Хайнц Конзалик - 999-й штрафбат. Смертники восточного фронта

• Название: 999-й штрафбат. Смертники восточного фронта
• Автор: Хайнц Конзалик
• Издательство: Яуза-Пресс
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9955-0291-3

Два бестселлера одним томом! Лучшие немецкие романы о Второй Мировой, давно признанные классикой жанра. Кровавая «окопная правда» Вермахта. Преисподняя Восточного фронта глазами немецких штрафников и окруженцев-смертников.

Они проходят все круги фронтового ада вместе со Штрафбатом 999, который сами гитлеровцы окрестили «командой вознесения», потому что, в отличие от штрафных частей Красной армии, здесь нельзя «искупить вину кровью», и выход из проклятого Strafbataillon 999 только один - в братскую могилу. Они истекают кровью в Холмском «котле», выполняя беспощадный «стоп-приказ» Гитлера: «оказывать фанатически упорное сопротивление противнику» и «удерживать фронт до последнего солдата». Они с ужасом понимают, что все геббельсовские заклинания об их «расовом превосходстве» над «иванами» - пропагандистский бред, что русские сражаются и умирают за Родину, а немцы - за ungerecht Tat (неправое дело).

Содержание:

Хайнц Конзалик. 999-й штрафбат

Райсс Шнайдер. Смертники восточного фронта

---

— Спасибо, что навестили меня, парни, — произнес Молль. — Когда я выберусь отсюда, то подниму шум. Думаю, что меня все еще держат здесь потому, что боятся скандала. Они просто хотят досадить мне. Ладно, ступайте!

Он пожал им руки и похлопал по плечу. Они ответили ему тем же.

Неожиданно Кордтс понял чувства Молля и испытал такой же гнев в отношении здешних порядков. Ему очень хотелось поскорее выбраться из госпиталя, и поэтому он не стал устраивать сцен. Это потребовало от него немалых усилий, и он был рад, когда Фрайтаг озвучил его мысли.

— Вы должны нормально обращаться с этими парнями, слышите?! — вспыхнул тот. — Вы даже представления не имеете о том, что им пришлось пережить. С ними следует вести себя как с героями, как с богами! Вы должны понять их. Так что относитесь к ним с уважением, слышите? Когда война закончится, мы непременно вернемся. Знайте об этом!

Медсестра осталась такой же невозмутимой, что и раньше, и на ее лице промелькнула легкая грусть.

— Все в порядке, господа. Да, я понимаю вас. Надеюсь, вы сами найдете выход, — ответила она, и к ней вернулась прежняя строгость. — Здесь, в тылу, мы всегда помним о вас.

Когда они оказались в коридоре и зашагали к выходу, Фрайтаг пробормотал какую–то вульгарную фразу.

Вскоре они вернулись в город. Кордтс почувствовал, что гнев прямо–таки рвется из горла наружу. Фрайтаг, видимо, находился в таком же состоянии. Это было совершенно нормальное ощущение, подобное хорошему или скверному настроению или полному безразличию, и они просто продолжали двигаться дальше. Оба понимали, что за ними следуют ночные кошмары, следуют неотвязно, однако в дневное время держатся на почтительном расстоянии.

— Обращаться как с богами, — произнес Кордтс и встряхнул головой. — Это же надо! Откуда ты выкопал эти слова?

— Сам не знаю. Но ведь так и должно быть.

Кордтсу было в эти минуты не слишком весело, но он все равно рассмеялся, заставив рассмеяться и Фрайтага. Кордтс уже жалел, что они поехали сюда, однако сделанного уже никак не исправишь. И еще он пожалел, что не высказал, как Фрайтаг, медсестре все, что он о ней думает.

Им обоим захотелось выпить пива. Им всегда хотелось пива, но на этот раз потребность в нем оказалась особенно острой. У них еще оставалось немного свободного времени, и они зашли в привокзальное кафе.

Кордтсу хотелось поскорее выкинуть из головы все это. Он все еще неотступно думал об Эрике и поэтому не сразу поднес к губам кружку с пивом.

Когда он в последний раз видел ее, она плакала, пытаясь отвернуть голову в сторону, чтобы ее слезы остались незамеченными. Ему стало стыдно, что тогда в нем даже не шевельнулась жалость и он не проявил желания узнать причину ее расстроенных чувств. Он понимал, что поступил скверно, однако уже ничего не мог исправить. Вместе с тем ему хотелось обсудить странное поведение Молля с Фрайтагом, который как будто угадал его желание, заговорив первым.

— О какой такой эвтаназии он там болтал?

— Ты тоже обратил на это внимание? — вопросом на вопрос ответил Кордтс.

— А что это?

— Что это такое? Да ты просто невежда, парень. Тебе сколько лет?

— Я честно признаюсь, что многих слов не знаю и не понимаю их значения. Я не доучился в школе. Пришлось бросить учебу, чтобы помогать моей чертовой матушке вести хозяйство.

— Твоей чертовой матушке, — механически повторил Кордтс. У него не было сейчас никакого желания объяснять что–либо.

Фрайтаг подозрительно посмотрел на него.

— Никогда не слышал такого слова.

— Ты еще молод, — отозвался Кордтс. — Оно вошло в обиход много лет назад, и эта тема обсуждается до сих пор и считается шарлатанством.

— Так, значит, Молль нес обычную чушь?

— Не знаю, — признался Кордтс. — Хотя, конечно, это была настоящая чушь. Мне кажется, что он просто разозлился на этих придурков. Пока он сидит там взаперти, ему в голову лезет всякая дрянь.

