Захар Прилепин - Десятка

• Название: Десятка
• Автор: Захар Прилепин
• Издательство: ООО «Ад Маргинем Пресс»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-91103-073-5

Антология современной русской прозы, составленная Захаром Прилепиным, — превосходный повод для ревизии достижений отечественной литературы за последние десять лет. В книгу вошли повести и рассказы десяти представителей последней литературной волны, писателей, дебютировавших, получивших премии или иным образом заявивших о себе в 2000-х годах.

---

Абсолютная сила, которой он однажды присягнул и в правоту которой он верил целиком, самоубийственно, самозабвенно вела его; быть лишь стандартным, безымянным, 525205-м звеном живой цепи, гнать волю партии, уничтожать ее врагов, всю свою силу класть на это без остатка — вот что он, Родион, был должен исполнять, оставленный верховной этой волей в Киеве командовать боевиками местного подполья, член партии с 1936 года, обученный диверсионной борьбе не хуже, чем футболу, лейтенант — теперь уж капитан — НКВД. Молчать, скрываться и таить, не выдавать себя, давить в себе любовь, привязанности, жалость, сострадание к убогой частной правде слабых человеческих существ, к их женам и детенышам, рвать родовые, дружеские связи, пренебрегать единокровием, братством, футбольным и любым. Ребятам ничего не говорил. Служил в милиции два года, пришел в «Динамо», все. Ребята сами заикались о подполье, искали дела, воевать хотели многие, но открываться им — тем более вот так, от кадыка до паха, сразу — он никакого права не имел. Себя раскрыть кому б то ни было, подставить, обнаружить, попасться в руки немцу мертвым ли, живым, по сути, означало обезглавить все подполье, активную его, диверсионною борьбой занятую часть. Огромная машина встанет, потребует отладки долгой заново. Не то чтоб веры нет ребятам совершенно: они не гады, не сдадут, футбольным хлебом с Родионом породненные, но все равно нельзя — не то чтоб подл непременно человек, но слаб вот именно, не прост, не все такие цельные, как он, Добрых, который выпарил по капле из себя все примеси, оставив голое служение только делу. А ну поставь вот даже Клима, Тольку, Кольку перед выбором: твоя семья или товарищ? родная кровь или большая родина? — давай решай, кого отдашь кончать и с кем останешься. Да и вообще: держался бы — еще раз повторить — ты от ребят подальше. Тебя возьмут — их не пощадят. Добрых бы бросил, распрощался, канул, но больно уж понравилась идея руководству через футбол вот подобраться впритык к немецким генералам, к руководству: глядишь, на главный матч и Эберхардт, и сам правитель Украины Кох заявятся — вот это будет акция возмездия! И должен был Добрых, ребят употребляя втемную, порядком, досконально проработать эту линию.

8.

Хлеб, хлеб кругом, всех видов, всех градаций, всех стадий производства: пшеница золотая, высокогорно-снежная мука, круто замешанное тесто ноздреватое, что грузно пухнет в грандиозных чанах, буханки свежеиспеченные с трещиноватой глянцевой смуглой спиной, пышные булки, пышущие жаром, кружащий голову горячий дух поспевшей сдобы… хлебные лавки киевляне каждый божий день берут на приступ, и через два часа уже кричат из лавки — «все, кончается», а тут везде, от пола и до потолка. Пожрать, сжевать хотя бы четвертинку, осьмушку, корочку горелую. Подходишь лишь к воротам, и пасть мгновенно наполняется слюной, в нутре переворачивается, еще мгновение — и на колени бухнешься: ну, немцы, дорогие, дайте жрать, пожалуйста! Это вот как же тут работать можно вообще? Таскаешь хлебушек родимый на себе — и вот ни крошки в брюхо.

В обносках, в битых, драных башмаках, но до кости зато побрившиеся, чистые, они водиннадцатером шеренгой вдоль забора встали, ждут. А мимо них, пошатываясь голодно, пудовые мешки костляво-изможденные, устало-злые грузчики таскают. Вдруг суета; сорвавшись с места, как ошпаренные, два полицая вмиг открывают ворота — сияющая черным лаком беговая, двухместная, стосильная машина, открытый «Хорьх», врывается, раскраивая лужи, рассекая тугой гудящий воздух, здорово рвет резину новых шин, ломая скорость перед входом в заводоуправление. Хозяин, маленький, сухой, встает, ступает на подножку, вышагивает медленно и крепко, причиной существования, дозволением на жизнь всего и всех вокруг: краснокирпичных корпусов, цехов, водонапорной башни, всех тонн муки, угрюмых заморенных грузчиков, охраны, холуев. Неброская добротность первоклассного немецкого костюма, сверкание золотых часов из-под крахмаленного хрусткого манжета, сияние и скрипение кожи лакированных ботинок, вверх удлиненный крутолобый череп, матовый блеск будто натертой бархоткой золотистой плеши, медлительное жесткое костистое, по-иностранному холеное лицо, которое не раз они видали в прошлой жизни и в то же время новое, невиданное будто. Печально-скучные, будто бы чем-то запыленные бесцветно-серые глаза наставились на новую бригаду грузчиков насмешливо и безнадежно, проткнули, прикололи, привесили на тонкую булавку бирку с назначенной ценой, выше которой Кордик давать был не намерен, и пересмотру стоимость ребят, всех взятых и в отдельности, в его глазах уже не подлежала.

