Гай Эндор - Любовь и Ненависть

• Название: Любовь и Ненависть
• Автор: Гай Эндор
• Издательство: Армада
• Жанр: Современная проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-7632-0747-5

«Вольтер! Вольтер! Как славно звенело это имя весь XVIII век!» Его превозносили до небес, знакомством с ним гордились самые знатные и богатые особы, его мечтали привлечь ко двору Людовик XV, Екатерина Великая, Фридрих II…

Вольтер — гениальный философ и писатель, «вождь общественного мнения» и «ниспровергатель авторитетов». Его любили и ненавидели, им восторгались, ему завидовали. Он дважды был заточен в Бастилию, покидал родину, гонимый преследованиями.

О великом французе и его окружении, о времени, в котором жил и творил сей неистовый гений, и в первую очередь о его роли в жизни другой ярчайшей звезды того времени — Жан-Жака Руссо рассказывает писатель Гай Эндор в своем романе.

На русском языке издается впервые.

Примечание. В русском издании книги, с которого сделан FB2-документ, переводчик и комментатор сделали много ошибок. Так, например, перепутаны композиторы Пиччини и Пуччини, живший на сто лет позже событий книги, вместо Шуазель пишется Шуазей, роман Руссо «Эмиль» называется «Эмилией», имя автора книги «офранцужено» и пишется Ги Эндор вместо Гай Эндор и т. д. Эти глупости по возможности я исправил.

Кроме того сам автор, несмотря на его яркий талант, часто приводит, мягко говоря, сомнительные факты из биографий Вольтера и Руссо и тенденциозно их подает. Нельзя забывать, что книга написана евреем, притом американским евреем.

Amfortas

---

У Жан-Жака не было выхода. Он оказался в западне. Придется принять предложение «мамы», если оставаться в ее доме. Он опять вынужден будет лгать — делать вид, что сам столько времени мечтал о близости с ней.

Наконец прошел томительный испытательный срок, настал «долгожданный» момент, когда они вместе лежали в постели. Он видел — так близко! — роскошную «мамину» грудь, которой он всегда восхищался, но считал запретным плодом для себя. Теперь он ласкал ее. «Я обмочил ее грудь слезами», — напишет Жан-Жак в своей «Исповеди».

Вдруг на какое-то мгновение он почувствовал, что его мужская сила пропала. Он был готов умереть со стыда. Но на помощь пришло воображение: теперь рядом с ним, на этой кровати, лежала вовсе не «мама», а его дорогая принцесса из сновидений. Он представил себе, как ее рука прикасается к его… попке — и страсть молниеносно овладела им. Жан-Жак был счастлив.

«Мама» осталась весьма довольна. Она не обратила особого внимания на выражение его лица в критический момент. По сути дела, она не проявила особой страсти. Оставалась такой же веселой, беззаботной, была рада, что наделила удовольствием другого. Экстаз партнера был ее заслугой. К этому-то она и стремилась так жадно.

Отсутствие сильной страсти в любовных играх снимало с нее всякое чувство вины. В конце концов, не она проявляла такое сильное, животное влечение. Она лишь подчинялась желанию других. Против своей воли. Из-за своей женской слабости и мягкого характера.

Теперь любовная троица жила вместе, испытывая идиллическое блаженство, соблюдая все правила приличия. Наконец-то проблемы Жан-Жака были решены, его ждали счастливые, чудесные времена. У него была своя женщина. Он стал мужчиной. В его жизни было много интересного: книги, приятные прогулки. Отныне, где бы он ни находился — в своем кабинете или в саду, — он чувствовал себя счастливым.

Но настал день, когда Клод что-то заподозрил. И покой в доме был нарушен.

Совместные ужины превратились в тягостную процедуру: сидевшие за столом старались не отрывать взгляда от тарелки, иногда обменивались тяжелыми, горькими взглядами. По пустякам начинались шумные ссоры. Порой это заканчивалось бурными рыданиями мадам де Варенс.

— Разве вы не видите, как оба дороги мне? Разве не понимаете, что мое счастье в руках каждого из вас? Ну, кто из вас осмелится первым разбить мое сердце?

Стыдя кавалеров, мадам добивалась примирения. Но Клод чувствовал, что его обманывают. Жан-Жак тоже страдал, впрочем, это было его обычное состояние. Насколько приятнее жить в воображаемом мире, чем в реальной жизни, думал он.

Однажды Клод сообщил, что собирается в горы искать одно редкое растение, из которого можно сделать сладкий ликер. Оно росло на большой высоте, там, где лежал снег. Время было неподходящим для такой экспедиции, тем не менее Клод отважился и, вероятно, нашел этот смертельно ядовитый цветок.

Когда стало ясно, что Клод не вернется, Жан-Жак даже обрадовался. Он вспомнил о собственности Клода, о его прекрасном гардеробе, о других его вещах, — теперь все это перейдет ему «по наследству». Он ругал себя за такие крамольные мысли, опять страдал, приходил в уныние. Он даже обвинял себя в гибели соперника. Но тем не менее продолжал думать о его имуществе.

Однажды Жан-Жак осмелел до того, что унес из комнаты Клода маленький столик. Он был таким легким, что не стоило никаких усилий перетащить его. Однако Жан-Жак так разволновался! Казалось, что кровь вот-вот брызнет из жил. Его трясло как в лихорадке.

Конечно, ни одна буря не длится вечно. Она постепенно стихает. Но Жан-Жаку становилось все хуже, прежде он не ощущал ничего подобного. Он лег в кровать и попросил «маму» вызвать доктора. Врач напичкал его лекарствами, от которых Жан-Жаку стало только хуже.

