Вячеслав Майер - Чешежопица. Очерки тюремных нравов

• Название: Чешежопица. Очерки тюремных нравов
• Автор: Вячеслав Майер
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 1995

Автор — социолог, диссидент, эмигрировавший из СССР, не понаслышке знает уголовный мир Сибири. Его очерки — о занятных и поучительных криминальных историях и судьбах, лагерном быте, порядках и нравах. Книга отличается меткостью психологических наблюдений и беспощадностью социального анализа. Рассчитана на широкий круг читателей.

---

От кого-то пошла расшифровка слова бич — бывший интеллигентный человек. Это не соответствует истине. Интеллигентности в бичах и в помине нет, а есть уныние, опущенность и потерянность этого сословия среди людей. Бичи живут, где придется, работают, где удастся пристроиться. Основное занятие — погрузка-разгрузка. Поэтому и околачиваются они на перевалочных станциях и пристанях. Грузят они всё вплоть до трупов в милицейских моргах. Повешенные, утопленные, найденные на полях и в лесах представляют жуткое зрелище. Ими все брезгуют — и родственники, и менты. В больших городах таких трупов набирается десятки только за сутки. В Новосибирске ментовский морг находится в Матвеевке на территории склада осветительной арматуры. Сидят там на воротах круглосуточно бичи и ждут приглашения на труп, и на привезенные бросаются, как стервятники. В этом случае денег не жалеют и только за вынос из машины на анатомический стол платят не менее пятерки за труп.

Главные могильщики кладбищ уже давно забыли лопаты, при каждом имеется группа бичей, которым он дает возможность заработать на рытье могилы и при погребении. У бича одно на уме — лишь бы выпить, лишь бы не подохнуть от голода и холода. Здоровых и молодых бичей иногда берут в геологические партии на сезон для копки шурфов по самой низкой сетке оплаты. Выпрыгнуть из бичевского состояния почти никто не может, так и шестерят они при магазинах, столовых, вокзалах на вечном подхвате и расхвате. Умудряются годами проживать на вокзалах, даже таких холодных, как новые в Тюмени и Тобольске. Сами они — подлинное воплощение коммунистических идеалов, здесь все общественное — и помойная жратва и фуфло. Дай только чуточку выпить и закусить.

ПАУТИННАЯ ВОЛЯ

В книге Гиннесса не записаны временные рекорды пребывания на воле после выхода из зоны. В СССР у многих это время исчисляется не днями и часами, а минутами после последнего прощального шмона и получения цивильной одежды. Своих «родных» шмуток, конечно, не сохранилось, хотя при водворении в зону ты и заполнял разные квитанции, в десятки раз занижающие настоящую цену вещей. Зоновскую одежду выходящие на волю обычно бросают в каптерке или у лагерных заборов. Ее подберут хозяйственные колхозники, а также собиратели тряпья — книжники, которые, насобирав 20 килограммов, приобретут дефицитную книжку «Три мушкетера».

На тебе цивильная одежда, но каждый определит не задумываясь: «Идет зэк». Пугливость, изможденность, страх и пустота в глазах и справка об освобождении. «Куда податься?» — для тебя вечный вопрос. Билет куплен по согласованию с лагерным начальством до указанной тобой станции, но его надо закомпостировать. Кассир знает, что ты зэк, об этом ведает также дежурный мент вокзала. Он подойдет и скажет даже не «Предъявите документы!», а «Покажите справку об освобождении» и при осмотре посоветует как можно быстрее покинуть это место. Но тут же подскочат разные дружки и предложат побалдеть с чувихами. Некоторые бандиты-бакланы только тем и живут, что ловят на живца зэка. Тотчас тебя окружат бляди и заработанные гроши вмиг прокручиваются: до всего зэк соскучился, от всего отучился. Блядь и та сначала кажется красавицей — и нежной, и заботливой. Нередко бывает, что зэк, с ходу влюбившись, ведет такую в ЗАГС, чтобы в недалеком будущем проклинать это мгновение.

Если ты решил, что «завязал», надо жить, как все другие люди. Но не забывай, что ты уже не такой, как был для всех и для самого себя. Годы командировки взвинтили, натянули нервы, как струны: заденет кто-нибудь и вскипаешь, и пенишься. Все вольные кажутся суками, все на пидоров похожи, никакого порядка — лезут везде без очереди, смешиваясь мастями, суют нос не в свое дело, советуют там, где не положено. Терпеть такое не каждый может — руки чешутся, приходится, чтобы сдержаться, губы прикусывать, пальцы закручивать на руках, а то и бить каблуком одного ботинка по носку другого, чтобы успокоиться.

Сколько унижения надо на воле перенести, начиная с прописки, постановки на ментовский учет! И каждый тебя стремится унизить. А может так тебе кажется из-за подозрительности?

