Ролан Быков - Я побит - начну сначала!

• Название: Я побит - начну сначала!
• Автор: Ролан Быков
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-066287-6

Ролан Быков (1929—1998) вел дневники с пятнадцати лет и до самого конца жизни. Надо ли говорить, что перед читателем разворачивается история страны, театра и кино, но прежде всего — история уникальной личности, гениального режиссера («Айболит-66», «Чучело», «Телеграмма») и актера («Шинель», «Андрей Рублев», «Проверка на дорогах», «Комиссар», «Служили два товарища», «Письма мертвого человека», «Из жизни отдыхающих», «Мертвый сезон»...). Эта книга поражает своей откровенностью. «Неистовый Ролан», как звали его близкие, вел записи для себя, не думая ни о цензуре, ни о дальнейшей публикации.

Перед читателем встает натура страстная, бескомпромиссная — идет ли речь об искусстве или личных отношениях. «Я побит — начну сначала!» — эти слова стали девизом для Ролана Быкова на всю жизнь...

Книга иллюстрирована редкими фотографиями из семейного архива.

---

Ему было сорок три года! О его смерти передал «Голос Америки». Исполнили три его песни на концерте в Штатах и сообщили, что он умер от сердечного приступа.

Позвонили — слух подтвердился. У него вечером были и врач, и соседи. Действительно был приступ. Стало лучше. Заснул. Ночью умер. (Приступы были часто, думали — как обычно обойдется. Смерть усыпила бдительность.)

Володя — еще одна жертва наркологов.

Надо собрать все, что написал Высоцкий, надо попытаться проанализировать то, что написано, как фольклор и как светская литература.

29.07.80 г. Понедельник - вторник

Ночь на Ивана Купала, где Андрей — всех добрей находит девицу, над которой все смеются, и решает жениться на ней. А в ней, как говорили, нечистая сила живет, оттого она такая гнутая, молчаливая, худая и т.д. (ее надо придумать) — вариант царевны-лягушки.

А как женился он, так и оказалась она невиданной красавицей. Да такой, что всем на удивление: еще и видит насквозь (придумать). И тут решил ее украсть Цмок...

А Цмок знал, что из чего сделать можно, из кого что получается: из какого человека — птица, из какого — зверь. Умел из людей гвозди делать, а из гвоздей — людей.

Берет молоток и гвозди — вот вам и начальник, и командир.

Командир их бьет по голове — тогда они понимают, слушаются, воюют, вообще все, что надо, делают. Поэтому Цмок — ученый маг (хоть и грамоты не знает). «Я, — говорит, — не грамоте учился, а магии, а магия не белая, а черная. По белой магии книги буквами пишут, а по черной — знаками. Надо уметь сквозь книгу увидеть, а грамота этому мешает».

14.08.80 г.

Если я выйду из положения со сценарием, я что-то очень серьезное поломаю в своей жизни. Я сейчас в том же самом положении, в каком был, когда писал заново пьесу Рацера и Константинова[43]. Погряз в фантазиях и замыслах и не пошел далее прологовых попыток. Дело провалилось. Я провалился и спектакля в мюзик-холле не поставил! Оно, может, и к лучшему, но даже с этой стороны провала нельзя забывать. Я могу проваливаться — нечего зазнаваться, что не могу.

Я заболел этой сказкой для себя. Вот и надо ее писать как для себя. А может, эту надо привести в порядок — и все? А большую — писать для себя. Там ограничиться замыслом Коляденко и пожеланиями Гены с городом. (Город осенью, город зимой, павильоны, море-горы: то, что можно снять сейчас.)

Очень упростить схему, написать сорок страниц, обозначив музыкальные сцены, и дать Энтину.

А себе написать муравья, превращение в лошадей и трех баб. Так или иначе, надо срочно, сегодня же выйти на самую простую схему.

Поэпизодный план сценария сказки сделал, но сложный. Надо бы упростить, да это непросто.

17.08.80 г.

Написано — напечатано 50 страниц. Это, наверное, половина. Сказка мне положительно нравится, хотя, конечно, я все время не дорабатываю... Что делать с Харланом — понятия не имею. Он не звонит, не едет, очевидно, работает сам. Он не приехал ко мне в Москву, когда я его просил, сказал, что смотрит фильмы с группой и на понедельник заказал фильм. Но после понедельника он тоже не приехал. И не звонит. Наверное, потому, что я его наобижал. Матом его крыл по телефону. А он послать меня в ответ не может, ему кино тогда вообще не дадут. Надо с ним поговорить откровенно.

Что делать с Харланом? Отдать эту — немыслимо... Написать зимнюю сказку?.. Что в ней? Какие приключения? Хотя бы одно? Писаховские песни? Нестерко? Надо будет сориентироваться на месте. Может быть, он что-нибудь написал.

Деньги вернуть — надо взять их с собой[44].

Надо только очень внимательно все время следить, чтобы с моей стороны как-нибудь непроизвольно не получилось подлости по отношению к Харлану.

Ведь есть сценарий! Пусть его и снимает: заколдованный город, волшебник, заколдованный хутор.

Тут, в заколдованном городе, все и происходит: туда шел — лето, осень; обратно — зима.

(И это жаль, а что поделаешь?)

Чародей осенью — все обращает в золото. Приход Зимы — вроде кто-то озлился на людей = поэтическое опричинивание природы: закономерность из-за осенних поступков осени, закономерность — возвращение тепла, оживание. (То есть умереть, чтобы воскреснуть.)

19.08.80 г.

