Гай Эндор - Любовь и Ненависть

• Название: Любовь и Ненависть
• Автор: Гай Эндор
• Издательство: Армада
• Жанр: Современная проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-7632-0747-5

«Вольтер! Вольтер! Как славно звенело это имя весь XVIII век!» Его превозносили до небес, знакомством с ним гордились самые знатные и богатые особы, его мечтали привлечь ко двору Людовик XV, Екатерина Великая, Фридрих II…

Вольтер — гениальный философ и писатель, «вождь общественного мнения» и «ниспровергатель авторитетов». Его любили и ненавидели, им восторгались, ему завидовали. Он дважды был заточен в Бастилию, покидал родину, гонимый преследованиями.

О великом французе и его окружении, о времени, в котором жил и творил сей неистовый гений, и в первую очередь о его роли в жизни другой ярчайшей звезды того времени — Жан-Жака Руссо рассказывает писатель Гай Эндор в своем романе.

На русском языке издается впервые.

Примечание. В русском издании книги, с которого сделан FB2-документ, переводчик и комментатор сделали много ошибок. Так, например, перепутаны композиторы Пиччини и Пуччини, живший на сто лет позже событий книги, вместо Шуазель пишется Шуазей, роман Руссо «Эмиль» называется «Эмилией», имя автора книги «офранцужено» и пишется Ги Эндор вместо Гай Эндор и т. д. Эти глупости по возможности я исправил.

Кроме того сам автор, несмотря на его яркий талант, часто приводит, мягко говоря, сомнительные факты из биографий Вольтера и Руссо и тенденциозно их подает. Нельзя забывать, что книга написана евреем, притом американским евреем.

Amfortas

---

Но чего не сделаешь ради того, чтобы достичь высот Вольтера! В конце концов, разве сам Вольтер не прибегал ко лжи во время своего путешествия в Англию? А Руссо разве нельзя?

Да, но ложь Вольтера была иного сорта. Чувствовалось, что Вольтер этим гордился. Руссо же, напротив, стыдился этого. К тому же Вольтеру было абсолютно наплевать, уличат его или нет. А Руссо холодел при одной мысли, что его поймают на лжи. Выдумки Вольтера такие забавные, — они дарили немало удовольствия всем, когда всплывала правда. Враги Вольтера приходили от этого в большее смущение. А сам он превращался в еще более интересную, волновавшую всех фигуру. Разве мог Руссо написать своему другу: «Если после публикации моей брошюры возникнет для меня малейшая опасность, то как можно быстрее сообщите мне об этом, чтобы я смог отказаться от авторства с присущими мне чистосердечием и невинностью»?А вот Вольтер делал это запросто.

Почему же Вольтер может лгать, а Руссо нет? Почему так происходит: ложь Руссо — это всегда что-то мрачное и трагическое? Или низкое и подлое? Такое, что нельзя доверить ни другу, ни врагу?

Почему само имя Вольтера нельзя связывать с ложью? Тем более что название «гражданин Женевы» никогда не было ложью для сосланного Руссо. А Вольтеру все равно. Почему же так происходит?

Само это имя — Вольтер — родилось в тюрьме, в Бастилии. До своего заключения он носил имя Франсуа Мари Аруэ. Он постоянно увивался возле знати, развлекая такие влиятельные фигуры, как герцог де Сюлли и герцог де Со. Только ради того, чтобы угодить этим людям, он написал несколько язвительных фельетонов, направленных против регента Франции, герцога Орлеанского. Результат: приказ запереть молодого поэта в Бастилию. Никакого суда не было. Только одно замечательное письмо. Рано утром полицейские ворвались в комнату поэта и, подняв его с постели, велели побыстрее одеваться. Его отвезли в тюрьму. В период малолетства Людовика XV герцог Орлеанский пользовался точно такими привилегиями, как король, а это означало, что он мог бросить в тюрьму любого — и никто не имел права задавать ему вопросы. Причем на любой срок.

В тюрьме ему разрешили пользоваться бумагой, чернилами и выдали несколько книг. Замурованный в этих толстых семифутовых стенах[137], не имея представления, сколько он там просидит, Франсуа Мари Аруэ понял, что может как следует подумать о самом себе и об окружающем его мире. Инстинкт подсказывал ему, что нужно проявить гнев — резко выступить против тирании, за права человека. Однако, поразмыслив как следует, он решил ничего такого не делать.

Аруэ был счастлив, счастлив даже там, за тюремными стенам: он все еще член высшего общества. В этой тюрьме были такие камеры, где люди замерзали зимой и изнывали от жары летом. У несчастных заключенных не было ничего, чтобы закрыть свое обнаженное тело. Но и это еще не самое худшее. Ниже, в подземелье, камеры, потолки и стены которых покрыты вонючей слизью. Находившимся там заключенным бросали такую еду, от которой наверняка отказался бы и подыхающий от голода пес. Тела этих людей со временем покрывались кровавыми пузырями, из десен сочились кровь и гной, зубы выпадали один за другим.

Да, молодой Аруэ был счастлив и в своем несчастье. Он все еще находился среди избранных, наверху. В камеру приходил его слуга, приносил чистое белье. Ему посылали снедь со стола начальника тюрьмы. Люди подписывали петиции за его освобождение. Зачем же ему биться головой, критиковать сильных мира сего, которые так относились к нему? Но все-таки если не внутреннее чувство справедливости, то общая атмосфера тюрьмы заставляла его ненавидеть тиранию. Ненавидеть несправедливость. Бороться за здравомыслие и свободу.