Где взять на воле филки? Как много их надо? Жена, дети (обычно не свои) только и канючат: и то им надо, и то необходимо. Говорят при тебе, не стесняясь: вот то-то, дескать, хорошо живет, прилично зарабатывает, а другой, твой кореш, ворует ловко, не попадаясь. Намек понятен?

Эти проблемы не только у тебя, они у всех. Поэтому стоит шалману собраться, чуток забалдеть, как опять начинают базарить только о том, где бы гусей хороших найти. И новости, новости: в универмаг «Россия» завезли импортные японские магнитофоны, в ЦУМе видели сапожки теплые, завтра получка на «Сибтекстильмаше», спикуль Толстый доставил цыганам Красноярска аж 200 кожпальто. Графин (кликуха) цапнул две хаты и в одной у торгового грека прихватил несколько десятков кусков. Ныне он с кодлой покатил в Махачкалу шерстить армян. После таких разговоров ой как трудно удержаться на праведном пути: мысли так и вихрятся, и сон не идет. Супруга орет: «Проспишь, что ворочаешься, знаешь же, что рано вставать надо. Суббота ныне черная».

Получается и на воле жизнь черная, и в тюряге не белая. Может, попробовать последний раз на дело встать, уже приглашали, а потом уж при фарте завязать насовсем, до гроба?

Зоны выпускают на волю ежегодно сотни тысяч. И каждый из них начинает жить сначала. Все прерывается: семья разорвана давно, стаж прерван, на воинский учет ставят с особыми пометками, ограничивают список занимаемых должностей и работ, закрывают обширные территории для жительства и прописки. Бывшему заключенному никакого доверия: размочаленный человек с полными штанами болезней. Да и по-трезвому рассудить, кому такой туберкулезно-зэковский элемент нужен, кто желает с ним, бывшим бандюгой, вором, насильником, возиться. Сочувствие он только разве в церкви найдет, в мечети, синагоге, дацане или у каких-нибудь баптистов и свидетелей Иеговы. В церкви можно с побирушками поговорить, они крохами помогут, а больше — ничем, ибо сами бичи. Живут побирушки по-походному — ставят на день в камеры хранения раскладушки, а ночью их где-нибудь на вокзалах расправят и поспят с часок под присмотром толпы. Впотьмах спать опасно, придушить могут.

Помотаешься так, покантуешься на перекладных и начнешь вспоминать лагерное житье, как лучшие дни бытия. Ну, к примеру, как торчал полтора месяца в криминале (судебно-психиатрическая экспертиза), косил-гнал (притворялся сумасшедшим, повернутым, человеком с пунктиком). Какая была лафа: лежишь в белых простынях, три раза кормят по-больничному. Менты смотрят поминутно, но «психам» на них начхать. Лежи, заполняй мудреные анкеты разных психлабораторий, глотай таблетки и смотри цветные сны. Плохо будет потом, когда признают психику в пределах нормы, возьмут под руки, конечно, ментовские и снова на баланду.

Бывший зэк и на воле — не человек, менты для проверки врываются ночью, с испугу не поймешь кто, думаешь, решили кореша замочить. Ведь зачастую мочат по ошибке, по наговору недоброжелателей.

Ну, ладно, я — зэк, и с этим смирился. Но при чем тут дети и жена? Вышел я из зоны двадцать лет назад, туда залетел по малолетству и глупости. И вот — отрыжка. Сына не взяли в военное училище, потому что «папа, оказывается, танцевал с Керенским», то бишь меченый, в тюряге бывал. Не оставляют в покое и жену. Ее не пустили за границу, смешно сказать, в Монголию. Все из-за меня. Таскают родителей, затем детей и внуков, и конечно, правнуков будут на учете держать, у них сейчас компьютеры. И все из-за того, что был в роду зэк.

Душа стынет, как вспомнишь многолетние прокладки. Разные крикливые знатоки человеческих душ понять не могут, почему бывший зэк такой по-рабски смиренный человек. Он улыбается затаенной улыбкой с блеском фикс, старается всем угодить, ходит на полусогнутых, никуда не лезет. Это можно объяснить химико-биологическим нарушением каких-то структур организма от долгого запугивания и издевок. Любой сведущий боится чучекской среды. Зять Леонида Ильича Брежнева генерал-полковник МВД СССР Юрий Чурбанов ездил, будучи замминистром, по своему ведомству, кутил, девок портил и взятки греб. А как сам влетел в тюрягу, так следователи пообещали его отчешежопить.

(«Как только я пытался сопротивляться, Гдлян мне заявил: будете дурака валять, отправим вас в Бутырку к гомосексуалистам. Это я дословно говорю, на всю жизнь в памяти осталось».

Из интервью, данного в 13-й зоне Нижнего Тагила Юрием Чурбановым журналу «Театральная жизнь». № 13, 1990 год).

И он как миленький раскрылся. Страшно стало своего родного ведомства, испугался, знал о прокладках.

Оглянись на себя еще на воле и оцени свое будущее чешежопоположение в среде чучеков, прикинь шансы на «девственное» выживание.