Гай Эндор - Любовь и Ненависть

• Название: Любовь и Ненависть
• Автор: Гай Эндор
• Издательство: Армада
• Жанр: Современная проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-7632-0747-5

«Вольтер! Вольтер! Как славно звенело это имя весь XVIII век!» Его превозносили до небес, знакомством с ним гордились самые знатные и богатые особы, его мечтали привлечь ко двору Людовик XV, Екатерина Великая, Фридрих II…

Вольтер — гениальный философ и писатель, «вождь общественного мнения» и «ниспровергатель авторитетов». Его любили и ненавидели, им восторгались, ему завидовали. Он дважды был заточен в Бастилию, покидал родину, гонимый преследованиями.

О великом французе и его окружении, о времени, в котором жил и творил сей неистовый гений, и в первую очередь о его роли в жизни другой ярчайшей звезды того времени — Жан-Жака Руссо рассказывает писатель Гай Эндор в своем романе.

На русском языке издается впервые.

Примечание. В русском издании книги, с которого сделан FB2-документ, переводчик и комментатор сделали много ошибок. Так, например, перепутаны композиторы Пиччини и Пуччини, живший на сто лет позже событий книги, вместо Шуазель пишется Шуазей, роман Руссо «Эмиль» называется «Эмилией», имя автора книги «офранцужено» и пишется Ги Эндор вместо Гай Эндор и т. д. Эти глупости по возможности я исправил.

Кроме того сам автор, несмотря на его яркий талант, часто приводит, мягко говоря, сомнительные факты из биографий Вольтера и Руссо и тенденциозно их подает. Нельзя забывать, что книга написана евреем, притом американским евреем.

Amfortas

---

В своей поэме он представил Руссо и его Терезу в образе монстров, явившихся из страшного кошмара, двух пугающих скелетообразных недоносков, посещающих то и дело мрачные скалы и темные леса в долине Валь-де-Травер. Он застает их в момент полового акта, когда они слились в эротических объятиях. Жуткий спектакль, разыгранный фантастическими уродцами, в котором нет места для любви, она вытеснена ненавистью.

Отвращение к Земле и Небесам
Заменяет им любовь, известную всем вам.
Прохладной осенью и жарким летом
Стучат их гнусные скелеты,
Совокупившися костями, они млеют,
От злобы к человеку лишь немеют…

Эта поэма позже (она стала частью третьей песни «Гражданской войны в Женеве») как бы давала сигнал всем жителям долины Валь-де-Травер: по отношению к Руссо можно действовать безнаказанно. Пастор де Монмулен произносил по воскресеньям пламенные проповеди, направленные против Руссо. Даже маленькие мальчишки настолько осмелели, что бежали за Терезой, свистели ей вслед и осыпали бранью. Жан-Жак во время своих продолжительных прогулок, казалось, слышал, как крестьяне издалека кричали своим женам: «Быстрее принеси ружье, я сейчас влеплю пулю в этого богохульника, который осмеливается марать пол в нашей дорогой церкви!» По ночам, несмотря на выставленную по приказу Фридриха II охрану, на оконные ставни Руссо обрушивался град булыжников.

Напуганный до смерти, он бежал. Терезе велел как можно скорее собрать вещи и присоединиться к нему. Он укрылся на острове посреди озера Бьен. Это было недалеко. Руссо надеялся, что там их никто не найдет и не тронет.

Но опасность все-таки была — ведь теперь они находились на бернской территории. А власти города — он это знал — вовсе не желали терпеть рядом с собой этого возмутителя спокойствия. Был издан указ, приписывающий ему покинуть Берн в двухнедельный срок. Едва Жан-Жак обрел столь желанный покой, как ему вновь пришлось собирать вещи и искать другое место. Он горько жаловался судебному приставу в Нидо: «Разве не слишком поздно сейчас, перед зимней стужей, высылать прочь человека? Где найти ту страну, которая готова меня принять, — мои книги сжигали повсюду? Не проявят ли ваши превосходительства доброту ко мне, не найдут ли для меня что-нибудь вроде пустынного замка, в темнице которого я мог бы провести остаток своей жизни?

Если возникнет вопрос о расходах, то смею Вас заверить, что у меня достаточно денег, чтобы обеспечить свои скромные потребности. Я готов дать Вам честное слово, что больше не причиню никому никакого беспокойства. Действительно, если Вам будет легче, лишите меня бумаги, чернил, пера, чтобы я не смог написать ни строчки. Позвольте мне сохранить у себя только несколько книг. Я прошу только об этом, а также о разрешении время от времени совершать прогулки по саду…»

Вольтер чуть не лопнул от смеха, когда узнал о письме Руссо.

— Этот проповедник свободы для всех, — воскликнул он, — этот апостол свободы предпочитает сам сидеть в темнице! — Эта идея показалась ему такой забавной, что он смеялся, пока не закашлялся.

Представители бернской власти лишь еще раз бесстрастным тоном повторили свое распоряжение: Жан-Жак должен немедленно убраться из пределов их города. Ему снова пришлось покидать Терезу. Бедная женщина должна была следовать за ним через какое-то время со всеми его книгами, рукописями и прочим багажом. Он уехал в Страсбург, до конца не решив, стоит ли принять приглашение англичан погостить в их стране или отправиться в другое место. Жан-Жака позвал к себе и его основной издатель Рей из Голландии, но ехать туда было опасно — там тоже жгли на костре его книги. Руссо доехал до Базеля, там остановился в гостинице.

