Ричард Олдингтон - "О вы, джентльмены Англии!"

• Название: "О вы, джентльмены Англии!"
• Автор: Ричард Олдингтон
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1988
• ISBN: 5-280-00312-3 (Т.2), 5-280-00310-7

Английский джентльмен Гарольд Формби-Пэтт так верил во всемогущество и всеблагую силу денег, что ради них пожертвовал всем, что придает жизни настоящую ценность и прелесть.

Из сборника «Кроткие ответы».

---

Наряды жене Гарольд часто покупал за счет фирмы, в которой он служил, относя их стоимость в графу «Издержки на развлечения клиентов». Это может показаться странным, но тут была своя логика. Гарольд давно заметил, что Эстер почему-то очень нравится многим его клиентам, часто даже самым богатым и неподатливым, которые не шли на другие его приманки. Конечно, Гарольд Формби-Пэтт был олицетворением мужской чести, а Эстер, как и положено жене Цезаря, — образцом женской добродетели. Но если богатый клиент интересуется предложениями Гарольда потому только, что это дает ему единственную возможность видеть Эстер, и если он «подкинет какое-нибудь дельце» Гарольду для того, чтобы иметь возможность бывать у них в доме, — скажите, что в этом предосудительного? Дело есть дело, и если жена не сумеет помочь мужу — это стыд и позор! Чтобы такое невинное сводничество достигало цели, для Эстер нужны были дорогие туалеты. А поскольку все делалось для пользы и во славу фирмы, почему бы фирме и не оплачивать эти туалеты?

III

В середине тысяча девятьсот восемнадцатого года старый Розенграб стал призадумываться и внимательно изучать сведения, ежедневно поступавшие к нему из Голландии и Швейцарии. А девятого августа того же года он начал поспешно и со всякими предосторожностями ликвидировать всю «военную» деятельность конторы. К началу сентября почти все имущество фирмы было уже обращено в наличные деньги и надежные ценные бумаги. После этого Розенграб занял выжидательную позицию. Покусывая ногти, он изучал сводки и в душе молил бога продлить столь беспримерное в Англии благополучие. Гарольд, недоумевая, спрашивал себя, что такое со стариком, куда девалась его деловая хватка. Он был поражен еще сильнее, когда Розенграб, вручив ему пачку каталогов, велел привести их в порядок и затем искать подходящих клиентов. Гарольд не мог понять, что затевает его шеф: ведь посланная небом война еще в разгаре, барыши поставщиков превосходят всякое воображение. Прочитав в каталогах названия новых торговых фирм, Гарольд уже только открывал и закрывал рот как рыба, которая пытается проглотить чересчур большую хлебную корку. Среди новых фирм было, например, акционерное общество «Серп», намеревавшееся заняться переделкой танков на тракторы, «Акционерное общество по реализации сбережений» для военных — из самого названия было ясно, какие филантропические цели оно преследовало, — и «Английское акционерное общество снабжения», созданное для того, чтобы излишки продукции военного времени использовать для нужд гражданского населения.

Через несколько недель Гарольд оценил мудрую предусмотрительность старого Розенграба, а через несколько месяцев стал таким же энтузиастом мира, как раньше — энтузиастом войны. Эстер приходилось теперь по вечерам очень часто сопровождать мужа в ресторан, где они обедали в обществе джентльменов (каждый являлся со своей дамой), у которых имелись товары для продажи или деньги, которые они могли спустить. Эстер уже научилась «осаживать» подвыпивших ухажеров мягко и тактично, чтобы муж не терял в них клиентов. Ей на этих вечерах бывало скучно, а часто и стыдно, и в душе росло немое возмущение. Зато все вокруг, видимо, наслаждались. Ведь то было прекрасное время, время великого бума, небывалых барышей. Славный мир был заключен. Гарольд сиял самодовольством, его распирало сознание собственного достоинства. Он и его соратники со своими дамами неуклюже прыгали в дансингах и ресторанах, как разжиревшие вороны на поле битвы, усеянном трупами.

Привыкнув к такому положению вещей, Эстер ничуть не удивилась, когда однажды вечером муж сказал ей:

— Завтра мы обедаем с очень важным клиентом (так Гарольд определял всех, с кем его связывали дела). И надо, чтобы ты была в самом лучшем виде. Надень те бриллианты, что я тебе принес.

Механический, весьма равнодушный и даже унылый ответ Эстер «хорошо, мой друг» разозлил Гарольда.

— Хоть бы капельку проявила удовольствия или интереса! — заворчал он. — Другая жена была бы рада. Тебе представляется возможность помогать мне в важных делах, бывать в лучшем обществе и наслаждаться всем, что только могут дать деньги, а ты бормочешь «хорошо, мой друг» с таким видом, как будто я зову тебя на похороны!

— А кто еще будет? — осведомилась Эстер, тактично стараясь изобразить живой интерес.

