Василий Щепетнёв - Искатель. 2009. Выпуск №11

• Название: Искатель. 2009. Выпуск №11
• Автор: Василий Щепетнёв
• Издательство: ООО «Книги «Искателя», 2009 г.
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2009
• ISBN: 0130-66-34

Содержание:

Василий Щепетнёв. ДЕЛО О ЗАМОСКВОРЕЦКОМ УПЫРЕ (повесть)

Александр Юдин. ЭДЕМ ДОЛЖЕН БЫТЬ РАЗРУШЕН (повесть)

Сергей Саканский. СОЛНЕЧНЫЙ УДАР (повесть)

Леонид Панасенко. СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ (рассказ)

Леонид Панасенко. С МАКОНДО СВЯЗИ НЕТ? (рассказ)

Владимир Жуков. ЭРА БЕССМЕРТНЫХ (статья)

Владимир Лебедев. МАСКА ШЕКСПИРА (статья)

_{Оформление художников А. Симанчук, П. Высоцкого.}

---

— А кто такой цекубу? — спросил Сашка более для поддержания беседы, поскольку ему лично все эти жалобы на отсутствие света казались смешными. Люди больше боятся, когда свет включают, — значит, в квартале проводятся обыски и реквизиции.

— Цекубу? Центральная комиссия по улучшению быта ученых. — Арехин отложил газету, взглянул на большие напольные часы: — Приват-доцент Христофор Теодорович Пеев к этому времени обещал вернуться с похорон и ждать нас.

— Пеев? Это который сегодня был на поминках?

— Именно. И вчера в квартире вместе с сестрою убитой тоже. Впрочем, вчера вас, Александр, там не было.

— Да я… С устатку…

— Пять минут на сборы, и едем к приват-доценту. Поговорить по душам. — Объяснения Сашки мало интересовали Арехина.

Поговорить Сашка был не против, только ведь опять говорить будет не он, он будет слушать. Весь день только слушать — утомительно. Когда ж бандитов ловить станем, убийцу этого?

Приват-доцент работал в небольшом госпитале на Каретной и жил тут же, во флигеле, в маленькой, но отдельной комнатке.

Встретил он Арехина с Сашкой без страха, даже с облегчением:

— Я, признаюсь, ждал вас раньше.

— Раньше? — Арехин достал из кармашка часы, золотые, с музычкой. — Но мы договаривались на девятнадцать тридцать, не так ли?

— Да-да, вы совершенно правы. Раньше — я подразумевал неделю назад, или месяц. Тогда бы и Лизавета, быть может, была бы жива.

— Кто ж вам мешал — поговорить?

— Всякие обстоятельства. Боязнь, прежде всего.

— Боязнь чего?

— Разве мало причин?

— Причину всегда найти можно, — согласился Арехин, — но если доцент не идет к МУСу, МУС идет к доценту. Вот и пришел. Сидит. Слушает.

— Вы кого-нибудь подозреваете? — спросил Пеев.

— Я пока собираю факты, — ответил Арехин. — Собираю, взвешиваю, делаю выводы.

— Ая подозреваю, но… Впрочем, сначала я должен показать вам кое-что.

Пеев открыл книжный шкаф. Шкаф был поменьше, чем у Арехина, да и книгам отводилась только казовая, верхняя часть. Нижняя, закрытая, оказалась пустой. Не совсем пустой — там стояла коробка, дешевая картонка.

Пеев достал ее, переложил на стол, открыл. В ней были бумажные завертки, много, с дюжину. Пеев выбрал крайнюю, развернул.

Под бумагой оказался стеклянный сосуд, на шкалик, стекло толстое, крышка широкая, особенная, из-под нее капли не прольется.

А внутри склянки в прозрачной жидкости плавал глаз.

— Человеческий? — спросил Сашка.

— Вполне. — Приват-доцент по очереди освободил и другие склянки. В каждой плавало по одному глазу.

— Все это, — показал рукой на коробку приват-доцент, — я получил не сразу. Поштучно, так сказать.

— Сразу после убийств? — спросил Арехин.

— Нет, спустя неделю, а то и больше.

— Каким путем?

— Приносили посыльные, обычные уличные мальчишки. Ставили на крыльцо, звонили и убегали.

— А вы… — не договорив, Арехин вопросительно посмотрел на Пеева.

— А я прятал их в шкаф. Наверное, мне стоило пойти в полицию.

— Полицию?

— Первую… посылку я получил в декабре 1916 года. Хотел сразу же в полицию, но меня отговорили. Да я и не упорствовал, признаюсь. У меня по-прежнему болгарское подданство. Сейчас это мало кого волнует, а тогда… Все-таки моя страна воевала против России. Еще неизвестно, стали бы искать преступника или схватили бы меня, и поминай, как звали.

6

Иностранцы любят украшать язык пословицами и поговорками, подумал Арехин.

— Значит, в полицию не пошли, — уточнил он очевидное.

— Не пошел, — подтвердил Пеев.

— А следующая посылка…

— У меня все записано. — И он протянул Арехину листок. Писалось в разное время, по мере прибытия даров, тому свидетельством были и разные чернила, карандашные записи, наконец, незначительные, но все-таки заметные различия почерка: пишущий волновался всегда, но волновался каждый раз по-другому.

