Бруно Апиц - В волчьей пасти

• Название: В волчьей пасти
• Автор: Бруно Апиц
• Издательство: Издательство иностранной литературы
• Жанр: О войне
• Год: 1961

Бруно Апиц — немецкий писатель, получивший известность благодаря роману «Голый среди волков» (в русском переводе «В волчьей пасти») о концлагере Бухенвальд, в котором самому Апицу пришлось провести 8 лет.

Тема романа — антифашистская борьба заключенных лагеря, объединившая людей разных национальностей.

Роман вышел в 1958 году, был инсценирован для радио, телевидения и кино, переведен на все европейские языки.

---

Уже час сидели эсэсовцы молча, охваченные паникой, потом еще час. Когда наконец сирена провыла отбой, они повылезали в дикой спешке из-под земли, как испуганные муравьи. Раздались пронзительные свистки, командные выкрики. Снова начали формироваться эсэсовские колонны. Швааль и его свита перебежали назад в административное здание. Рейнебот поспешил в свой кабинет, и через минуту в громкоговорителе зазвучал его голос:

— Лагерный староста, сейчас же двинуть эшелон! Сейчас же двинуть эшелон!

Во время тревоги тысячи заключенных клялись, что больше не покинут лагерь. Теперь, повинуясь властному приказу, они покорно потащились к воротам. Никто не вел счета — слишком велика была спешка. Кремер не мешал убегать всем, кто хотел.

— Удирайте, может, вам повезет!

Блокфюреры не появлялись — у них хватало дела на плацу, откуда они гнали толпу. За последней партией железные ворота захлопнулись.

Некоторые старосты, последовав за своими блоками, добровольно присоединились к эшелону. Остальных старост Кремер, когда окончился последний натиск, созвал в один из опустевших бараков.

— Сегодня должны уйти еще десять тысяч человек, — сообщил Кремер. У него был очень утомленный вид. На лицах старост последние душевные потрясения тоже провели глубокие борозды.

«Можем ли мы это допустить? В состоянии ли мы оказать сопротивление? Кто знает, насколько близко подошли американцы?»

— Кто знает! — устало заговорил опять Кремер. — Слушайте! Я больше не стану составлять эшелоны, так и знайте. Воздушная тревога подарила нам драгоценные часы. Может быть, сегодня тревога повторится и эвакуации не будет. А может быть, фашисты снова устроят облаву. Пока мы еще находимся во власти эсэсовцев, моя проклятая обязанность — выполнять приказы. Поэтому я сообщаю вам приказ о втором эшелоне, но я больше не буду составлять его, даже рискуя, что нас погонят силой. Вы меня поняли?

Кремер не стал ждать ответа, прочитав его на лицах.

— Держитесь! Стойко держитесь! И скажите это другим товарищам.

На пути к баракам старост останавливали взволнованные люди. Противоречивые слухи волновали заключенных.

— Правда ли, что у Буттштедта выброшен десант стрелков-парашютистов? И что американский авангард приближается к Эрфурту?

— Знаете ли вы что-нибудь точно? Выяснили вы что-нибудь? Верно ли, что сегодня должен уйти еще один эшелон?

Вопросы, надежды, опасения…

Жесткая лагерная дисциплина, все эти годы державшая заключенных под своим игом, распалась в хаотической суете последних дней. Никто больше не думал о предписаниях и запретах. Фашисты потеряли власть, и для массы заключенных оставалась только опасность эвакуации или уничтожения.

Бохов в сопровождении Кремера пошел в барак советских военнопленных. Богорский и несколько предводителей групп Сопротивления уединились с немецкими товарищами в уборной блока. Бохов принес с собой пять пистолетов, которые мгновенно исчезли под одеждой заключенных.

План Богорского был очень прост. Группы Сопротивления шагают по бокам колонны и прикрывают фланги. Их задача — молниеносно обезвредить и обезоружить как можно больше эсэсовцев. Остальные красноармейцы должны немедленно ввязаться в бой. Если нападение удастся, эшелон начнет пробиваться к высотам Тюрингенского леса и оттуда установит связь с ближайшими американскими частями. Если же план не удастся…

— Что ж, — просто сказал Богорский, — тогда мы будем знать, что выполнили свой долг.

Он отослал руководителей групп распределить оружие. Теперь он остался наедине с немецкими товарищами. Надо было прощаться.

Богорский протянул Кремеру руку и, как уже раз было, сказал лишь одно слово:

— Товарищ!

Потом они молча обнялись.

Грудь Бохова захлестнула горячая волна, когда Богорский безмолвно положил ему руки на плечи. Сквозь хрусталь слез их взоры побратались, ибо их всегда связывала братская любовь. Они улыбнулись друг другу.

Придя наконец в себя, Богорский сказал, грустно улыбаясь.

— Я еще должен вам кое-что вернуть: ребенка!

— Он у тебя? — спросил пораженный Кремер.

Богорский ответил отрицательно.

