Неизвестен Автор - Фрески Ферапонтова монастыря

• Название: Фрески Ферапонтова монастыря
• Автор: неизвестен Автор
• Жанр: Путешествия и география

---

На севере Дионисий оказался именно в те годы, когда в Москве было покончено с религиозной терпимостью и начались казни "еретиков". Кириллов и Ферапонтов монастыри считались вполне благонадежными, и все же атмосфера в них была иной, чем в Москве. Здесь было много сторонников Нила Сорского духовного главы нестяжателей, боровшихся за духовную независимость церкви, сюда уходили из Москвы недовольные, сюда ссылали неугодных царю и церкви; силою обстоятельств эти места оказались центром политической и духовной эмиграции. И здесь Дионисий за три лета, с 1500 по 1502 год, написал в Ферапонтовом монастыре свои фрески. Для нас это его последняя работа. Нет никаких оснований предполагать, что Дионисий сочувствовал ереси, однако вряд ли он был сторонником религиозной нетерпимости. Сомнения, осознанные или неосознанные, должно быть, возникали у него самого. Это проскальзывает не столько в выборе сюжетов, где он был связан и традицией и условиями заказа, сколько в художественном воплощении их, которое, даже независимо от желания автора, а может быть, вопреки ему, обнаруживает едва заметную трещину в религиозном сознании.

Яснее всего выступает это в приемах композиционного построения фресок, и в первую очередь портальной. Функциональное назначение портала, обрамляющего главный вход и находящегося на одной оси с царскими вратами иконостаса и алтарем, предполагает центрическое решение всего архитектурно-живописного ансамбля. Действительно, средняя ось его сильно акцентирована - и верхним медальоном с фигурой Христа в деисусе, и заключенным в круг изображением богоматери Знамение в люнете над самой дверью, и даже килевидной формой обрамления, которое своим острием как бы указывает на композиционный центр во фреске "Рождество богородицы". Тем острее воспринимается характерный для Дионисия прием "пустого центра". Роспись делится на две части, и линия раздела проходит как раз по средней оси, где образуется нейтральная, композиционно инертная зона. Обе части, в свою очередь, также делятся на две группы, так что в центре снова проходит невидимая линия раздела. Наконец, внутри каждой из этих четырех первичных композиционных ячеек снова образуется композиционная пауза, где помещены второстепенные, поясняющие элементы изображения: в левой части - купель и чаша, которую женщина подносит Анне, в правой - рука женщины, сидящей у колыбели, рука Иоакима, тянущегося к ручке младенца Марии.

Тот же композиционный принцип последовательно проводится и в цикле притч и чудес Христа, расположенных на сводах южной, западной и северной арок внутри храма. Ни в одной из сцен фигура Христа не помещена в центре, в том месте, которое по традиции отводилось главному герою. Даже в таких изображениях, как "Брак в Кане" или "Пир у Симона", где, казалось бы, сама ситуация предполагает центрическое решение, Христос оказывается сдвинутым в сторону. Композиционно он занимает место, которое в иконографической схеме иконы принадлежит свидетелям, предстоящим. Часто вводится композиционная форма диалога: двухчастное построение, где Христос занимает место одного из собеседников. В сущности, в этих изображениях притч и чудес повторяются композиционные ситуации более ранних житийных икон Дионисия с их отчетливо выраженной формой диалога, с подчеркнутой паузой в середине. Иногда этот принцип пустого центра доведен в Ферапонтовских фресках до степени почти обнаженного художественного приема: на средней оси фрески сталкиваются спины двух отвернувшихся друг от друга фигур - действующих лиц двух разных сцен. Не разделенные обрамлением, зрительно обе эти сцены воспринимаются как единая композиция, в центре которой, в месте, предназначенном для Христа, изображение его отсутствует.

Это странное композиционное несоответствие в первый момент вызывает недоумение даже у современного зрителя: Христа трудно отыскать взглядом, он оказывается затерявшимся среди второстепенных действующих лиц. Такое решение не могло остаться незамеченным современниками Дионисия, глаз которых был приучен к строгим иконографическим формулам, неразрывно связанным для них со смыслом изображенного. Христос в этих фресках зрительно "снимается" еще и тем, что все сцены очень многолюдны, и его фигура, повторенная дважды, а в некоторых сценах даже трижды, утрачивает свою единственность, исключительность. Его отличает только нимб, но в некоторых случаях и этот атрибут отсутствует.

В "Притче о не имевшем одеяния брачна" и "Притче о блудном сыне" Христа в прямом смысле этого слова нет, он изображен под видом хозяина дома; таким образом, зрительно он зашифрован, особенно в "Притче о нерадивом рабе", где он фигурирует в необычном для него одеянии. Но даже и в тех случаях, когда Христос предстает в привычном для зрителя облике и с нимбом, его фигура часто сливается с группой следующих за ним апостолов в единый силуэт и трудноразличима, особенно издали, - а росписи, помещенные высоко, воспринимались только с большого расстояния. Дионисий не придает большого значения лицам, они маловыразительны и однообразны и не в них сосредоточена экспрессивная сила образа, не они являются носителями образной информации; гораздо большее значение приобретает у Дионисия жест. Но и жест Христа в Ферапонтовских фресках утрачивает в значительной степени свою значимость, потому что он неоднократно повторяется в пределах каждой фрески не только самим Христом, но и многими другими персонажами, благодаря чему приобретает хоровое звучание - это жест предстоящих в композиции иконостаса. Но если обычно в иконостасе жест этот, объединявший всех молящихся, резко противопоставлен исключительному, неповторимому жесту самого Христа, то в Ферапонтовских фресках Христос сам делает этот молитвенный жест предстояния и тем самым из объекта поклонения, молитвы как бы превращается в молящегося.

Вопрос о возможности изображать бога волновал в ту пору на Руси многих. Поднятый еретиками, он заставил сторонников ортодоксального учения выступить с защитой прежних иконографических канонов. Вряд ли Дионисий сомневался в изобразимости божества, но, конечно, он слышал разговоры сомневающихся, их доводы, возможно, возражал им, прибегая для доказательств к помощи таких авторитетных богословов своего времени, как Иосиф Волоцкий. Сохранился интересный документ - так называемое "Послание иконописцу", написанное Иосифом*. Есть достаточные основания предполагать, что оно адресовано Дионисию. Из текста письма ясно, что это - ответ на просьбу художника разъяснить некоторые вопросы, волновавшие не только его самого, но и других связанных с ним иконописцев. Речь идет прежде всего об изобразимости божества. Иосиф в своем "Послании" опровергает учение еретиков о греховности иконных изображений и настойчиво защищает незыблемость принятой церковью иконографии.

Неизвестно, убедили ли Дионисия и его товарищей доводы игумена Волоколамского монастыря, но письмо свидетельствует о возникших сомнениях, они носились в воздухе и не могли не коснуться художника. Переписка с Иосифом относится к 80-м годам XV века, то есть к столичному периоду творчества Дионисия, а теперь, когда он, добровольно или вынужденно, удалился на север, эхо этих сомнений своеобразно прозвучало в Ферапонтовских фресках.

В искусстве Дионисия большую роль играет своеобразная перефразировка рублевских композиционных приемов и образов. Композиционная формула Рублева была воплощением духовной созерцательности, самопогруженности, интенсивной внутренней жизни, не нарушающей внешнего спокойствия и гармонии. Композиция Дионисия проникнута гораздо более активным внешним движением, его фигуры сходятся и расходятся, образуют замкнутые группы, которые словно постоянно меняют свою конфигурацию, распадаются и образуют новые сочетания. В портальной росписи три стоящие женские фигуры в левой части фрески зрительно объединены, в первые минуты они воспринимаются как главная часть изображения, ее композиционное ядро. Но стоит перевести взгляд на сидящую Анну, как одна из трех женщин словно отделяется от двух других и складывается другая трехфигурная группа у ложа роженицы. Аналогично, но в ином соотношении размещены персонажи вокруг купели; при этом одна из подруг, пришедших к Анне, словно отходит от двух своих спутниц и приближается к купающим. По тому же принципу построена и правая часть фрески, но только фигуры группируются здесь не по три, а по две. Этот динамический ритм близок ритму древнерусских монастырей и крепостей с их стенами и башнями, которые воспринимаются в движении и во времени, перегруппировываются и постоянно образуют новые объемно-пространственные соотношения. Форма круга имела у Рублева смысловое значение; в искусстве Дионисия это смысловое значение круга в значительной степени утрачивается, он как бы распадается изнутри. Это в одинаковой мере относится и к построению каждого отдельного изображения и к системе росписи в целом. В сложении этой системы определенную роль должны были сыграть рублевские фрески в Успенском соборе во Владимире. В XV веке владимирский Успенский собор становится таким же образцом для подражания, иконографическим первоисточником, каким для Руси домонгольского периода была церковь Софии в Константинополе. В 1472 году митрополит Филипп посылает каменщиков обмерять стены собора во Владимире, чтобы воспроизвести его в новом соборе в Московском Кремле. Когда в 1479 году приезжает из Италии зодчий Аристотель Фиораванти, которому поручили строительство московского собора, от него снова потребовали повторить в Москве владимирскую святыню. Логично предположить, что такое же требование предъявили и Дионисию, когда предлагали ему украсить живописью этот новый построенный Фиораванти собор.