Посылок было больше, чем убийств, известных уголовному сыску. Но те, о которых сыск все-таки знал, пожалуй, попали в список Пеева: тот получал страшные посылки от пяти до десяти дней спустя.

— Почему же убийца посылает их именно вам, Христофор Теодорович?

— Полагаю, этим он хочет меня наказать.

— За что?

— Я не знаю.

— Но догадываетесь?

Пеев замялся. Потом сказал:

— История, вообще-то, долгая…

— Ничего, вы рассказывайте. Даже роман Вальтера Скотта, если убрать страницы о красотах природы, можно пересказать довольно быстро.

— Я… Я — единственный ученик профессора Бахметьева. Вы о нем, конечно, слышали?

— Если вы имеете в виду Порфирия Ивановича Бахметьева, то слышал.

— Да, именно Порфирия Ивановича. Он преподавал у нас в Софийском университете. Студенты его боготворили, начальство недолюбливало: слишком уж необычные идеи выдвигал профессор. Среди них — теория анабиоза, состояния, при котором организм не стареет, а, напротив, омолаживается.

— Это как? — не выдержав, перебил тезка О.

— Сродни медведям, впадающим в зимнюю спячку, только спячка та куда глубже. Порфирий Иванович считал, что шестидесятилетний человек может уснуть лет на сто и проснуться, биологически соответствуя сорокалетнему возрасту, если не моложе.

— Вот так прямо взять и уснуть? — не поверил Сашка.

— Сон этот — холодный. При отрицательной температуре. Минус пятьдесят по Реомюру. Разумеется, если человека просто взять да и заморозить, он умрет: вода превратится в лед и безнадежно разрушит структуру любой ткани. Но определенные субстанции, вырабатываемые организмом, переводят воду в переохлажденное состояние. Ее температура отрицательная, а она, вода, все равно жидкая.

Если эту субстанцию ввести в организм человека, то он перенесет минус пятьдесят безо всякого вреда для себя; напротив, те изменения, что накапливаются в тканях с возрастом, могут исправиться. Должен сказать, что насчет омоложения профессор не был решительно уверен, но в достижимости долгой и безвредной спячки не сомневался…

— И ему это удалось?

— Отчасти. Он погрузил в анабиоз при минус десяти градусах летучую мышь и продержал ее в таком состоянии месяц, после чего вернул ее к полноценному существованию.

— Летучие мыши, как известно, и сами впадают в спячку.

— Именно поэтому с нее и начал Порфирий Иванович. Но затем он повторил опыт с кошкой, существом совершенно иной организации. Десять дней при минус десяти градусах — и та ожила, да еще как ожила! Убежала из лаборатории!

— Вы говорите о минус десяти, а вначале упоминали о минус пятидесяти.

— Ведь это только опыты. Для ста лет минус десять градусов мало, а для месяца достаточно. И потом, есть сложности с аппаратурой. И главное, профессора Бахметьева начала преследовать некая секта. Он получал письма с угрозами.

— Откуда вы знаете?

— Я уже сказал — я был его единственным учеником. Порфирий Иванович считал, что и я подвергаюсь опасности.

— Но была ли эта опасность реальна?

— Была, — коротко ответил Пеев.

— Хорошо, допустим. Но полиция…

— Болгарская полиция, вернее, один умный полицейский, хорошо относившийся к профессору, сказал, что реально защитить полиция не может никого, даже царя.

— Что ж, сараевское дело, да и другие показали, что он был прав, ваш полицейский.

— Обстоятельства сложились так, что профессору пришлось покинуть Софию и вернуться на родину, в Россию. Вместе с ним приехал сюда и я. Профессора пригласили в народный университет Шанявского, он возобновил научно-практическую работу, но в декабре 1913 года скоропостижно скончался. Меня не было в Москве, по просьбе профессора я совершал поездку в Румынию, потому утверждать, что смерть профессора вызвана внешними причинами, не могу, хотя сомнения у меня есть: Порфирий Иванович здоровьем обладал отменным, вредных привычек не имел, его образ жизни любой физиолог назвал бы образцовым, да и шел ему всего пятьдесят четвертый год.

После смерти профессора я, в меру своих скромных сил, продолжил работу учителя. Война, конечно, вредила и здесь: стало трудно заказывать оборудование, которое мы обыкновенно покупали в Германии. Трудно было и с деньгами; впрочем, Институт экспериментальной медицины проявил большой интерес к моей работе и финансировал ее довольно-таки щедро, применительно к военному времени.

Но здесь моя несчастная родина вступила в войну на стороне противников России! Я испугался, что меня интернируют, и поспешил… поспешил с экспериментом. Я решил погрузить в анабиоз человека. Один из студентов ассистировал мне при синтезе жидкости Ку — так я назвал (временно) состав, открытый профессором Бахметьевым, состав, предотвращающий образование льда в тканях. Так вот, этот студент пришел с войны, на которой получил ранение… довольно неприятное ранение. И он настаивал, чтобы именно ему выпала честь стать первым человеком, испытавшим анабиоз.