Людмила Бояджиева - Фрэнк Синатра: Ава Гарднер или Мэрилин Монро? Самая безумная любовь XX века

• Название: Фрэнк Синатра: Ава Гарднер или Мэрилин Монро? Самая безумная любовь XX века
• Автор: Людмила Бояджиева
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-068563-9, 978-5-271-29226-2, 978-5-226-02814-4

Жизнь и любовь Фрэнка Синатры, Авы Гарднер и Мэрилин Монро — самая красочная страница в истории Америки. Трагедия и драма за шиком и блеском — сегодняшний гламур, который придумали именно тогда.

Сицилиец, друг мафии Синатра, пожалуй, самый желанный мужчина XX века. Один раз он сделал список из 20 главных голливудских красоток и вычеркивал тех, над кем одержал победу. Постепенно в списке не осталось ни одной фамилии. Ава Гарднер не менее эпатажна. Роковая «фам фатале», она вышла замуж за плейбоя Голливуда Микки Руни девственницей. Самая капризная «игрушка» миллионера-авиатора Говарда Хьюза к моменту встречи с Фрэнком была глубоко несчастной женщиной. Они нашли друг друга. А потом — неожиданный болезненный разрыв. У него — Мэрилин Монро, у нее — молоденькие тореадоры…

Невозможно в короткой аннотации рассказать об этой истории. Хотите сказки с прекрасным и неожиданным концом? Прочитайте о самой нежной, самой циничной и самой безумной любви XX века.

---

Молли Джонсон, пышная южанка, зыркнула на младшую дочь из-под повязанной до бровей темной косынки. Смазливая, ничего не скажешь, лицом в Питера. Он, хоть и одноглазый с детства, а когда в женихах ходил, статью отличался и лицом хорош был. Это уж потом, как вареный картофель под солнцем, скукожился, покраснел, и глаз вроде цвет потерял, заслезился. И не скажешь, что Люси его дочь. Ладненькая, тонюсенькая, как прутик, так и гнется. Это ничего, пройдет: троих родит — раздобреет. И лицо правильно оформится, в толщину разойдется. Только бы мужей девкам подыскать положительных. Не из нынешних шалопаев, что церковь за версту обходят. Господь щедр, он даже такое низкое животное, как мужик, облагородить может. Воздержанием, постом и молитвой.

Молли Джонсон не выносила мужчин. Хоть и вышла замуж удачно, да семь раз рожала от мужа, но жизнь повидала, не слепая же. Все беды от этого бесовского племени: насильники, обманщики и мерзавцы. Никто и спорить не станет. Хорошо, женщина мудрая все сама поймет, а для девок — один соблазн. Им в воспитании твердая рука нужна. Отец Паркенсен — приходской священник — вот человек был! Придет и весь вечер сидит, разговоры благостные заводит, детей наставляет. Но вот же потеря — схоронили его второй год как. И прислали кого? Оболтуса, едва из семинарии. Сам тощенький, голосок козлиный — чего от такого ждать? Такой и сам на соблазн падок — на службе глазами в молодых девок стреляет…

— Мам, картошка сварилась, салат я сделала. Ты фасоль дочистишь? Мне к Коре надо сбегать, по занятиям спросить. Задание по счету очень сложное задали! — Люси как ветром сдуло.

— Платком хоть накройся! — вслед дочери крикнула Молли, и плохие предчувствия в который раз омрачили ее сердце.

Люси убегала словно в другой мир. Во времена Великой депрессии в Америке экран и шоу-бизнес служили лишь одной цели — развлечениям. Как раз в то время Голливуд и окрестили «фабрикой грез». На экране поселились сны, сказки, заслонявшие тяжкую реальность. В это зазеркалье и рвалась Люси.

Время шло, а Молли так и сидела за потемневшим столом, перебирая овощи заскорузлыми пальцами. Готовить было уже некому — она осталась одна.

Через два года после того, как грянул кризис, жизнь вроде стала полегче. Рузвельт страну вытащил, дай ему бог здоровья. Табачная фабрика поднялась — сырье только подавай. Баппи хорошо вышла замуж, за серьезного человека, в Нью-Йорк. Можно было б еще спокойно пожить. Да вот беда: муж, царствие ему небесное, ни с того ни с сего сел на пороге, побагровел, ойкнул и повалился, словно тюфяк…

Люси, как семнадцатый день рождения справила, объявила, что намерена специальность получить. Вместе с Корой отправилась в городок Вильсон на курсы секретарш. Там, поди, мужиков полно и каждый норовит под юбку залезть, но разве она мать послушает?

«Пресвятая Дева Мария, укрепи неразумную в праведности. Помоги сохранить чистоту тела и духа»… — Молли стояла на коленях в своей комнатке перед горящими свечами. То плакала, то молилась. Хотела было подняться — колени не послушались. До полуночи пролежала на половичке, потом, цепляясь за кровать, все же поднялась. Праведная жизнь прожита, а награда где?

«Сытный ужин, теплый дом, жизнь как миг мы проживем…»

Дощатый низкий дом грелся под июльским по — луденным солнцем. Совсем не ко времени разорался обалдевший петух, восседавший на оглобле бесколесой телеги и встряхивающий радужно-медным оперением. В маленькой комнате было распахнуто окно. Вокруг лампы на потолке кружили бестолковые мухи. За окном — пыльные кусты и широкая улица, усеянная коровьими лепешками. Вильсон — та еще дыра, не лучше Смитфилда. Ну центр был более-менее — магазин стеклянный, мэрия и киношка. А вокруг застойное болото. Не часто услышишь на улице велосипедный звонок, а уж проезжающая машина — событие. Утром и вечером мычало и позвякивало колокольчиками стадо коров. У хозяйки, сдавшей комнату девушкам, имелось куриное хозяйство, и иногда им даже перепадали битые яйца, но от запаха куриного помета деться было некуда. Зато комната почти ничего не стоила, если не лениться и в курятнике часок граблями помахать.