Прежде он боялся смерти, а теперь боялся, что не умрет. Разве можно жить с бурей, постоянно бушующей внутри? Ему казалось, что какая-то грязная штора опустилась перед ним, погрузив в темноту и прошлое и настоящее. Ему казалось, что это предел, что хуже быть не может. Но он ошибался.

После смерти Клода он вел все дела мадам де Варенс. И теперь, когда он заболел, работа застопорилась. «Мама» пришла в отчаяние: она ведь такая рассеянная, не может сосредоточиться на цифрах. Ей нужен новый помощник.

Жан-Жак согласился с ее решением взять в дом знающего человека.

Им оказался Винценрид. Подмастерье из мастерской по производству париков. Высокий, красивый парень. Энергия в нем так и клокотала. Жан-Жак считал его слишком претенциозным и глупым. Но парень очень старался. Он исполнял свои обязанности с энтузиазмом, желая во что бы то ни стало зарекомендовать себя с лучшей стороны. Его никогда не видели с пустыми руками. Он всегда суетился, всем приходил на помощь, громко кричал, и казалось, не один человек заменил в доме Жан-Жака, а по крайней мере десяток.

После болезни Жан-Жак еле волочил ноги, Винценрид же нарочно устраивал демонстрации своей силы и брызжущей через край энергии.

Поэтому-то Жан-Жак совсем не удивился, обнаружив однажды утром, что Винценрид выходит из спальни мадам де Варенс. Очевидно, он провел там ночь.

Руссо так разволновался, что потерял аппетит. Он все время проводил в постели и никуда не выходил.

Встревоженная «мама» прибежала к нему.

— Мой самый дорогой на свете, — запричитала она, — но ведь между нами ничего не изменилось! Ничего. Я люблю тебя так же нежно, как и прежде.

Но от ее слов он страдал только сильнее.

Жан-Жак залился слезами и, выпрыгнув из кровати, бросился перед ней на колени, жарко умоляя не унижать себя, раздавая налево и направо свои милости.

— Но никто не посмеет умалить твоих привилегий, — убежденно заявила мадам, утирая слезы и пытаясь уложить юношу в кровать. — Никто не лишит нас с тобой удовольствий. Ни в коей мере. Я обещаю тебе это, мой маленький. Поверь мне, ты так же дорог мне, как и прежде.

Такие сцены успокаивали Жан-Жака лишь на короткое время. Он никак не мог примириться с мыслью, что его «мама» принадлежит и другим. Теперь он понимал, как страдал Клод, узнав о неверности возлюбленной, он понимал, почему Клод предпочел добровольную смерть. Он и сам готов был покончить с собой.

Жан-Жак часто говорил об этом с мадам де Варенс, но ничего не мог от нее добиться, кроме новых заверений в вечной любви.

— Разве вы не понимаете, что этим мараете себя? Неужели вы не видите, что я хочу продлить свое счастье, наслаждаться вашей близостью, ведь вы человек, которого я люблю больше всего на свете. Я ведь тоже чувствую свою вину в том, что вы опускаетесь.

«Маме» такие разговоры не нравились. Все его рассуждения о том, что она унижает себя, чернит свою репутацию, что она опускается, раздражали мадам. Она сделала вывод, что Жан-Жак отталкивает ее от себя. Они чувствовали, что их многолетняя дружба подходит к концу.

Каким же болезненным оказался разрыв! С каким упорством возрождались в нем чувства благодарности, любовь! Они крепко держали Жан-Жака в своей власти, иногда ей было достаточно бросить на юношу взгляд, как его страсть вспыхивала с новой силой.

Они вновь и вновь топили в слезах взаимные упреки, целовали друг друга, мирились. Но вернуть прежнее было не в силах Руссо.

Он уехал, уехал далеко. В Лион. Жан-Жаку предложили место учителя и воспитателя в доме мадам Мабли. Оттуда он переехал в Париж, там жил в нищете. Но он постоянно учился, стремился к своей цели. Больше всего на свете он хотел стать достойным Вольтера.

Стоило ли удивляться, что его мысли становились все более тягостными, более горькими? Вспомним, как в своей книге о воспитании детей он советовал родителям приводить сыновей в лечебницы для сифилитиков, чтобы они посмотрели на изъеденные страшной болезнью лица и тела мужчин. «Приведите их туда, — советовал он, — пусть они освободятся от похоти, влекущей их к женщинам. Но будьте осторожны, не водите их туда чаще, чем требуется, иначе заставите их скорее предаться такому пороку, чем отпугнете их от него».

Он призывал детей спать на голом полу, не читать книг вообще, чтобы уберечь не только мозг, но и тело от жаркой похотливой лихорадки, которая может вызвать у них игру необузданных фантазий.

Он давал эти советы, основываясь на собственном жизненном опыте, исходя из состояния своего рассудка. Он вспоминал страдания, через которые прошел сам. Как бы он хотел получить спартанскую закалку!

Глава 14 ЭТОТ ЛАКОМЫЙ КУСОЧЕК

Как могла измениться жизнь Руссо, стоило ему освободиться от своих похотливых желаний, которые постоянно горячили его рассудок, отвлекали от главного, расстраивали, увлекали в сторону.

Приехав в Париж, Руссо отчаянно пытался найти средства к существованию. Как-то он пришел в дом мадам Дюпен, где освободилось место секретаря. Мадам Дюпен, одна из самых состоятельных женщин Франции, наследница колоссального богатства финансиста Самуэля Бернара, встретила его в дезабилье[157]. Не чувствуя при этом никакой неловкости, она спокойно повела беседу с незнакомцем.