Кордтс был вполне уверен в том, что сказал. Если у него и имелись сомнения, то только потому, что в последнее время он допускал, что в жизни все возможно, однако слова Молля представлялись ему полной ерундой. Сам он толком и не помнил об эвтаназии. До войны какой–то церковник высокого сана говорил с Гитлером на эту тему, но из этого вроде бы ничего не вышло.

— Дело в том, что в свое время Адольф наговорил всякой чуши, так что всего и не упомнишь.

— Все верно.

— Точно. Теперь война — его главная забота.

— Понятно, — отозвался Фрайтаг.

На самом деле он ничего не понял, хотя с интересом выслушал Кордтса. Самому Кордтсу больше не хотелось развивать эту тему. Его тянуло поговорить о чем–нибудь другом или просто выпить пива. Расспросы Фрайтага казались ему бессмысленными, и в настоящий момент ему не хотелось говорить ни о чем, кроме мечтаний любого мужчины, вроде раздетых женщин на необитаемом острове.

Он снял с рукава бронзовый щиток и положил его на стол рядом с пивными кружками. Затем пощелкал по нему ногтем, перевернул и покрутил его вокруг своей оси, как будто это была миниатюрная карусель. Сейчас голова его была свободна от всяких мыслей, и он поймал себя на том, что беспричинно улыбается.

— Хватит. Перестань.

Кордтс поднял голову и посмотрел на Фрайтага.

— Что? Понял. Хорошо. — Он вернул щиток на прежнее место и излишне громко произнес: — Так точно, герр оберфельдфебель! Ты только подумай, что мы снова будем повторять эти слова через пару дней.

Подъехал поезд, и они сели в него. Поезд тронулся.

Часть 3. Великие Луки

Глава 10

Старинный каменный город.

Над обширным зеленым пространством окраин, по которым двигалась их рота, по–прежнему маячили приземистые белые башни, побитые артобстрелом и полуразрушенные, однако устоявшие на своих местах.

Рота двигалась через капустное поле, за которым давно уже никто не ухаживал, правда, захватчики и пытались приспособить кое–какие из этих полей под свои продовольственные нужды. Огороды посреди бомбовых воронок. Они прошли дальше по густо заросшему лугу, за которым уже давно никто не следил, если следил вообще, и трава колыхалась у них под ногами, словно пыталась догнать облака у них над головой. Где–то она достигала щиколоток, где–то — икр, но они шли через нее, разбредясь в разные стороны отдельными цепями, и только очень опытный наблюдатель мог на глазок определить, какой численности подразделение движется по лугу. Увы, это была всего лишь рота. На фоне ландшафта большие отряды казались малочисленными, небольшие — совсем крошечными. Каждая такая цепь оставалась в пределах видимости других цепей, однако соблюдала дистанцию в целях минимизации потерь. Впрочем, до передовой им оставалось идти еще несколько километров. Однако всегда есть угроза угодить под внезапный залп вражеских орудий. Впереди, там, куда они направлялись, артиллерийский огонь велся уже прицельно.

День был не то чтобы жаркий, однако после полудня стало припекать. Высоко над их головами белые облака как будто встали на якорь посреди бескрайней лазури неба. Они если и плыли, то едва заметно — этакие белые паруса посреди огромного небесного моря. День за днем в России они наблюдали картину, подобную этой, — на родине такое редко увидишь, но здесь эти прекрасные воздушные замки плыли над их головами почти каждый день. Солнечные лучи пробивались сквозь облака, разбегаясь по земле под их ногами. Полдень. Они двигались по открытому пространству, пока наконец не дошли до насыпи с узкоколейкой.

Здесь лейтенант посмотрел на часы и поднял руку. Все остановились на небольшой возвышенности рядом с узкоколейкой.

Некоторые из солдат оглядывались на Великие Луки, которые по–прежнему виднелись вдали — здания на фоне горизонта, высокие и одновременно маленькие.

Батарея минометчиков была там, и первые крики донеслись уже в первые секунды после того, как лейтенант посмотрел на часы. Крики минометчиков — это само по себе выброс адреналина в кровь. В такие мгновения, пока гремит залп, страх куда–то исчезает сам. Они все пережили когда–то это.

Даже трусы и те, кого страх давно превратил в ненадежный балласт, неожиданно ощущали поднятие духа, пусть даже всего на двадцать–тридцать секунд. Потому что это происходило непроизвольно, словно оглушительный этот грохот был сродни некой природной силе. Стоило минометам заговорить с их стороны, как сердца тотчас переполнялись мужеством. Если же они грохотали со стороны русских, то испарялись последние его остатки.

Это был рев, вполне определенный и узнаваемый. Его последствия неизменно бывали ужасны.

Залп состоял из тридцати–сорока ракет, которые вылетали одна за другой. Этот вой, помноженный на тридцать, производил на человека множественный эффект, сродни множественному оргазму. Это, пожалуй, хотя и грубое, но наиболее точное описание. Небо прочерчивали длинные последовательные изогнутые полосы дыма, и они, задрав головы, следили за ними взглядами. Одновременно с хлопком, сопровождавшим вылет ракеты, слышался звук, столь же легкоузнаваемый, словно во что–то твердое вогнали металлическую пику. Можно даже сказать, это был почти звон, как будто кто–то быстро ударил в колокол. Спутать его с чем–то было невозможно, тем более что никто не мог объяснить, что было ему причиной. Невозможно еще и потому, что он был хорошо различим на фоне куда более оглушительного грохота пусковой установки и разносился на огромные расстояния. Долетал он и до них.