Авл Геллий - Аттические ночи. Книги I - X

• Название: Аттические ночи. Книги I - X
• Автор: Авл Геллий
• Издательство: Гуманитарная Академия
• Жанр: Античная литература
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-93762-027-9

Сочинение римского писателя Авла Геллия (II в.) «Аттические ночи» — одно из самых крупных известных нам произведений древней римской литературы — представляет собой собрание небольших разнородных по тематике очерков, отличающееся поистине энциклопедическим охватом сведений о различных сторонах жизни и науки своего времени. Автор затрагивает вопросы литературы и грамматики, риторики и философии, юриспруденции и истории, физики и математики, естествознания и медицины. Умело используя широко распространенный в его время принцип сочетания поучения с развлечением, Авл Геллий — весьма взыскательный стилист — может одинаково интересно и изящно преподносить читателю как рассказы о различных диковинных вещах, так и весьма специфические вещи — такие, как проблемы греческой и римской фонетики или тонкости толкования римского права.

Труд Авла Геллия — не только увлекательное и полезное чтение, погружающее современного читателя в самые разнообразные сферы античной культуры, но и ценнейший исторический источник: «Аттические ночи» содержат извлечения более чем из 250 древних авторов, в том числе огромное количество цитат из недошедших до нас памятников античной литературы более раннего периода.

Данное издание — первый полный современный русский перевод сочинения Авла Геллия — снабжено обширными комментариями и рассчитано как на специалистов, так и на широкий круг читателей, испытывающих интерес к античной истории и культуре.

---

(4) Гомеровы [слова], о которых я выше сказал, суть таковы:

Но всякий раз великое слово из груди его выходило, [208]

а также:

Слово какое бежало зубов за ограду. [209]

(5) Я также привел слова Марка Туллия, которыми он сурово и справедливо порицал глупое и пустое обилие слов: (6) «Только то не подлежало сомнению, что ни бессловесность того, кто знает дело, но не в состоянии объяснить его словами, ни неосведомленность того, которому знания дела не хватает, а в словах же нет недостатка, не достойны похвалы; если бы из них нужно было выбрать одно, я бы, право, предпочел не имеющую дара слова мудрость глупой говорливости». [210] (7) Также в первой книге [сочинения] «Об ораторе» он поместил такие слова: «Ведь что безумнее, чем пустой звук слов, пусть наилучших и самых изящных, когда [в них] не вложено никакого смысла и знания?» [211] (8) Но особенно яростным гонителем этого порока является Марк Катон. (9) Ведь в речи под названием «Если бы народный трибун Целий был привлечен к ответственности» он говорит: «Никогда не молчит тот, кем овладевает болезнь говорения, подобно тому как пораженным сонной болезнью — [желание] пить (bibendi) [212] и спать. Потому что если вы не придете, когда он приказывает собраться, то жаждущий речи наймет того, кто будет внимательно слушать. Итак, слушайте, но не внимая, так, словно это торговец лечебными снадобьями. Ведь его слова выслушивают, но никто не доверит ему себя, если болен». [213] (10) Тот же Катон в той же самой речи, порицая низменность не только речей того же трибуна Целия, но даже [его] молчания, говорит: «кусочком хлеба можно купить и его молчание, и речь». [214] (11) И вполне заслуженно Гомер Терсита [215] одного из всех называет α̉μετροεπη̃ς (не знающим меры в словах) [216] и α̉κριτόμυθος (не выбирающим, что сказать), [217] и говорит, что слова его многочисленны и ά̉κοσμα (беспорядочны), [218] подобно нестройно кричащим галкам. Ведь что иное означает ε̉κολώα (отрезанный, отрубленный)? [219]

(12) Также и стих Эвполида [220] совершенно определенно сложен о людях этого рода:

Болтать хорош, но говорить не может; [221]

(13) желая воспроизвести это, наш Саллюстий [222] пишет так: «скорее говорлив, — говорит он, — чем красноречив». [223]

(14) Вот почему Гесиод, [224] мудрейший из поэтов, говорит, что речь следует не делать общедоступной, но скрывать, словно сокровище, и в ее раскрытии — великое благо, если она скромна, умеренна и мелодична:

Сокровище языка — лучшее у людей,
Милость, которую больше всего берегут,
Если она в меру.
А наибольшая приятность [состоит]
в умеренной бережливости. [225]

(15) Весьма искусен также этот [стих] Эпихарма183:

И говорить ты не будешь способен,
но и молчать бессилен, [226]

откуда, наверное, взято следующее: «кто, когда не мог говорить, не сумел и промолчать».

(17) Я слышал, как Фаворин говорил, что следующие стихи Еврипида: [227]

Невзнузданных речей
И беззаконной глупости
Конец — несчастье [228]

следует понимать как сказанные не столько о тех, которые говорят нечестивое и недостойное, сколько, пожалуй, в наибольшей степени о людях, болтающих глупо и без меры, речь которых столь расточительна и необузданна, что постоянно разливается и бурлит совершенно отвратительным потоком слов, каковой род людей греки называют весьма выразительным словом κατάγλοσσοι (противные языку). [229] (18) От его близкого знакомого, ученого мужа, я узнал, что Валерий Проб, [230] прославленный грамматик, незадолго до того, как ушел из жизни, стал читать таким образом знаменитую [фразу] Саллюстия: «достаточно красноречия (satis eloquentiae), мало благоразумия» [231] и утверждал, что так она оставлена Саллюстием: «достаточно говорливости (satis loquentiae), мало благоразумия», поскольку loquentia (говорливость) [232] более всего подобает Саллюстию, обновителю слов, [a] eloquentia (красноречие) менее всего согласуется с неразумностью.