Грустные мысли не покидали его. Он размышлял, какую высокую цену пришлось заплатить за короткие моменты признания. Дети, друзья, положение в обществе, состояние — все, все было принесено в жертву для того, чтобы добиться понимания со стороны Вольтера.

Не отдавая себе отчета в том, что делает, Руссо нацарапал зубцом вилки на столе: «Жан-Жак Руссо, поставленный вне закона, в бегах, совсем больной». И эту надпись через многие годы владельцы гостиницы будут с гордостью демонстрировать своим постояльцам.

Вскоре Руссо почувствовал себя лучше. Он понял, что не все пропало. Весть о его изгнании из Мотье, о просьбе к бернским властям позволить ему провести остаток жизни в тюремной камере способствовала росту симпатий к нему во всех городах, через которые он проезжал в поисках постоянного пристанища, многие жители выходили на улицы, чтобы поглазеть на него и радушно поприветствовать. Разве не были эти толпы людей его самым убедительным ответом Вольтеру?

— Теперь не нужно жалеть Руссо, — говорил де Сен-Ламбер своим друзьям в Париже. — Он путешествует в компании своей возлюбленной — славы.

Но Руссо все еще не мог решить, куда ехать: в Германию или в Англию. Англия ему казалась такой далекой, такой странной, такой холодной. Но, с другой стороны, в Германии этот Фридрих Великий.

Друзья настойчиво убеждали Руссо принять приглашение английского философа и историка Дэвида Хьюма и поехать в Англию. Только после того как друзья добились для него королевской подорожной, гарантирующей безопасный проезд по территории Франции, Руссо наконец принял решение. Ладно. Пусть будет Англия. Свободная Англия отныне станет его родным домом!

Хьюм и Руссо встретились в Париже, крепко обнявшись, они дали волю слезам. Плакал в основном Руссо. Хьюм был настолько флегматичным человеком, что на глазах у него появилась лишь небольшая сырость. Тем не менее эта картина произвела должное впечатление на весь город (за исключением Дидро, д'Аламбера, мадам дю Деффан, короче говоря, всех тех, кто считал себя последователями Вольтера).

Руссо вновь стал исключительно модным. В Тампле, где ему предоставил покои князь де Конти, он регулярно принимал визитеров в роскошно обставленном кабинете. Руссо объявил, что все желающие могут встретиться с ним утром — с девяти до двенадцати и вечером — с шести до девяти. И, чтобы не отнимать время у столь занятого человека, скульптор Лемудан работал над бюстом Руссо во время таких аудиенций.

А желающие пообщаться с Руссо все прибывали, Хьюм заметил по этому поводу (в письме к своему другу Блеру, жившему в Шотландии): «Руссо совершенно затмил Вольтера!»

Он сообщал также, что многие передавали ему деньги для бедного Руссо. Ах, если бы Жан-Жак слегка смягчил свое твердое правило в отношении даров, он мог бы запросто сколотить состояние (не менее пятидесяти тысяч стерлингов!). Этого ему хватило бы до конца жизни.

Приехав в Англию, Жан-Жак остановился неподалеку от столицы — в Чисуике. Каждый день толпы лондонцев ожидали Руссо в приемной. Это повергло в ужас бедного Жан-Жака. Ему пришлось подыскать более уединенное пристанище, чтобы целиком посвятить себя написанию мемуаров.

Руссо восхвалял Хьюма до небес. Наконец Жан-Жак обрел точно такого же человека, как он сам, дружба с ним будет длиться вечно. Вечная дружба? С кем, с Руссо? Это был всего лишь вызов тому философскому кружку, который на протяжении стольких лет упрекал его в неспособности иметь хотя бы одного-единственного друга. С присущим цинизмом знакомые Руссо заключали пари на то, как долго продлится его дружба с Хьюмом.

Практичный Вольтер, чтобы добиться желаемого исхода, решил, что английский народ должен больше знать о том писателе, которого он приютил у себя. А в курсе ли они, сколько смешных, вздорных и противоречивых высказываний в его книгах? Имеют ли они представление о том, сколько оскорбительных замечаний Руссо позволял себе в адрес английского народа, его правительства и их религий?

— Быстро, Вагниер! Пишем памфлет!

Торопливо шаря по всем сочинениям Руссо, Вольтер начал собирать нужный ему материал — все, что он написал, что могло показаться оскорбительным для англичан. Ну, например, чем плохи такие наблюдения Жан-Жака: мол, английский народ только мнит себя свободным. На самом деле все англичане — рабы. А британская нация все увереннее идет к своей катастрофе из-за жажды к накопительству. Из-за стремления к несметным богатствам.

Разве не любопытно узнать английским женщинам, что говорит о них этот человек? Жан-Жак Руссо открыто призывал их не ходить в театр, не интересоваться искусством. Их удел — кухня и детская комната. Их единственная цель в жизни — осчастливить своего мужа!

Все эти и другие неосторожные высказывания Руссо Вольтер хитроумно объединил в язвительное целое, и получилось «Письмо к доктору Всезнайке». И чтобы ни у кого не было никаких сомнений насчет адресата этого сочинения, Вольтер прибавил инициалы своего вечного противника — Ж.-Ж. Памфлет тут же перевели на английский, тираж его быстро разошелся, а пресса охотно печатала многочисленные отрывки из него. И все под именем месье де Вольтера. Хотя этот джентльмен все напрочь отрицал и выражал в связи с этим горячие протесты. Вольтер указывал на аббата Койте. Как на автора.