На курсах секретарш учились восемнадцать клуш, собравшихся из окрестных городков. Деревенщина, ржали по любому поводу да жопами вертели. Чесноком от них так и перло, а разговоры были только о танцульках: «Дансинг! дансинг!» Но имелось кино. И свобода! И никто не орал вслед: «Куда тебя понесло, лахудра!»

Две девушки лежали поперек железной кровати, задрав ноги на стену. Одна пара ног — с большими мосластыми ступнями, смуглыми и жилистыми, как у футболиста — принадлежала Коре. Дочь голландца и метиски с индейской кровью, она взяла от своих родителей самое плохое: мощный орлиный нос, плоское долговязое тело, вылупленные коровьи глаза и желтый цвет кожи… Обладательницей других ножек — загорелых и изящно слепленных — была Люси. Здесь совсем иные «лекала», иной подход к делу — художественный. Груди под легкой майкой походили на бокалы, тяжелые волосы падали с кровати чуть не на пол, кожа была цвета клубники со сливками и высшего качества выделки. Под боком у Люси стояла коробка разноцветных леденцов. Подруги грызли их словно семечки.

— Я тебе скажу: в этой дыре нам женихов не найти, — подвела итог бесконечной беседе Кора. Ей удавалось лежа накручивать на тряпочки прямые и жесткие, как у индейцев, волосы.

— Сдались они мне, женихи эти! Тьфу, даже смотреть противно. В субботу в клубе подвалил ко мне этот здешний красавчик с бензоколонки. Артур он, видите ли. Танцуем, а он рукой по заду мне шарит. Умный нашелся! Ну я сняла туфлю, да как врежу ему по уху! Больше не полезет.

— И зря! Зря разбрасываешься. Ты б его нежностью приручила. У него авто потрясное, красное и фары светят — жуть прямо. Папаня бензоколонку держит, значит, перспективы есть.

— В этом авто он разных девок катает, набьет, как огурцов в бочку, и потом всех перетрахает. — Люси хрустнула леденцом. — Не по мне конь.

— Понятно. Тебе из графьев подавай. Твоя мамаша божественными запретами все мозги тебе запудрила. Новых платьев тебе лет пять не покупала — все в обносках Баппи ходила. Ты хоть помнишь, каким мылом мылась? Самым дешевым, больничным. Бр-р! Вонища, как от шофера грузовика. О косметике даже думать не могла. Такая, прям, твоя Молли праведница. Ха! И чем это, интересно, Деве Марии средства гигиены помешали?

— Нужна она мне, твоя косметика! — Люси зевнула, опустила на глаза черную бахрому ресниц и задумалась. — А духов хороших хочется. Набегаешься, пропотеешь и вдруг… вдруг он явится! Ты — пшик-пшик! И словно роза.

— Ага, жди, явится. Прямо из Голливуда на белом «роллсе». Им там своих мочалок не хватает. Нужны такие, что от пота духами поливаются. — Кора читала журналы для женщин, следила за новостями парфюмерии и знала о разных способах совершенствования фигуры. — От пота есть специальные протирки. Лежать ногами вверх надо не меньше двух часов в день — щиколотки станут тоньше, да и волосы на икрах поредеют, а может, и совсем вылезут.

— Ладно, мои ноги уже совершенство! — Люси вскочила, открыла тумбочку. На пол посыпались мелочи, упала и закатилась под кровать склянка с кремом.

— Тратишь деньги на всякое дерьмо. Баночки, скляночки…

Достав коробку с иголками и нитками, Люси задумалась над продырявленным чулком: штопать или выкинуть?

— Все жалуешься! А что у тебя дома-то было? Из книг — одна Библия. Из удовольствий — радиоприемник. А матушка не переставая зудела: «Это нельзя, то нельзя, на мужчин не смотреть, в кино не ходить, волосы не распускать!» Ей бы лучше такую красотулю, как я, иметь. Никто б не покусился. — Кора села, зашмыгала носом, звучно высморкалась в простыню. — Думаешь, я не вижу… все только на тебя и пялятся!

— Ну и бери их себе! Мне такого барахла не надо.

— Как же, принца жди, как в кино. Всю цветами забросает и увезет в свой замок для вечной прекрасной любви! — Кора отрезала кусок хлеба и, густо намазав джемом, жадно впилась в него крупными лошадиными зубами. — Меня тогда не забудь. Будем у бассейна сидеть и опахалами обмахиваться.

— В кино правду показывают! Только она не для всех, — упрямо твердила свою версию жизни Люси. Отбросив чулок, она сняла со стены плечики с новым платьем — с расклешенной юбкой, усеянной маками. К нему полагались широкий лаковый пояс и соломенная шляпка с искусственным цветком. Все куплено на распродаже — костюм провисел на витрине прошлое лето, может, выгорел, да кто это заметит? Теперь на стене без дела красуется, только глазам радость. Приложив платье к груди, Люси закружилась по комнате. — И не зря я все это купила. Знаешь, что сделаю? Наряжусь и поеду в Нью- Йорк, навестить сестру Баппи!

— Не забудь прихватить у нашей хозяйки пару курочек! Там уж наверняка голодуха. — Душа зависть, Кора щедро красила ногти вишневым лаком. — А спорим, тебе слабо поехать?