— Ну, будьте здравы, старые знакомые.

— Будьте здравы, пан Йозеф. Есть слух, что работенку можно тут у вас найти.

— Да-да, и что вы можете, умеете? Как вы играете, я знаю, — перед глазами до сих пор стоит… в финале кубка против ЦДКА… да, Михаил, была у вас команда, теперь не будет долго даже слабого подобия. Ну так и что? А кроме этого? Тут у меня хлебозавод — не стадион.

— Все что угодно, руки есть. Столярничать, грабарничать, иные вон автомеханиками могут, ремонтные работы… да грузчиками можем. Что, разве нет нужды ни в чем.

— Рабочих рук хватает, теперь весь город — лес рабочих рук. Есть у меня и грузчики, и прочие.

— Ну вы же сами вроде как сказали, когда тогда передо мной тормознули, — надавил Добрых, — что есть возможность заработать честно.

— Да-да, слова свои я помню. Хочу помочь вам, да, поскольку восхищаюсь… как давний преданный поклонник, так сказать. Но только знаете, друзья, мне попросту неловко использовать таких огромных мастеров, как вы, в качестве грубой силы — черную работу исполнят и другие. Ладно, ходить вокруг да около не буду: вы знаете, что в Киеве возобновляется футбол, что будет интернациональный чемпионат и что для этого вас вынули из лагеря. Мое намерение — свою команду сделать.

— Да что ж это такое? — расхохотался даже Кукубенко. — Куда ни ткнись, везде из нас команду лепят.

— Ну а чего из вас еще лепить? Бригаду грузчиков? Да у немецкой власти миллионы бесплатных грузчиков, чернорабочих, землекопов — на десять лет вперед при самом грубом обращении хватит. Нужна не гужевая безмозглая скотина — нужны профессионалы, виртуозы собственного дела: врачи, конструкторы, большие инженеры, музыканты, спортсмены, наконец… штучный товар… и вы, Макар, должны быть благодарны Господу Богу, матери-природе… как угодно… за свой талант, свою отмеченность… не будь его — вы так бы и остались в составе мерзлой лагерной халвы, а так вы получаете жизнь и возможность достойного существования.

— У нас земля родная стонет вообще под ногами. Людей моей страны — в затылок пачками, отмеченных и неотмеченных, любых, детишек, баб… — не удержался Разбегаев. — И нам за это этих душегубов развлекать?

— От вашей, Николай, принципиальности не станет легче никому. Скорее наоборот. А вот своей игрой вы немцев как-то можете смягчить, это огромное на самом деле дело, футбол — искусство для народных масс… пусть немцы и увидят, что вокруг них не враждебное, ожесточенное, закостеневшее в своем упрямом неприятии новой власти население…

— Ага, а вот наоборот — послушное, податливое стадо.

— Да черт с ним, черт! — как от лесной тут мошкары поспешно отмахнулся Кордик. — Хочу, чтобы вы все отлично осознали первое и главное: из лагеря вас вырвали не просто так… как вышли, точно так же просто, — старательно, как слабоумным, выговорил им, — в него вернуться можете. Вот этот ваш Кривченя, да… он просто так, считаете, стелился перед немцем, выпрашивая вам свободу. Он хочет вас к своим рукам прибрать и многие хотят. У всех амбиции огромные. А вы что? В рожу ему плюнули? Предателем назвали? И что, он вам простит, отпустит? Нет! Он сразу вес теряет, что его новый клуб без вас, без самых сильных, знаменитых, виртуозных? Идея сразу меркнет — какая это будет Украина незалежная без вас? Дождетесь — он лицо свое покажет. Припрет вас к стенке — поздно будет. Как взял вас на поруки, так и сдаст. Напишет куда надо, что вы все между собой, среди спортсменов большевистские ведете разговоры, за власть Советов агитируете, и там же, где и были, в лагере, окажетесь. Поверьте старику, он этим вас вот и прижмет. И что тогда? Пропали? Кто позаботится о семьях? Помочь вам хочу и знаю, как помочь.

— Уж больно многие хотят вот так помочь, — на это Кукубенко усмехнулся.

— На то и голова вам на плечах, чтоб выбрать, с кем вы. Не буду лить елей вам в уши: единственное, что я вам на самом деле сегодня в состоянии предложить, — это работу грузчиками, верно. Дать пропитание вам и вашим семьям. Хочу, во-первых, чтоб вы выжили, а во-вторых — чтоб вы играли. Да, на меня играли. Хотел стать футболистом с детства — вот не вышло. Побуду хоть владельцем собственной команды. Играйте как любители, в порядке проведения досуга. Огромного я содержания вам не предлагаю, зато могу дать относительную независимость… никто, кроме меня, такой свободы вам не даст. О патриотов не хотите пачкаться, переходить на чью-то сторону — и хорошо, и не переходите. Играйте за… завод. Команда хлебного завода. Ведь что на самом деле это будет за команда? И не советская, и не немецкая — вообще без знамени. Вот просто городская. Кого в вас захотят увидеть люди, того в вас и увидят.