— Значит, это все-таки ты унес его, а мне сказал неправду? — воскликнул Бохов.

— В последний раз говорю: я не уносил ребенка.

Он поспешно вышел и сейчас же вернулся с молодым красноармейцем.

— Это он, — указал Богорский на молодого солдата.

Тот кивнул, сияя. Принадлежа раньше к команде, обслуживавшей эсэсовский свинарник, он по распоряжению Богорского «выкрал» малыша из постели Цидковского и спрятал его в закуте супоросой свиньи. Там ребенок находится и теперь. Никто в команде об этом не знал…

Немного позже Кремер отправился туда. Он и Бохов обо всем договорились. Ребенка решили устроить в тридцать восьмом бараке.

Команда свинарника тоже сильно поредела. В кое-как сколоченном сарае, куда вошел Кремер, находилось всего несколько заключенных. Он без обиняков сообщил им о цели своего прихода. Для них было полной неожиданностью, что в свинарнике спрятан ребенок.

— Пойдем, — позвал Кремер одного из поляков-свинарей и вошел с ним в хлев.

Перед закутой Кремер остановился.

— Он тут, внутри.

Поляк пополз мимо потревоженной, расхрюкавшейся свиньи в закуту. В глубине, под кучей соломы он и в самом деле обнаружил мальчика. Кремер завернул его в одеяло.

Бохов предупредил обитателей тридцать восьмого барака, и они с нетерпением ждали прибытия малыша. Они пошли за Кремером в общее помещение. Бохов взял у Кремера сверток и положил его на стол. Осторожно откинул одеяло.

Невероятно запущенный и загаженный, лежал перед ними дрожащий ребенок. Потрясенные, смотрели они на него. Он не производил впечатления изголодавшегося: молодой солдат заботился о его питании, но от ребенка шел отвратительный запах. Кремер выпрямился, тяжело дыша.

— А ну-ка, сделайте из него снова человеческое существо…

Несколько решительных товарищей сразу же принялись за дело. Они сорвали с малыша грязные лохмотья. Потом почистили и обмыли его. Среди этих людей был поляк. Он ласково заговорил с мальчиком на его родном языке, растер тряпкой озябшее тельце. Потом ребенка перенесли в спальное помещение и уложили в теплую постель. Смущенные и молчаливые, стояли заключенные. Задумчиво покачав головой, Бохов сказал:

— Много горьких часов доставил он нам. Клуттиг и Рейнебот не уставали выслеживать его. Как почтовый пакет, переходил он из рук в руки. Теперь он у нас и останется с нами до конца.

Возможно, не все поняли, что сказал Бохов. Среди обитателей барака было много новичков — французов, поляков, чехов, голландцев, бельгийцев, евреев, украинцев. Бохов, улыбаясь, обвел взглядом товарищей, и они улыбнулись ему в ответ.

Вторичная воздушная тревога вновь окутала лагерь тишиной. Тишина длилась много часов, в течение которых не слышно было ни далеких разрывов, ни гула моторов в небе. Громкоговорители в бараках молчали. Пустынный, оцепенелый простирался апельплац, где еще несколько часов назад царила дикая суета. Даже часовые на вышках стояли не шелохнувшись. Все было погружено в могильную неподвижность. Трудно было поверить, что где-то совсем недалеко от лагеря гремела война.

Затишье продолжалось до вечера. Когда наконец завыла сирена, повышая тон до дисканта, означавшего отбой, лагерь стал понемногу оживать.

Кремер, во время тревоги находившийся в канцелярии, глянул в окно. У ворот все еще парила тишина, зловещая тишина! А ведь должны уйти еще десять тысяч человек. С минуты на минуту Кремер ждал приказа об отправке. И опять началась бы облава, ведь он не составил эшелона. Но… ничего не последовало.

Стараясь успокоить самого себя, Кремер подумал: «Тревога принесла пользу: мы выиграли день. Сегодня они уже не могут эвакуировать».

Но вот у ворот началось какое-то движение. Работники канцелярии бросились к окнам. Колонна эсэсовцев, выйдя из казарм, шагала вдоль забора к воротам.

«Что случилось?»

И тут же раздался голос Рейнебота:

— Лагерный староста с военнопленными — к воротам!

Кремер взглянул на громкоговоритель: он этого опасался. Тяжелыми шагами направился он в свою комнату, надел шинель.

Приказ Рейнебота взбудоражил лагерь. Из всех бараков выбегали заключенные. Когда Кремер подошел к бараку военнопленных, там уже собралась толпа. Бохов, Кодичек, Прибула и ван Дален протиснулись вперед. Неподвижные, молчаливые, стояли они плотной кучкой. Но вот толпа заколыхалась — из барака вышел Кремер с первой партией советских военнопленных. Колонна сформировалась. Последним появился Богорский. На нем была уже не полосатая одежда заключенного, а — как и на остальных его товарищах — изношенная походная форма воина Красной Армии.