Владимир Новиков - Александр Блок

• Название: Александр Блок
• Автор: Владимир Новиков
• Издательство: Молодая Гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-235-03362-7

О величайшем поэте XX века Александре Блоке (1880-1921) существует огромная литература - биографическая, исследовательская, художественная; каждое поколение по-своему пытается толковать жизнь и творчество гения. Известный литературовед Владимир Новиков предлагает собственную версию судьбы поэта и его времени. Серебряный век представлен в книге замечательной эпохой, а Блок ("трагический тенор эпохи", по слову Ахматовой) - мастером вдохновенного "жизнетворчества", когда поэтическая работа, дружеские связи и любовные переживания образуют прекрасное целое: поэзию. Подробности богемной жизни поэта, его необычные отношения с женой, нервная, но литературно плодотворная дружба с Андреем Белым равноправно поставлены в центр жизнеописания наряду с позицией Блока-гражданина. В полемическом режиме "поэтического заблуждения" рассматриваются автором такие блоковские темы, как интеллигенция и революция, знаменитое стихотворение "Скифы". И в лирике, и в вершинной поэме Блока "Двенадцать" Владимир Новиков прежде всего видит художественную энергию, передающуюся и сквозь толщу века, а соглашаться с авторской концепцией или спорить с ней - это уже привилегия читателя.

---

Он пишет Любови Дмитриевне письма, но не отправляет их. Лишь в сентябре, уже в Петербурге он возобновляет переписку, сообщая в коротком послании о встрече с их общим знакомым — повод чисто формальный. Но, в общем, возможность контакта не закрыта. Любовь Дмитриевна по-девичьи чудит, однако ни словом, ни делом не показывает, что все кончено навеки. Потом она так вспомнит об этой осени: «Но объяснения все же не было и не было. Это меня злило, я досадовала – пусть мне будет хоть интересно, если уж теперь и не затронуло бы глубоко. От всякого чувства к Блоку я была в ту осень свободна».

Глубокого чувства у нее пока действительно нет. Но и чувство Блока к ней по-настоящему еще не созрело. Спешить некуда и незачем. Ситуация диктует мирное продолжение отношений, стоит лучше узнать и понять друг друга. Так дело обстоит с точки зрения реальной жизни.

Но Блок выбирает смерть. И всерьез.

ОТ ИГРЫ СО СМЕРТЬЮ – К ЖИЗНИ

Бывают загадочные стихотворения, строфы, строки, которые не поддаются однозначной трактовке и требуют все новых интерпретаций. А последнее о них слово так и остается несказанным.

Бывают у поэтов и такие поступки, которые трудно объяснить логически. Биографы толкуют их так и сяк, а загадка сохраняется.

Таков один из сюжетных узлов биографии Блока, не распутанный до сих пор. 7 ноября 1902 года Блок приходит на студенческий бал в Дворянском собрании, имея при себе записку, начинающуюся стандартной фразой: «В моей смерти прошу никого не винить».

О том, что было после вечера, известно из рассказа Любови Дмитриевны:

«Мы вышли молча, и молча, не сговариваясь, пошли вправо — по Итальянской, к Моховой, к Литейной — к нашим местам. Была очень морозная, снежная ночь. Взвивались снежные вихри. Снег лежал сугробами, глубокий и чистый. Блок начал говорить. Как начал, не помню, но когда мы подходили к Фонтанке, к Семеновскому мосту, он говорил, что любит, что его судьба в моем ответе. Помню, я отвечала, что теперь уже поздно об этом говорить, что я уже не люблю, что долго ждала его слов и что если и прощу его молчание, вряд ли это чему-нибудь поможет. Блок продолжал говорить как-то мимо моего ответа, и я его слушала. Я отдавалась привычному вниманию, привычной вере в его слова. Он говорил, что для него вопрос жизни в том, как я приму его слова и еще долго, долго. Это не запомнилось, но письма, дневники того времени говорят тем же языком. Помню, что я в душе не оттаивала, но действовала как-то помимо воли этой минуты, каким-то нашим прошлым, несколько автоматически. В каких словах я приняла его любовь, что сказала, – не помню, но только Блок вынул из кармана сложенный листок, отдал мне, говоря, что если бы не мой ответ, утром его уже не было бы в живых».

Потом Блок отвозит Любовь Дмитриевну домой на извозчике, она «литературно» приближает губы к его губам. Ситуация завершается благополучным образом, и кажется, что итог едва ли мог быть иным.

Зачем же Блок написал злополучную записку? Не для того ведь, чтобы театральным жестом набить цену себе и своему предложению. В такой пошлости мы Блока заподозрить не можем. И не для того, чтобы смягчить сердце неприступной девицы — таковой Любовь Дмитриевна не была: отдалившись от Блока, она все же ни разу его не оттолкнула, не унизила. Патологической склонности к суициду Блок также не обнаруживал: мотив самоубийства присутствует в стихах 1902 года, но как условно-литературный. Уход из жизни деда и бабки не был неожиданным и слишком травмирующим… В общем, непонятно.

Вчитаемся в саму записку, попробуем в ней найти зацепку:

«В моей смерти прошу никого не винить. Причины ее вполне "отвлеченны” и ничего общего с “человеческими” отношениями не имеют. Верую в Единую Святую Соборную и Апостольскую Церковь. Чаю воскресения мертвых. И Жизни Будущего Века. Аминь.

