идее построения усилительного каскада в передатчиках МРУ-105 на отечественных генераторных триодах Г-499 (ГУ-500). А это выливалось уже не в замену ламп, а в новую схему мощного усилительного каскада УКВ-диапазона на триодах. Я обзавелся тетрадью и начал в ней прикидки такой схемы, ее теоретические и расчетные обоснования. Вроде все получается, и я предложил Вольману ознакомиться с моей тетрадью, нет ли в моих рассуждениях ошибки. Вольман вернул мне тетрадь с «замечанием», что, по его мнению, это «настоящая диссертация» и в то же время готовый проект. Доложим начальству, переделаем передатчик в Люберцах, а по нашему образцу то же самое сделают во Внукове и в Кубинке.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Эй, ветеран! Ты вспомни, расскажи,
где были РУСов боевые рубежи.
Ты расскажи про русовцев-солдат,
что под можайскими березами лежат!

На люберецкой «точке» МРУ-105 мы с Вольманом удачно дополняли друг друга: он — своим инженерным опытом, я — физико-теоретическим подходом к постановке и решению возникавших задач при боевой эксплуатации, по существу, еще только зарождавшейся у нас новой техники. Например, как могут влиять на работу станции рельеф местности и как в связи с этим следует выбирать площадки для боевых позиций? Не надо забывать, что у первых наших радиолокаторов (и у МРУ тоже) диаграммы направленности не были оторваны от земли и их связь с землей (через «множитель земли» Б. А. Введенского) даже использовалась как исходная в методе определения высоты самолетов. Кроме того, в вопросах боевой эксплуатации станции и ее боевой работы мы были полностью взаимозаменяемы, — можно сказать, равнокомпетентны. Но, видно, люберецкая МРУ была заколдована на невезение для любого, кто окажется ее начальником — командиром боевого расчета. Выше я рассказывал о без вины виноватом Расторгуеве, но не минула чаша сия и сменившего его Вольмана.

Вольман был сугубо невоенным с виду человеком, и в батальоне находились начальники, которые не упускали случая пошпынять его за «недостаточный внешний вид». К ним принадлежал и батальонный комиссар Леинсон, который, как я слышал, был начальником одного из лагерей зэков, а потом оказался в роли комиссара особо засекреченного радиолокационного батальона. Но он строил из себя кадрового военного, особенно перед вчерашними штатскими инженерами, и кричал на них так же, как когда-то на лагерных зэков. Бывая на точках, он ни разу не подходил к радиолокаторам, не интересовался работой боевых расчетов. После проверки расписаний политзанятий и отметок об их проведении Леинсон переходил к самому любимому своему занятию: он объявлял боевую тревогу и с секундомером в руках наблюдал, как красноармейцы, свободные от дежурства на локаторе, прыгают в окопчики, занимают позиции для «обороны от наземного противника».

Может быть, Леинсон не желал Вольману ничего плохого, а просто хотел выработать из него настоящего военного, но одно из его посещений нашей точки переполнило чашу многотерпеливого трудяги-инженера. Как бы осматривая позицию боевого расчета, комиссар увел нас обоих по ходам сообщения подальше от станции и от землянки и затем дал Вольману вводную: «Не сходя с места, объявить боевую тревогу. Ваш заместитель убит».

Вольман, по своему складу исключительно воспитанный интеллигентный человек, имел обыкновение, сам того не замечая, смотреть на собеседника с вежливо-доброжелательной улыбкой. Но сейчас в ответ на вводную, вместо этого обычного для него выражения лица, у него заиграли желваки, и он с глуповатой ухмылкой молча разглядывал то Леинсона, то «убитого» меня.

— Вы что тут улыбаетесь, как у тещи на именинах? — вскричал Леинсон. — Где ваш командирский голос? Соображать надо, а не улыбаться!

Не знал горе-комиссар, что всего лишь недавно в Свердловске была похоронена теща Вольмана, а после этого и жена, что комиссарская острота насчет тещиных именин была особенно оскорбительна для Вольмана.

— Я не могу соображать, когда на меня орут, — ответил Вольман и добавил: — И вообще, пока я соображал, как, не сходя с места, объявить тревогу, меня тоже убили. Теперь вам самому придется объявлять тревогу, не сходя с этого места.

— …! Это злостное неповиновение командиру!

Видя взбешенность Леинсона, злобно вращавшего своими воловьими глазами и прилепившегося ладонью к кобуре пистолета, я словно бы ненароком поправил кобуру своего револьвера. Леинсон быстрым шагом пошел к своему автомобилю, мы, как положено, его провожали. Садясь в машину, он злобно процедил сквозь зубы:

— Собрались тут два академика,…!

В результате этого визита к нам Леинсона появился приказ по 337-му орб ВНОС № 291 от 5 октября 1942 года:

«Проверкой начальником управления связи МФ ПВО комиссаром батальона расчета в/т I р. Вольмана вскрыты следующие недочеты:

1. С 23 сентября занятия на расчете не планируются и не ведутся.

2. В землянках антисанитарное состояние. Внутренний распорядок на машинах и в землянках отсутствует.

3. Нормативы по химической подготовке не отработаны. Противогазы надеваются вместо 5-7 сек в 12 сек.

4. Учет всего имущества ведется плохо.

5. Учет расхода горючего и часов работы дизелей не ведется.

6. Не выполнено в срок приказание об ограждении установки колючей проволокой.

ПРИКАЗЫВАЮ:

Начальника установки в/т I р. Вольмана, как не соответствующего должности начальника расчета, отстранить от занимаемой должности и направить в распоряжение штаба батальона.

Врид начальника расчета назначаю лейтенанта Кисунько, помначальника установки назначаю мл. лейтенанта Жабского.

Командиру роты лейтенанту Орлову навести порядок на расчете и доложить мне 8.10.42 г.».

В этом приказе надерганы «недочеты» из фельдфебельского репертуара и ни слова — о выучке операторов, о несении ими боевой службы при налетах вражеской авиации, как будто бы речь идет о подразделении какого-нибудь автобата, а не радиолокационного батальона. А ведь мог бы обнаружить комиссар в люберецком расчете операторов-виртуозов, таких как А. В. Евдокимов, И. Ф. Кружков, С. В. Горюшкин, Э. Б. Ковальчук, Ф. М. Тумакова, Т. Н. Потапова, поинтересоваться мнением КП 16-го иап о работе боевого расчета МРУ или перспективами замены английских ламп отечественными.

Между тем на станциях МРУ приближался самый критический момент, когда они могут прекратить свою работу из-за отсутствия мощных радиоламп. Это нашло свое отражение в следующем документе от 1 февраля 1943 года: