Михаил Пришвин - Дневники 1930-1931

• Название: Дневники 1930-1931
• Автор: Михаил Пришвин
• Издательство: ООО «Изд-во "Росток"»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-94668-041-2

Книга дневников 1930–1931 годов продолжает издание литературного наследия писателя.

Первая книга дневников (1914–1917) вышла в 1991 г., вторая (1918–1919) — в 1994 г., третья (1920–1922) — в 1995 г., четвертая (1923–1925) — в 1999 г., пятая (1926–1927) — в 2003 г., шестая (1928–1929) — в 2004 г.

Публикуется впервые.

---

Все говорят, будто инородцы за особенную честь считают, если русский остается с их женщинами. Так около Омска мне рассказывали, будто один русский ночевал у тунгуса и не отказался поспать с женой хозяина. А когда этот тунгус ночевал у этого русского в городе, то, в свою очередь, потребовал жену русского. То же самое рассказывали мне на Байкале о каком-то докторе и председателе буряте: доктор не отказался от жены председателя, а потом в городе у них вышла ссора из-за претензии председателя на жену доктора. Очевидно, это странствующая легенда.

Целыми днями видим мы непомятые травы с цветами и знаем, что эти травы все останутся в лесу, кроме незначительной доли сохатых и коз. Между тем, как говорят в вагоне жители Владивостока, там сено стоит пуд 19 рублей, курица 24 рубля, яйцо одно рубль двадцать. И все потому, что нет порядочного транспорта. По-настоящему надо бы транспорт наладить, а потом начинать металлургию, но другие ответят, что нельзя строить железные дороги без железа. Мы опаздываем только на четыре часа, но это дается тем, что под гору мы развиваем запрещенную скорость в 90 километров, а час на горах стоим, стучим молотками.

Станция «Ерофей Павлович» вызвала у нас сегодня большие споры. Лева от кого-то услышал, что Ерофей Павлович был инженер, строитель этой дороги, но мы знаем, что Ерофей Павлович — это казак Хабаров, завоеватель Сибири. Бельгиец-геолог откуда-то узнал, что это не инженер, а каторжник, бежавший и бесследно пропавший, что на каком-то камне он написал: «Ерофей Павлович». Мы принесли книгу, дали справки, он слушать не хотел и заключил: «А казаки это все равно что каторжники». Тогда я ответил: «Раз дело заходит так далеко, то я скажу, что все бельгийцы тоже каторжники». Произошел скандал, и мы разошлись.

<На полях:> Ненависть европейца к восточному органическому <1 нрзб.>

Вот опять в голову лезет Ерофей Павлович. Ведь, в сущности, от набега Ерофея Павловича остался лишь факт разорения Даурской страны и кое-какие географические данные, как говорит историк, «для Европы». Для нас набег ничего, имя Ерофей Павлович непонятно. Ну а что, если понять это в отношении всего Дальнего Востока, что все как набег до противостояния большевиков и немцев: одно, как набег, как закрепляющий труд.

Сейчас у нас в поезде едет богатырь, потомок казаков. Он рассказывал, что ездил в 29 году на военном судне к чукчам на самый север для исследования экономики. В одном месте к ним вышел Старейшина, прекрасно владеющий английским языком. Он сказал, что о перемене власти ничего не слыхал и намерен руководствоваться той грамотой, которая была ему выдана императорским правительством. Советские люди подумали, что же делать в этом отдаленном краю без людей? Взяли императорскую грамоту у старика и, приписав несколько строк на ней о перемене власти, приложили советскую печать. По словам рассказчика, пушнина вся целиком скупается американцами.

Что земля не наша, а какая-то даурская что ли — это еще около Хабаровска ясно показалось в цветах возле самых рельс. Потом, как при переезде из Москвы в Ленинград, прошла одна ночь в стремительном беге курьерского поезда прямо на юг, и в эту одну ночь езды по Уссурийской долине узоры растений и самый воздух переменились еще больше. Удар колокола разбудил нас недалеко от того самого озера Ханка, где Дерсу спас Арсеньева от верной гибели. Колокол этот был настоящий церковный и повис на станции, очевидно, с тех пор, когда была мода снимать церковные колокола. Тут мы узнали, что хотя в Уссурийской долине после железной дороги все сильно переменилось, но не надо думать, что со времени экспедиции Арсеньева природа сколько-нибудь переменилась в самых дебрях хребта Сихотэ-Алинь. И пусть даже с берегов сплавных рек плывет лес, тайга подальше стоит в полной сохранности. Один из пассажиров рассказывал даже, что будто бы недавно тигр снял машиниста с поезда и унес его, как котенка, в дебри Уссурийского края. Замечательно было, что эту небылицу сейчас же выяснили, но при этом выяснили серьезно, а не смеялись, как если бы рассказали это у нас.

(Новая глава: Владивосток)

Перед тем, как показаться морю, мы нырнули в туннель, и в это мгновенье на солнце ярко просветились необыкновенные цветы, свесившиеся венком над самой дыркой туннеля. И когда мы вынырнули на ту сторону горы, то солнца уже не было там и моросило из тумана что-то среднее между дождем и росой: бус, как называется это моросиво на Камчатке и других тихоокеанских островах. Из-за этого буса не было особенной радости при встрече с морем. Мы ехали по самому берегу залива, названного в честь реки Амур, великой реки, Амурским, точно так же, как назван по ту сторону Рога залив Уссурийским, оба эти залива вместе составляют залив Петра Великого, а на Роге по сопкам раскинулся Владивосток.

Приехали во Владивосток в 11 дня. Дождь, пахнет рыбой. На дождь никто не обращает внимания. Зампреде, зверовод, комбината Анатолий Дмитриевич Батурин сказал:

— Фирсова нет, совсем нет.

Мы решили, что он расстрелян, и не стали спрашивать. Между тем Фирсов бежал в Манчжурию.

— А вы как, — спросил (Фирсов). — Вам можно доверять, вы советские люди?

Глуповатый разговор. Но дело как будто делается и очень увлекает.

Мыс Гамов. Пантовое хозяйство. Зав. Иван Васильевич Богданов. Знаток дела Георгий Джеймсович Дулькейт. Но самый нам нужный Довбня. Пароход понед. и пятн. 9 ут. Морской вокзал. До бухты «Витязь».

Добровольский-Дмитриевич, ветеринар, очень дельный человек, хорошо знает пантовое хозяйство.

О. Фуругельм. Григорий Спиридонович Елисеев. Ехать пароходом до бухты Посьет и там просить Дальневосточный трест представить на остров.

Выпустили самку оленя — оленуху, и она привела дикого рогача. Возможный прием для увеличения стада. Если говорят изюбрь и олень, то это значит пятнистый олень.

Показывали панты, сваренные русскими (Довбня варил). Какая экономия на варке! Панты стоили 700 рублей золотом. Кусок пантов растворяется в спирту до насыщения. Пьют месяц и больше, до выздоровления. Тибетская медицина и золотое искушение. Завтра покажут женьшень.

Ходили в порт, видели пароходы, нагружаемые и пустые. Дождь, сырость.

19 Июля. В ОГПУ выходной день, и пропусков нам не дали. Из-за этого завтра не состоится наша поездка на Гамов. В зверокомбинате тоже выходной день. В горсовете тоже выходной. Очевидно, воскресенье празднуется. Так у нас ничего и не вышло. Лева пришел из «Красного Знамени» расстроенный, потому что там весь Дальвосток понимают как сплошной прорыв и во всех отношениях.

Господствующая сопка во Владивостоке «Тигровая» названа, потому что еще в 1905 году тигры снимали с батарей часовых. Город вырос сразу и остановился теперь в росте жилплощади. Узнать демогр. рост населения. Справочник.

Начинаю понимать в желтых лицах китайцев индивидуальности. Поражает статность русских молодцев в сравнении с китайцами. Но уважение к китайцам растет: истинно трудовые люди и живучие (в противоположность вырождению туземцев), люди несущие тяжести. Казачий налет на Сибирь, и в результате пустыня, а китайцы наполняют землю силой размножения. Из Влад. нельзя уехать, не вникнув в смысл этого. Буду собирать у китайцев материал о пантах и через это войду в понимание.

20 Июля. Увидел первое солнце во Владивостоке.

Вчера в китайском театре{252} изображалась жизнь за 500 лет от нашего времени, и приемы игры были древние, а сюжет состоял в том, что богатый по своей оплошности попадает в руки бедного, переносит через это все страдания, какие только может вынести человек, но, в конце концов, правда торжествует, богатый восстанавливается в своих правах, а бедного ведут на виселицу. Китайский театр был переполнен, у каждого китайца в руке был чайник и чашечка, курили, грызли семечки тыквы. В этой обстановке невольно перестраивался согласно сюжету пьесы, манерой игры и видом публики тоже на жизнь за 500 лет до нашего времени. И вот именно потому, что перестроился на то время, долго я принимал изображение на заднем экране за балдахин, под которым сидит человек. И вдруг товарищ мне говорит:

— Вглядись-ка получше, ведь это же трактор.

Я надел очки и увидел, что это действительно трактор, притом цепной и самой совершенной конструкции, и на нем сидел человек в кепи. Вверху же было напечатано на двух языках, на китайском и под ним на русском:

«Голос пролетарского искусства дружно везде поднялся против новой войны».

Вот тут-то и пришла мне в голову простейшая мысль, которая мгновенно осмыслила все то долгое время, пока я в раскаленном от жары вагоне ехал, проезжая десять тысяч километров. Двигаясь вперед, как двигалась история казацких завоеваний, мы достигли, наконец, предельной точки земли у Тихого океана. Казалось бы, конец продвижения, а нет, вот на занавесе китайского театра назначается путь продвижения не на какие-нибудь ничтожные десять тысяч километров земли — просто отечества, ограниченного в пространстве, мы вступили в сферу бесконечного продвижения по стране социалистического отечества.