После минутной нерешимости Гарольд сказал:

— Я пригласил и Нэнси, для того чтобы нас было четверо. Мой клиент — лорд, да, да, лорд Блентроп, и нужно произвести на него хорошее впечатление. А Нэнси знает, как держаться с такими господами, — у нее, видишь ли, много знакомых из самого лучшего общества.

Теперь смутилась Эстер, она даже покраснела слегка. Нэнси, одна из многочисленных нимф Эгерий[7] ее супруга, всегда разговаривала с нею тоном подчеркнуто покровительственным, с нарочитой оскорбительной любезностью. И Эстер сейчас чуть не в сотый раз спрашивала себя, с какой стати она терпит это. Она было повернулась к мужу, готовясь протестовать, но вместо этого неожиданно для себя самой сказала покорно:

— Хорошо, мой друг.

Протестовать было бесполезно. Это только вызвало бы сцену, а семейные сцены для Эстер были мукой, тогда как Гарольду они, кажется, доставляли большое удовольствие. Он любил эти словесные бои и, когда доводил Эстер до слез раздражения и унижения, почти всегда становился нежен и жаждал ласк. А она покорялась, как все слабые люди. Но в душе ее не утихал протест.

Для какого-нибудь объективного наблюдателя, невидимого, но посвященного во все, этот обед был бы занятным зрелищем, маленькой комедией, комедией с примесью пафоса и трагедии, — ибо в тот вечер Эстер влюбилась. За столом восседал Гарольд, рыхлый, бледный, но с багровыми пятнами на щеках, преувеличенно радушный и, пожалуй, слишком парадно одетый (настоящие жемчужные запонки, на пальце кольцо с печаткой), и заедал омаров икрой, одну дичь — другой, мешал вина, как поэт — задуманные метафоры. Рядом с ним Нэнси Торндайк, дама несколько чересчур эффектная, красоты «зазывающей», одетая с элегантностью, слишком строгой для особы, чья единственная прелесть в ее доступности. Третьим в этой компании был Блентроп, красивый мужчина с благородной внешностью, в парадном мундире штабного офицера, с двумя рядами орденских ленточек. И, так как война была еще достаточно свежа у всех в памяти, люди, сидевшие за другими столами, все время перешептывались, поглядывая в его сторону. Это весьма льстило и Нэнси и Гарольду. Гарольд, конечно, воображал, будто они шепчут: «Вон там сидит Формби-Пэтт — знаете, этот великий финансист». Он и Нэнси из кожи лезли, чтобы угодить гостю, который, помимо высокого титула пэра, имел еще в их глазах все преимущества влиятельного и богатого клиента. А Эстер за обедом почти не раскрывала рта и про себя отмечала, что рядом с благовоспитанной сдержанностью и утонченными манерами Блентропа еще больше бросается в глаза вульгарность ее мужа и Нэнси. Ей хотелось принять участие в разговоре, но мешала застенчивость, да и реплики мужа, почти грубо перебивавшего ее, вызывали чувство беспомощности и унижения.

Блентроп ожидал, что будет скучать на этом обеде, но неожиданно был «заинтригован», как выражаются наши стилисты. Компания за столом забавляла его и вызывала некоторый интерес к себе. Он ничем не выдавал своих чувств, но не мог не испытывать презрения солдата к жрецу Золотого Тельца и отвращения порядочного человека к ловко замаскировавшемуся хаму (вот как несправедливо судил он о столь достойной личности, как Гарольд!). Блентроп не был кадровым военным, он только в тысяча девятьсот четырнадцатом году добровольно вступил в армию. Он знал жизнь — правда, до сих пор мирок Гарольдов был ему незнаком. Эстер ему понравилась, он находил, что она красива, очень красива и при этом удивительно мила. Достаточно было нескольких минут, чтобы картина стала ему ясна: против него — этот болван, самодовольный хлыщ, справа — его любовница, слева — жена, явно им пресытившаяся, но, увы, не заброшенная. Блентроп заметил, какое впечатление он произвел на Эстер, но продолжал искусно льстить только Гарольду и Нэнси, и все трое были уверены, что на Эстер он не обратил никакого внимания. С нею он был вежлив — и только. Однако, пригласив ее танцевать, он сказал, когда они отошли от стола:

— Я уверен, что вы любите Шопена.

— А почему вы так в этом уверены?

— Ведь любите, правда? Помните этот прелестный ноктюрн…

И среди грохота джаза он стал напевать сквозь зубы мелодию ноктюрна.

— Да, он очень хорош, — сказала Эстер. — И я его люблю. Но как вы…

— У вас гибкие пальцы, вот я и решил, что вы, наверное, играете на рояле. А к тому же в глазах у вас тоска по недостижимой красоте. Так что вы не можете не любить Шопена.

— Вы настоящий Шерлок Холмс!