Эрнест Джонс - Жизнь и творения Зигмунда Фрейда

• Название: Жизнь и творения Зигмунда Фрейда
• Автор: Эрнест Джонс
• Издательство: Гуманитарий
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997
• ISBN: 5-89221-006-5

Эрнест Джонс (1879–1958) — известный психолог и психоаналитик, сыгравший основополагающую роль в становлении психоанализа в Англии и США, был учеником и одним из ближайших сподвижников Зигмунда Фрейда более тридцати лет. Данная книга составлена на основе написанной Э. Джонсом биографии Фрейда в трех томах и содержит обширную информацию о его жизни, научной деятельности и литературном наследии. Автору удалось совместить глубочайшее уважение к наделенной яркой индивидуальностью личности Фрейда с бесстрастным научным анализом его сложной жизни, эволюции его мышления и творчества.

Книга адресована как специалистам в области психоанализа, так и самому широкому кругу читателей.

---

Когда эта этиология рухнула вследствие ее неправдоподобия и противоречия с несомненно установленными фактами, то непосредственным следствием этого явился период полнейшей растерянности. Анализ приводил вполне правильным путем к этого рода детским сексуальным травмам, и тем не менее они оказывались ложью. Почва действительности была, таким образом, утеряна. В это время я охотно бросил бы всю работу, подобно моему почтенному предшественнику Брейеру после сделанного им неприятного открытия (случай с Анной О.). Может быть, я устоял только потому, что у меня не было выбора начинать что-либо другое. В конце концов я стал понимать, что никто не имеет права отчаиваться только потому, что обманулся в своих ожиданиях, но что следует проверить, не ошибся ли он в своих предположениях. Если истерики указывают на вымышленные травмы как на причину симптомов болезни, то сущность этого нового факта сводится к тому, что они фантазируют о таких сценах, и поэтому необходимо считаться с этой психической реальностью так же, как и с практической.

Довольно интересно, что этот драматический отчет не полностью совпадает с его описанием своего состояния в письме, которое мы только что процитировали. Правда, здесь он признает: «Теперь я не знаю, где нахожусь, так как не достиг еще теоретического понимания действия механизма вытеснения». И выходит, что лишь это волновало его в то время. Обсуждая свое недоумение по поводу теоретического понимания действия механизма вытеснения, Фрейд говорит: «Если бы я был подавленным или усталым, такие сомнения могли бы рассматриваться как признаки слабости. Но так как я нахожусь в прямо противоположном расположении духа, я должен рассматривать эти сомнения как результат честной и энергичной интеллектуальной работы и гордиться своими критическими способностями, проявляющимися в такой сосредоточенности. В конце концов, возможно, эти мои сомнения являются всего лишь эпизодом на пути к дальнейшему знанию».

Что касается результатов этой его грубой ошибки с далеко идущими последствиями, он совершенно неожиданно сознается, что «ничуть не чувствует ни малейшего стыда по этому поводу, хотя, — добавляет он, — обстоятельства, казалось бы, требуют этого…» А далее у него следует очаровательный отрывок: «Конечно, я не буду говорить об этом в Гаде или кричать об этом на улицах Аскалона, в стране Филистимлян[91], но, между нами говоря, у меня чувство скорее победы, чем поражения».

И для такого его приподнятого настроения были все основания, так как с помощью этого приобретенного им осознания он стоял накануне исследования всей сферы детской сексуальности и завершения своей теории психологии сновидений — двух его самых великих достижений.

Глава 12 Ранняя психопатология (1890–1897)

К 1890 году Фрейду на несколько лет пришлось отказаться от какой-либо дальнейшей лабораторной работы в области нейрогистологии, и, хотя к этому времени он уже стал компетентным неврологом, он не проявлял сколько-нибудь серьезной заинтересованности в клинической неврологии. К счастью, сама частная практика приводила к нему в основном невротичных пациентов. Возникающие в связи с ними проблемы вскоре пробудили интерес Фрейда к их случаям. Почему-то Фрейд никогда не считал клиническую неврологию «научной» и страстно желал вернуться к «научной» работе. Не совсем понятно, что он понимал под этим словом, но анатомия мозга занимала его внимание. Под этим словом Фрейд подразумевал не просто «самобытное исследование», а нечто более фундаментальное — возможно, такое исследование, которое прольет свет на природу человека, на взаимосвязь между телом и разумом и на то, как человек стал сознающим себя животным.

Единственная его работа в области неврологии, которую он высоко ценил, была работой по афазии, а так как речь является единственной функцией, где имеется какая-то возможность связать разум с мозгом (берет начало от открытия Брока локализации этой функции в лобной извилине левого полушария), то, естественно, можно понять особый интерес Фрейда к этой функции.