(19) С другой стороны, подобную же говорливость и скопище слов, безмерное своей бессодержательной величиной, остроумнейший поэт Аристофан [233] замечательными словами заклеймил позором в следующих стихах:

Человека, дико поступающего, своевольно говорящего
имеющего необузданный, не умеющий сдерживать себя язык
и не запертые воротами уста вокруг да около болтающего, со скрежетом зубов
блестяще говорящего. [234]

и не менее выразительно также и наши древние называли этот род людей, склонных к болтовне locutuleius (говорун, болтун), [235] blatero (пустомеля), [236] linguax (болтливый, говорливый).

Глава 16

О том, что слова Квадригария из третьей [книги] «Анналов» «ibi mille hominum occiditur» (там гибнет тысяча человек) сказаны не произвольно и не как поэтический оборот, но согласно точному и испытанному правилу науки грамматики [237]

(1) Квадригарий в третьей [книге] «Анналов» написал так: ibi occiditur mille hominum (там гибнет тысяча человек). [238] Он говорит occiditur (гибнет), а не occiduntur (гибнут). (2) Также Луцилий в третьей книге «Сатир»:

От ворот до ворот миля, далее — Салерн (exinde Salernum). [239]

(3) Он говорит: mille est (тысяча есть), а не mille sunt (тысяча суть). (3) Варрон [240] в семнадцатой [241] [книге] «Человеческих дел»: «До рождения Ромула более тысячи ста лет (plus mille et centum annorum est)». [242] (4) Марк Катон в первой [книге] «Начал»: «Отсюда почти тысяча шагов (est ferme mille passuum)». [243] (5) Марк Цицерон в шестой [речи] «Против Антония»: «Так разве „срединный Янус“ (Janus medius) [244] находится в зависимости от Луция Антония? Кто некогда был найден на этом Янусе, чтобы внести Луцию Антонию [245] в расходную книгу тысячу сестерциев? (mille nummum expensum)». [246]

(6) В этих, [равно как] и во многих других [случаях] mille (тысяча) сказано в единственном числе; (7) и здесь нет уступки старине или же допущения ради соразмерности форм, как полагают некоторые, но так, кажется, требует правило. (8) Ведь mille ставится не вместо того, что по-гречески называется χίλιοι (тысяча), но вместо χιλιάς (тысяча) и как одна χιλιάς и две χιλιάδες, так и unum mille (одна тысяча) и duo milia (две тысячи) говорится согласно определенному и ясному правилу. [247] (9) Вот почему также обыкновенно правильно и достохвально говорят: «в казне есть тысяча денариев» (mille denarium in arce est) и «в войске есть тысяча всадников» (mille equitum in exercitu est). (10) Луцилий же, кроме того, что я поместил выше, также и в другом месте показывает это более явно;

(11) ведь в пятнадцатой книге он говорит так:

За тем, кто победил [в беге] на тысячу шагов и на две
(milli passuum atque duobus),
He последует ни один соперник, — звонконогий кампанец,
И покажется, что он идет на большем расстоянии от него; [248]

(12) так же в девятой книге:

Тысячу нуммов имея (milli [249] nummum), в одной ты
нуждаешься сотне; [250]

(13) Milli passuum он сказал вместо mille passibus и uno milli (duo) nummum вместо unis mille nummis и ясно показал, что mille является существительным, употребляется в единственном числе, его множественное число — milia, и оно даже имеет форму отложительного падежа. [251] (14) И не следует искать других падежей, поскольку есть много других существительных, которые будут склоняться только в падежах единственного числа, и даже несколько таких, которые совсем не будут склоняться. [252] (15) Поэтому уже совершенно несомненно, что Марк Цицерон в речи, составленной в защиту Милона, сохранил такое написание: «Перед поместьем Клодия, в каковом благодаря чудовищно огромным подвалам легко помещалась тысяча крепких людей (mille hominum versabatur)», [253] а не versabantur (помещались), как передается в менее точных книгах, [254] ведь согласно одному правилу, следует говорить mille <homines, согласно другому — mille> [255] hominum.

Глава 17

Со сколь великим спокойствием духа переносил Сократ неукротимый нрав жены; и здесь же то. что Марк Варрон в одной из «Сатир» написал о долге супруга [256]

(1) Передают, что Ксантиппа, жена философа Сократа, была крайне своенравна и сварлива, и день и ночь исходила гневом и женскими досадами. (2) Алкивиад, [257] пораженный этой ее разнузданностью по отношению к мужу, спросил Сократа, каков же расчет, почему он не выгонит из дома столь злобную женщину. [258] (3) «Потому, — сказал Сократ, — что, когда я терплю ее такую дома, то привыкаю и упражняюсь, чтобы также и вне дома легче сносить несдержанность и несправедливость других».

(4) Другое такое изречение записал также Марк Варрон в менипповой сатире под названием «О долге супруга»: «Порок жены, — говорит он, — следует либо устранять, либо переносить. Тот, кто устраняет (tollit) порок, делает лучше жену, тот, кто переносит (fert), сам становится лучше». [259] (5) Эти слова Варрона tollere (уничтожать) и ferre (нести) сопоставлены весьма изящно, но tollere определенно сказано вместо corrigere (исправлять). (6) Также очевидно то, что, по мнению Варрона, порок жены [должен быть] таким, что если его нельзя исправить, то следует переносить; честный муж, разумеется, может его вынести — ведь пороки менее тяжки, чем преступления.