Поэт Александр Блок».

На обороте значится — «Мой адрес: Петербургская сторона, Казармы Л. Гв. Гренадерского полка, кв. полковника Кублицкого № 13.

7 ноября 1902 года.

Город Петербург».

Писал не безумец. Закавыченные слова свидетельствуют, что способность к анализу не утрачена. Но ощущается, что называется, «измененное состояние», необыденное настроение, необходимое для творческого поступка. Заверение в религиозности, по-видимому, продиктовано желанием сгладить изначальную греховность самоубийства. И, наконец, слово «поэт» в подписи. Может быть, в нем объяснение.

Искусство есть балансирование на границе жизни и смерти. Перед художником все время стоит вопрос: родится у него нечто живое — или оно тут же умрет? Муку творчества Блок уже изведал и хочет еще большего страдания. Хочется поставить жизнь на карту — и он просто находит повод для этого. Он привносит в объяснение с Любовью Дмитриевной такой драматизм, которого пока нет в их отношениях. Может быть, предчувствуя, что драма будет. Судьба выберет одну из двух болей – мгновенную боль гибели или долгую, протяженную боль дальнейшей жизни.

И тогда, поднявшись выше тлена,
Ты откроешь Лучезарный Лик.
И, свободный от земного плена,
Я пролью всю жизнь в последний крик.

Так завершается стихотворение «Ты свята, но я Тебе не верю…», помеченное датой «29 октября 1902». Гибельный экстаз. Эмоциональное вживание в самый процесс смерти.

Примечательно, что всего за четыре дня до этого написаны стихи совсем не трагические:

Вхожу я в темные храмы,
Совершаю бедный обряд.
Там жду я Прекрасной Дамы
В мерцаньи красных лампад.

Кстати, здесь в блоковском поэтическом языке впервые возникает сочетание «Прекрасная Дама». Финал звучит с редкой просветленностью:

О, Святая, как ласковы свечи,
Как отрадны Твои черты!
Мне не слышны ни вздохи, ни речи,
Но я верю: Милая — Ты.

(«Вхожу я в темные храмы…»)

Желание гибели рождается, возникает не из житейского уныния, а от ощущения полноты единения с миром. Но и перенапряжения душевных сил. Счастье в этой ситуации кажется уже невозможным:

Мне страшно с Тобой встречаться,
Страшнее Тебя не встречать.

Стихотворение «Мне страшно с Тобой встречаться…» написано 5 ноября, за два дня до решительного объяснения.

Ответ на вопрос «Быть или не быть?» Блоку дала не Любовь Дмитриевна, а жизнь как таковая, само бытие, с которым ему удалось столь мучительным образом выяснить отношения. И навык готовности к смерти ему еще пригодится не раз.

По возвращении со свидания Блок заносит в дневник довольно эксцентричную запись:

«Сегодня 7 ноября 1902 года – совершилось то, чего никогда еще не было, чего я ждал четыре года. Кончаю как эту тетрадь, так и тетрадь моих стихов сего 7 ноября (в ночь с 7-го на 8-е)

Прикладываю билет, письмо, написанное перед вечером, и заканчиваю сегодня ночью обе тетради. Сегодня — четверг. Суббота — 2 часа дня – Казанский собор.

Я — первый в забавном русском слоге о добродетелях Фелицы возгласил.

Ал. Блок

Город Петербург.

7— 8 ноября 1902».

Написано в веселом возбуждении, причем автор явно подшучивает над собой. Что значит в конце приблизительная цитата из Державина? Что, воспев Прекрасную Даму, автор тоже «памятник себе воздвиг чудесный, вечный»? Или что он немножко не в себе: Блоку наверняка были известны стихи, написанные в старости Батюшковым, тридцать лет как пребывавшим в сумасшествии и бессознательно подражавшим державинскому переложению Горация: «Так первый я дерзнул в забавном русском слоге…» Этот момент у Блока — явно игровой.

«Чего я ждал четыре года»… Биография подправляется задним числом: в 1898 году у Блока еще не было отчетливого намерения соединить жизнь с Любовью Дмитриевной, еще продолжались отношения с Садовской, «…то, чего никогда еще не было…» — это скорее относится к соединению линий поэзии и жизни. Не только Любовь Дмитриевна решилась наконец — Блок тоже решился.

Начинаются поиски общего языка. Написав Блоку: «Мой милый, бесценный Сашура, я люблю тебя! Твоя», Любовь Дмитриевна чувствует, что записка ее «пуста и фальшива». Блок же сразу настраивается на тон возвышенный и избыточно эмоциональный: «Ты — мое Солнце, мое Небо, мое Блаженство. Я не могу без Тебя жить ни здесь, ни там. Ты Первая моя Тайна и Последняя Моя Надежда. Моя жизнь вся без изъятий принадлежит Тебе с начала и до конца…» Такой тон задан надолго. В искренности таких посланий сомневаться не приходится, но пока это все не индивидуально.

Письма Любови Дмитриевны проще, безыскуснее, но и она стремится настроиться на высокий эмоциональный градус: «Твои письма кружат мне голову, все мои чувства спутались, выросли; рвут душу на части, я не могу писать, я только жду, жду, жду нашей встречи, мой дорогой, мое счастье, мой бесконечно любимый!»