Е. Устиев - У истоков Золотой реки

• Название: У истоков Золотой реки
• Автор: Е. Устиев
• Издательство: «МЫСЛЬ»
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1977

Поиски и открытие золотых месторождений на Колыме — одна из славных страниц в истории изучения природных ресурсов нашей страны. В книге рассказывается о первой советской геологической экспедиции, открывшей на Колыме промышленные россыпи золота, о трудностях и опасностях, встававших на пути исследователей, о суровой и прекрасной природе Крайнего Северо-Востока.

---

Тут уместно сказать несколько слов о колымских старателях. Это поможет понять, что натолкнуло геологов на мысль об экспедиции в глубину таинственной Колымской страны, в долину Среднекана.

О золотых россыпях на далекой северо-восточной окраине необъятной Российской империи ходили смутные слухи еще в дореволюционные времена. Небольшая старательская добыча золота велась в районе старинного города Охотска, где в наши дни существуют небольшие прииски. Такие же незначительные россыпи были обнаружены пришедшими с Аляски американскими золотоискателями у Анадырского залива. Река, на которой велись разработки, до сих пор называется Золотой, хотя промышленного золота там сейчас уже нет.

Золото было найдено и в бассейне Колымы. Во время империалистической войны в далекие колымские края сбежал от призыва в армию некий татарин Сафи Шафигуллин по прозвищу Бориска.

Этот неграмотный, спасавшийся от ужасов войны и преследования властей горемыка впервые обнаружил здесь крупинки драгоценного металла.

Сперва Бориска искал золото один. Затем он подобрал себе артель таких же голяков, как и он сам, но через несколько лет все-таки отошел от товарищей и вновь стал промышлять в одиночку. По-видимому, мысли о золоте целиком владели его сознанием. Он не обзавелся семьей, хотя и мог бы жениться на якутке или эвенке, благо татарский язык сродни якутскому. Как одержимый он бродил от долины к долине, пробивая неглубокие шурфы в мерзлом грунте, и промывал, промывал, промывал…

Увы, бедняга не знал законов образования золотых россыпей и потому в большинстве случаев мыл не там, где надо, и не так, как надо. В его лотке, по-видимому, чаще всего оказывались пустой речной песок и галька (в приисковой практике их впоследствии стали называть торфами), так как тяжелое золото всегда садится у основания наносов. Это коренное дно с обычно прикрывающим его слоем плотной глины называется на приисках плотиком. Чаще о Бориске не удавалось пробить мощную толщу пустых наносов, и он довольствовался редкими крупинками драгоценного металла, застрявшими на пути к коренному ложу реки.

Бориску нашли зимой 1917/18 года мертвым на краю недорытого шурфа. Он сидел, прислонившись к куче выброшенной породы, и, казалось, дремал. Никаких признаков насилия не было. Старатель, безусловно, умер своей смертью и внезапно.

Одно обстоятельство осталось, впрочем, так и не объясненным. Весь шурф был оплетен суровыми нитками из большой шпульки. Цепляясь за ветки кустов и деревьев, серые нитки тянулись от палатки к шурфу, много раз обвивая как шурф, так и мертвого Бориску. Как и все лишенное видимого смысла, это тонкое нитяное оплетение казалось зловещим и исполненным какого-то тайного значения.

В небольшой ветхой палаточке под изголовьем у покойного нашли небольшой кожаный мешочек с горсточкой мелкого золотого песка.

Слухи о золотом мешочке Вориски распространялись медленно. Огромные, все захлестнувшие события Октябрьской революции и гражданской войны, окончившейся на Охотском побережье в 1923 году, а в глубинах Колымского края — только в 1925 году, заслонили это известие. Лишь к 1924–1925 годам, когда освобожденные от белых банд районы Колымы были вовлечены в общую жизнь государства, слухи о Борискином золоте достигли Охотска, Якутска и Алдана.

Бывшие спутники Сафи Шафигуллина Михаил Канов, Сафи Гайфуллин, а за ними и другие предприимчивые старатели направились к месту, где был найден труп Бориски с его золотым мешочком, уже превратившимся в легенду. Летом 1926 года с помощью якута, обнаружившего в свое время мертвого Бориску, они добрались до Среднекана. Здесь, близ устья ручья Безымянного, они нашли один из старых шурфов, углубили его до плотика и стали разрабатывать небольшой золотоносный пласт.

Следом за ними в феврале 1927 года на Среднекане появилась еще партия старателей во главе с русскими Поликарповым и Степановым. Старатели добывали золотоносные пески из двух больших ям-шурфов у устья Безымянного. Канов и Поликарпов с товарищами поднялись в правую вершину Среднекана, где также получили пробы с небогатым золотом.