В отличие от клинической неврологии клиническая психопатология вызывала у Фрейда глубокий интерес. Те наблюдения и открытия, которые он сделал в этой области, сами по себе образовывали захватывающие интеллектуальные проблемы, но даже подобный интерес был на втором месте по сравнению с более грандиозным планом создания исчерпывающей теории невротических проявлений. А эта проблема, очевидно, очень сильно захватила Фрейда, так как, занимаясь ею, он надеялся исследовать структуру и деятельность разума в целом.

В этом сказался его подлинный гений. Тогда как многие люди считали и до сих пор считают, что неврозы — это просто расстройства, болезни, представляющие собой отклонения от нормы, Фрейд, должно быть, уже в самом начале предугадал не только то, что они представляют собой просто один из видов душевной деятельности, но также то, что их изучение откроет доступ к глубинным областям всякого разума. Психопатология, понимал он, станет средством приближения к психологии в целом и, возможно, самым ценным средством такого приближения. В одной из своих работ за 1896 год он действительно употребляет выражение «будущая психология невроза» для обозначения такой психологии, «для подготовки пути к которой философы сделали очень мало».

В последующие годы оппоненты деятельности Фрейда вновь и вновь ссылались на этот источник его знаний как на лишающий его обобщения законной силы. Как можно вывести что-либо ценное для людей со здравым разумом из ненормальных и «болезненных» состояний? Фрейд сам довольно скоро опроверг такое возражение в «Очерках об истерии»: «Естественно, что при такой работе надо освобождаться от теоретических предубеждений, что приходится иметь дело с ненормальными мозгами дегенератов и неуравновешенных людей, которые свободно отбрасывают общие психологические законы связывания представлений, при которых любое представление может чрезмерно интенсивно расти без мотива или может остаться несокрушимым при отсутствии психологической причины. Для истерии опыт говорит о противоположном; если обнаружили скрытые — часто оставшиеся неосознанными — мотивы и их учитывают, то в истерических связях мыслей не остается ничего загадочного и неправомерного».

Отношение Фрейда к сексуальности проливает дополнительный свет на его основные интересы и мотивы, которые побуждали его продолжать свои исследования, в результате чего высказанные ранее соображения получают дополнительное прояснение. С одной стороны, Фрейд, несомненно, был крайне сильно взволнован по поводу своего открытия, что сексуальные факторы играют существенную роль в этиологии неврозов — я повторяю, существенную, ибо они часто рассматривались как побочные факторы, — и что одной из своих главных задач он поставил разработать в мельчайших деталях свою либидонозную теорию неврозов. С другой стороны, его описания сексуальных действий настолько прозаичны, что многие читатели находят их почти сухими и полностью лишенными теплоты. Из всего, что я о нем знаю, я могу сказать, что Фрейд проявлял к этой часто поглощающей всего человека теме не слишком большой личный интерес. Когда он касался сексуальной темы, в его речи никогда не было какого-либо «смака» или даже пикантности. Он выглядел бы лишним в обычной курительной комнате, ибо редко рассказывал сексуальные шутки, и то лишь тогда, когда в них заключалось нечто, привлекшее его врачебный интерес. Он всегда производил впечатление необычайно целомудренного человека — слово «пуританский» не будет здесь лишним, — и все, что мы знаем о его раннем развитии, подтверждает эту концепцию.

И действительно, лишь это может служить объяснением его почти наивного удивления, когда его сообщение о своих открытиях в этой области встретило такой холодный прием.

Я сначала не понял особенного характера моих открытий. Не задумываясь, я принес в жертву начинавшуюся мою популярность врача и наплыв нервнобольных пациентов, последовательно доискиваясь сексуальных причин их неврозов; при этом я наткнулся на такие факты, которые окончательно укрепили мое убеждение в практическом значении сексуального момента. Ничего не подозревая, я выступил докладчиком в Венском неврологическом обществе, председателем которого был Краффт-Эбинг, в ожидании, что интерес и признание товарищей вознаградят меня за добровольно взятый на себя материальный ущерб. Я относился к моим открытиям, как к более или менее безразличному научному материалу, и рассчитывал встретить такое же отношение и со стороны других. Только тишина, воцарившаяся после моих докладов, пустота, образовавшаяся вокруг меня, намеки в мой адрес заставили меня мало-помалу понять, что если утверждаешь, что сексуальность играет определенную роль в этиологии неврозов, то не рассчитывай на такое же отношение к себе, как при других научных докладах. Я понял, что с этого времени я принадлежал к тому сорту людей, которые, по выражению Геббеля, «нарушили покой мира», и что я не могу рассчитывать на объективное отношение к себе и на то, чтобы со мной считались. Но так как мое убеждение в том, что мои наблюдения и выводы в общем правильны, постоянно росло, а мое доверие к собственному суждению и мое нравственное мужество были достаточны, то выход из этого положения, несомненно, мог быть для меня только один — я решился поверить, что на мою долю выпало счастье открыть соотношения особенно важного значения, и нашел в себе готовность подвергнуться участи, которая иногда связана с подобным открытием.