Поеду получать машину. 11-ю или 6-ю модель? Пока не знаю. Как, интересно, поеду?

...Получил машину МТА-01-09! Очень-очень-очень осторожно! Цвет коррида — 2106.

20.08.80 г.

Если говорить о сказках, то это сказка о добром Андрее, это сказка о Звезде Путеводной, о скоморохах, о ветрах (семь ветров). Вот бы счастье — написать сказки и колыбельные. Сказка о семи ветрах:

Ветер с гор-ледников — он делает золото — сентябрь. Ветер с океанов-морей — он все мочит и раздевает — октябрь. Ветер от снегов северных — несет снег. Ветер южный — несет птиц... Ветер из далеких пустынь — жару. У семи ветров было семь невест, Было семь невест — стало семь принцесс. В диалогах, напоминающих скандинавского Одина, славянского Ярилу и т.д., все знакомы между собой или в родстве. Все это — осмысление природы.

Финал сказки-орнамента «О Ванечке и о варежке»: «Все на свете родно кажется, все на свете как-то связано, иль родитель-ством, или случаем, или... или песнею (или сказкою), слово к слову, как украшение (дело к делу), а быль к небыли, было — будет опять и т.д. (осмысление).

Но у Коляденко образы заколдованных очень похожи на кукиш в кармане!

Фокус: в ящике одна сторона стеклянная. Лежат две сигареты, одну достают — пусто (так Цмок ест и пьет один). Открывает шкаф — вот как раз два бокала. «Я возьму вот этот (берет бокал), а вы другой» (другого нет), наливает (два налитых), пьет, а другого нет...

Один старый-престарый колдун, узнавший секрет бессмертия, прожил несколько тысяч лет. И потом ездил только в гробу.

Умереть он не мог, но мог истлеть — сноситься до нуля, вот-вот рассыплется в горстку тлена. Кости рассосались, кожа едва держится, кишки высохли, есть уже нельзя — переваривать нечем... Он живет, но это уже не принципиально.

Ему требовалось увлажненное помещение... А луч света попал — и он мгновенно высох, осталось только пятно.

Если отлетающим на юг гусям крикнуть вслед: «Колесом дорога!», их полет расстроится и зима отдалится.

По моему сценарию — 50 страниц.

Цмок вырисовывается (колдун он — не «ах!», как колдовать — знает не очень, путает, забывает, получается «пшик»). С самого начала у него не получается, он из конюхов колдун, из грязи, он и не колдун — неуч, только вид делает. Вырожденец нечистой силы. Ему книги страшные нужны, но их читать надо. Он равнодушен, и то, за что он борется, ему не важно — важно свое «Я» показать. А получается колдовать только тогда, когда злоба вспыхивает: и для нечисти страсть нужна.

Цмок — лентяй, проходимец, жулик и ничтожество.

Сидел дед на пенечке — играл на дудочке. А из дудочки не музыка, а птичье пение. Сидят птицы на ветках — слушают: не поют, не свистят, не кувыкают — притаились, слушают дудочку.

Перестал дед играть — птицы с мест поднялись, засвистели, запели, закувыкали, стали кружиться над полянкою, стали вокруг пенечка летать.

Дед снова стал играть — птицы смолкли враз, уселись на ветках, снова слушают. А из дудочки снова пение птиц, не просто птичье пение, а особенное: на разные голоса поет дудочка, на все лады, на все кочеты, а песня одна получается. Смотрит сорока, волнуется, хвостом трясет, на ветке вертится, а молчит — не стрекочет, слушает. И все птицы, позабыв дела, позабыв птенцов, не летают — только смотрят глазами-бусинками, только слушают, только слушают.

Дикий голубь даже глаза закрыл, только зоб у него раздувается, опадает да круглым делается — очень дикий голубь волнуется. Зяблик камнем сидит — не шелохнется, глазом даже не моргнет, только хвостик распустил веером — по отдельности каждое перышко.

Даже дятел не стучит по дереву, только вздрагивает да переворачивается: то вниз головой послушает, то обратно вернется головкой вверх.

Даже старая ворона слетела с дерева, опустилась наземь перед диковиной, села напротив пенька, склонила голову.

Вот оно что это такое — когда музыка настоящая: и понять нельзя, да понятно все, и не в том дело, чтоб понять да узнать, а в том дело, что непонятное близким и родным становится. Что за дудочка такая, что за дед такой, что за пение слышно из дудочки, было все это или не было, кто узнал про то или выдумал? И дудка простая — липовая, и неважно, было или не было, все одно, что узнал, что выдумал, раз красиво — никакой разницы. Есть одно только чудо на всей земле — тайна песни... (Не финалится само, придумать надо.)

Есть тайна в бесконечных песенках «У попа была собака...», «Шел я как-то через мост» или «13 негритят» — тайна повтора. В первый раз «У попа...» — озорство, во второй — смешной ужас от ощущения очевидно бесконечного, в третий — уже осмысленно и подсказано, что это — о бесконечности цикла. Я хотел бы сделать несколько «бесконечек», есть пока три. Я называю их «орнаментами» (в орнаменте обычно нет начала и конца, он замкнут на себе): 1. «Как у Ванечки была варежка» (для меня это о взаимосвязи бессвязного, как закона жизни и вечного, шутливость интонации — только грустнее и ласковее). 2. «Фома и Ерема» — мощная формула бесконечной глупости (дурак — это надолго). 3. «Птицы и дудка» — искусство и мир, тоже дорога в бесконечность. Я думаю, эта форма очень богата. Но опять-таки - постижение непостижимого через остроту условности самой конструкции.