Именно Роман Поликарпов и был первым, кто сообщил точные сведения о среднеканском золоте. Выехав в Олу и затем в Охотск, он передал находившемуся там уполномоченному треста Союззо-лото заявку на золотоносную россыпь в Среднекане, испрашивая разрешение на старательскую промывку. Заявка Поликарпова, о которой в Союззолоте сообщили Билибину, и послужила главным основанием для того, чтобы сосредоточить работы Колымской экспедиции в бассейне Среднекана.

Имелось, кроме того, и второе основание. В архиве бывшего Горного департамента было обнаружено сообщение горного инженера Юрия Яновича Розенфельда о том, что, пробираясь по поручению торговой фирмы Шустова от Охотского побережья к Колыме, он нашел много кварцевых жил золотоносного типа. Пробная промывка поблизости от этих жил, ниже устья Буюнды, дала несколько мелких золотин. Устье Буюнды находится недалеко от устья Среднекана. Таким образом, Билибин и Цареградский, направляясь в эту часть бассейна Колымы, надеялись попасть в самый центр распространения золотоносности и разом проверить все: заявку Поликарпова, сведения Розенфельда и неясные, но очень многообещающие слухи о золоте Бориски.

Чтобы завершить это короткое отступление, следует сказать, что в истории Вориски судьба не упустила случая зло посмеяться. Тело злосчастного золотоискателя было опущено якутами в выкопанный им шурф и засыпано грунтом из отвала. Двадцать с небольшим лет спустя на этом самом месте вырос прииск Бори-скин. Однажды снимавший «торфа» приисковый экскаватор подцепил, к ужасу рабочих, в вечномерзлом грунте труп неизвестного — полностью сохранившегося бородатого человека в изорванной одежде старого покроя. Это оказался все тот же неприкаянный Бориска. Шурф, который он копал перед своей окутанной тайной смертью, находился как раз на краю россыпи…

Вторая попытка

Осень в тот год выдалась на Охотском побережье затяжная. Несмотря на ударившие морозы, настоящего снега не было чуть ли не до конца октября. Цареградский деятельно готовился ко второму выезду.

К концу октября все было собрано. Но каюры просили немного подождать, так как снегу еще мало и лед на реке тонок. Оленям трудно тянуть по еле припорошенной земле и камням тяжелые нарты. Кроме того, зимняя дорога прокладывалась в основном по речному льду, которого еще намерзло недостаточно.

— Снег будет, немножко поздно пойдем — немножко рано придем! — поддерживал каюров Макар Захарович Медов.

Однако бежали дни, тянулись недели, а зима все не спешила. Наступил ноябрь. Молодого геолога снова томили нетерпение и тревога за судьбу первого отряда, захватившего с собой мало продовольствия и не имевшего зимней обуви, белья и одежды. Каждое утро, выходя на берег реки, он с досадой следил за быстрым течением, которое никак не поддавалось морозу.

«Выше Ола и ее притоки, наверное, уже покрыты льдом, — думал он, — и толщина его ежедневно растет. А вот сюда, на побережье, зима никак не спустится!"

В середине ноября ему удалось нанять пару собачьих упряжек и отправить часть груза к Бертину. В конце ноября с возвратившимся каюром пришел тревожный ответ Эрнеста Петровича. Разведчик писал, что перебрался на присланных нартах ближе к Элик-чанскому перевалу, где прибывшая из Охотска группа рабочих Союззолота начала строить склад-барак для грузов, и что там он увидел собаку Демку из отряда Вилибина. Оказывается, страшно отощавший пес прибежал к строителям еще в октябре и с тех пор жил там. Кроме того, писал Бертин, по слухам, Билибин взял с собой на плот проводника-эвена, который до сих пор не вернулся домой. «Боюсь, не случилось ли чего с Юрием Александровичем». — заканчивал он свое письмо.

Встревоженный известием Цареградский подробно расспросил вернувшегося каюра. Он узнал, что охотившиеся в районе Бахапчи эвены действительно нигде не встретили отряда русских и не видели следов его продвижения. Положение усугублялось тем, что собака в самом деле откуда-то прибежала в эликчанский лагерь очень измученная и истощенная. «Наверное, все русские разбились и утонули на порогах», — решили охотники. Зловещий слух пополз от человека к человеку по окрестностям.

Но Цареградский не мог поверить, что с Юрием Александровичем и его спутниками произошло несчастье. Во-первых, он надеялся на опытность и осторожность Билибин а и Раковского; во-вторых, был слишком молод и оптимистичен, чтобы допустить возможность такой непоправимой катастрофы.

В глубине души он был убежден, что все эти дурные слухи основаны на недоразумении. Тем не менее создавшееся положение, конечно, требовало срочных мер к розыску билибинского отряда, если он действительно застрял где-то у порогов на Бахапче.