Но каким образом? Только косвенным путем. Никогда в лоб. Если он выберется отсюда, то поведет борьбу только с надежно укрепленных позиций. Он прибегнет к лести, чтобы выразить прямо противоположное, будет использовать крепкий, как сталь, обман, делая его при этом прозрачным, как стекло. Он призовет на помощь смех, как Иисус Навин призвал на помощь трубы, от которых пали стены Иерихона[138]. Он сумеет спрятаться за спинами влиятельных патронов и будет по ним же вести огонь своими язвительными пулями. Но никаких открытых военных действий! Нет, он никогда не позволит себя поймать!

Размышляя о своем новом образе, характере и новой, более великой для себя судьбе, Франсуа Мари Аруэ решил, что пора взять и новое имя. Нет, не то чтобы он стал совершенно другим человеком — в глубине старого Аруэ уже возник новый человек, Вольтер, и теперь он был готов поднести спичку к факелу своей жизни.

И для этого ему требовалось новое, пламенное имя.

Как ему удалось изобрести такое имя — Вольтер, навсегда останется тайной. Некоторые говорят, что в детстве он был «le petit volontaire» — упрямый, своевольный мальчишка. Другие утверждают, что у семьи его матери было сельское поместье, носившее такое название. Его имя было ложью, но зато какой славной ложью! И с какой легкостью его носил Вольтер, когда вначале называл себя Аруэ де Вольтер, а потом просто — Вольтер. Новое имя необходимо было подкрепить новыми делами, новыми удачами, новой славой. Этот великий француз позднее заставит своих критиков заявить, что из всех написанных им произведений лучшим и самым лаконичным стал его псевдоним — Вольтер!

Кто теперь посмеет отрицать его право на собственную поэму? Единственным человеком, кто на самом деле попытался это сделать, был кавалер де Роан. Это произошло, когда Вольтеру было около тридцати. Он был тогда длинноногим щеголем, одевался в шелк и парчу с золотым шитьем, носил большой, весь в локонах, парик.

И вот однажды, декабрьским вечером 1725 года, Вольтер отправился в оперу. Перед началом спектакля он, окруженный толпой поклонников, вел оживленную беседу, шутил, смеялся. Вдруг один человек из толпы — это был кавалер де Роан-Шабо — грубо оборвал Вольтера:

— Минуточку, месье Вольтер, или, скорее, месье А-руэ, или, не знаю как, черт подери, к вам обратиться…

Де Роан намеренно протяжно произнес «А-руэ», тогда как прежняя фамилия Вольтера выглядела так: «A rouer», то есть «подлежащий порке».

Почему де Роан повел себя так, осталось тайной. Вольтер, перебив его, с вежливой улыбкой ответил:

— Каким бы, черт побери, ни было мое имя, я знаю, как мне быть достойным его!

В эту секунду на них надавила толпа любопытных, разрядив напряженную атмосферу. Но ни тот, ни другой не забыли о короткой стычке.

Кавалер де Роан не только намекал на отсутствие у Вольтера настоящего имени, несмотря на его литературную известность. Это был прямой вызов, — мол, Вольтер не имел права приписывать себе аристократическую частичку «де». Во Франции, в Германии да и повсюду в Европе лишь небольшая группа аристократов, которые были «родом откуда-то», могли обладать и гордиться этой частичкой. Все остальные, по их мнению, были никем и ниоткуда. Поэтому многие стремились заиметь две эти буквы, как только их образ жизни начинал соответствовать более высокому уровню. Рассказывали, что мадам Жоффрен, жена исполнительного директора стекольной фабрики, став важной парижской дамой, объявила себя мадам де Жоффрен.

Клан Роанов сотни лет правил Бретанью[139], все его представители так гордились своим происхождением, что, когда со временем их силой заставили присоединиться к французскому королевству, они настояли на сохранении своего княжеского, а не пожалованного им королевского титула. В свой семейный девиз они внесли такую фразу: «Королем не стать, герцогство презренно, остаюсь Роаном».

Весь Париж затаив дыхание следил за тем, что в результате произойдет, какова будет развязка.

Через несколько дней после первой стычки Вольтер смотрел спектакль в Королевском французском театре. Он сидел в ложе знаменитой тогда актрисы Адриенны Лекуврёр[140], прекрасной, талантливой женщины, которая короткое время была его любовницей. Он до сих пор и боготворил ее, хотя она уже была любовницей маршала Саксонского. Кавалер де Роан, войдя к ним в ложу, воскликнул:

— Ах, это снова вы, месье де Вольтер! Быть может, мне следует сказать месье Аруэ? Или у вас уже появилось новое имя, с которым к вам нужно обращаться?

— Как бы ни было мое имя, я только начинаю, а вы уже иссякли, — бросил ему в лицо свой, как всегда, остроумный ответ Вольтер.

Кавалер де Роан побагровел от ярости, так как в этих словах он увидел намек на импотенцию. Разъяренный, он замахнулся на Вольтера тростью. Вольтер, быстро отскочив назад, выхватил шпагу. Впервые в жизни он вытащил оружие, которое было точно таким же подлогом, как и его парик. Вольтер имел весьма расплывчатое представление о его практическом применении. Он умел только элегантно носить шпагу. Драки удалось избежать только потому, что Адриенна, испугавшись, лишилась чувств. Само собой, это было притворством. Ложь — за ложь. В последовавшей за этой сценой суматохе исход стычки опять оказался неясным, хотя, скорее всего, победа оставалась за Вольтером.