Василий Ганибесов - Эскадрон комиссаров

• Название: Эскадрон комиссаров
• Автор: Василий Ганибесов
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1984

Впервые почувствовать себя на писательском поприще Василий Ганибесов смог во время службы в Советской Армии. Именно армия сделала его принципиальным коммунистом, в армии он стал и профессиональным писателем. Годы работы в Ленинградско-Балтийском отделении литературного объединения писателей Красной Армии и Флота, сотрудничество с журналом «Залп», сама воинская служба, а также определённое дыхание эпохи предвоенного десятилетия наложили отпечаток на творчество писателя, в частности, на его повесть «Эскадрон комиссаров», которая была издана в 1931 году и вошла в советскую литературу как живая страница истории Советской Армии начала 30-х годов.

Как и другие военные писатели, Василий Петрович Ганибесов старался рассказать в своих ранних повестях и очерках о службе бойцов и командиров в мирное время, об их боевой учёбе, идейном росте, политической закалке и активном, деятельном участии в жизни страны.

Как секретарь партячейки Василий Ганибесов постоянно заботился о идейно-политическом и творческом росте своих товарищей по перу: считал необходимым поднять теоретическую подготовку всех писателей Красной Армии и Флота, организовать их профессиональную учёбу, систематически проводить дискуссии, литературные диспуты, создавать даже специальные курсы военных литераторов и широко практиковать творческие отпуска для авторов военной тематики.

---

— Не петушись! Я и так вижу, что ты храбрый. Ты вот скажи, зачем вымазал у комсомолок ворота?

— Ворота? Я? Ты что, ты всурьез? — еще больше нахохлился чернявый.

— Дай ему, Васька, я подправлю! — крикнул один из парней.

Ветров не шевелился. Васька бросал взгляды на товарищей, но они не трогались, и это обезоружило его.

— Дай ему!

— Ты сам дай, — сказал Ветров крикнувшему. — Чего же ты за спины прячешься? Чужими руками хочешь ударить?

— Но-о, бросьте вы!

Босоногий крепким плечом отодвинул Ваську и многозначительно оглянулся в сторону кричавшего.

— Пошли, ребята! — крикнул чернявый Васька.

Ты не стой у ворот,
Не маши фуражкой,
Я теперя не твоя,
Не зови милашкой.

За чернявым потянулись еще трое.

Э-эх, где же ты была-а.
Где ж ты находилася-а?..

— Ушли! Пусть... — проводил их глазами Ветров. Он обернулся к остальным. — Завтра будет вопрос о колхозе, вы приходите, товарищи.

— Чего мы там потеряли?

— Завтра мы будем давать бой вашим кулакам. Они, наверно, попытаются сорвать собрание: или устроят драку, или будут кричать.

— А мы-то при чем тут?

— Вы? Молодежь ни при чем? Кто же здесь «при чем», если не вы? Вы должны впереди всей деревни идти, вы должны биться за колхозы, как бьется сейчас вся трудовая молодежь, комсомол.

— А зачем нас не принимают? Почему по выбору? Всех так всех, — сердито бросил один парень.

— Это куда не принимают?

— В комсомол. Что это? Одних приняли, а других нет.

— Погодите. В комсомол принимают не всех гуртом, а лучших из молодежи, таких, которые на удочку к кулакам не пойдут.

— Они собираются там и, наверное, над нами смеются.

Ветров засмеялся.

— Что? Чего же они там делают?

— Ну, а вот в колхоз вы пойдете? — спросил их Ветров.

— Нету его еще, — почесался крепыш. — Некуда идти-то.

— А если бы стали организовывать? Вот завтра мы будем организовывать.

— Не знаю.

— Не знаешь? А комсомолец знает. Он пойдет в колхоз, даже если вся деревня будет против, даже если отец будет против, не говоря о кулаках.

Ветров рассказывал им о том, как борется комсомол за колхозы, за оздоровление молодежной жизни; о городах, где строятся тракторные заводы, о всем, что называется революцией. Они слушали его, затаив дыхание и загораясь от чего-то, чего еще не поняли и сами.

Пели петухи, от речки в деревню тихо вползал серо-молочный туман, светало, и только тогда Ветров отпустил ребят по домам.

Утром Ветров проспал, мужики разъехались на работы. Он шлялся по деревне, досадуя, что теряет день. На огородах бабы работали, и он пошел туда, надеясь поговорить с ними.

— Здравствуйте, — обратился он к девушке, работавшей у капусты.

Она оглянулась на него, вспыхнула и, отвернувшись, молча принялась за работу опять.

«Стесняется», — подумал Ветров, разглядывая ее.

— Вы не знаете, которые огороды Серова? — спросил он.

— Вон там, — махнула она, не разгибаясь.

— Там, кажется, никого сейчас нет, — оглядываясь туда, сказал юн.

Она растерянно взглянула на него еще раз, но промолчала.

— Сегодня у Агафона собрание будет, — приставал Ветров. — Приходите. Вам это особенно нужно, там будет вопрос об организации колхоза. Придете?

Странная девушка склоняла голову все ниже и ниже и потом, подхватив лицо в ладони, вдруг забилась в глухих рыданиях. Ветров, перескочив изгородь, подошел к ней и, морщась, неумело начал уговаривать не плакать, потому что... вообще толку нет от слез. Если кто обидел, надо бороться... Тьфу, как это не подходит здесь! Вот взяло ее!..

— Не плачь, девушка, не плачь!..

Он положил свою руку ей на голову и погладил, как маленького ребенка, хмурясь от досады на неумение обращаться с женщинами. Она расплакалась еще больше, зажимая себе рот рукою, чтобы не раскричаться. Ветров отвернулся, ожидая, пока она немного успокоится.

— Вы скажите ему... скажите ему, — сквозь слезы бормотала она. — Ух-ух, что он наделал!.. Уходи отсюда! Уходи!..

«Ковалев», — внезапно догадался Ветров.

— Он обманул тебя? — тихо спросил он.

Анка качнула головою и, поднявшись с межи, молча начала щипать сорняки.

Ветров что-то хотел сказать, но не знал что и, сердито повернувшись, ушел в деревню, сжимая кулаки и наливаясь против Ильи глухой злобой.

На улице его остановила девушка и, розовея, спросила, знает ли он такого белого красноармейца.

«Еще одна! — побагровел Ветров. — Вот сволочи!»

— Он такой полный, румяный.

— Шерстеников? — спросил Ветров и удивился: «Неужели?»

— Не знаю. Он принес мне датовскую кормушку.

— Ну, Шерстеников.

— Вы ему скажите, — замялась она, — у меня сломали ее, изрубили.

— Кто сломал?

— Не знаю. Один раз тятя починил, а теперь всю разворотили. Не знаю, как теперь.

Она перебирала в руках платок и с вопросительным испугом смотрела на Ветрова.

— Что мне теперь будет?

«Вот дура, — беспричинно рассердился Ветров. — Что ей теперь будет?» — передразнил он про себя.

— Ты не бойся, я скажу там, другую сделают.

Он пошел было, но, подумав, обернулся и спросил ее:

— Еще, может, что передать?

— Еще. Что собрания у нас каждый раз и книжку мы всю прочли. Ребята проходу не дают, всем ворота измазали и грозят: если, говорят, не пустите к себе, весь комсомол разгоним. Агаську избили, и он теперь не хочет в председатели.

— Так ты, значит, комсомолка? — обрадовался Ветров. — Вот это хорошо! Ладно, я передам ему, пожалуй, даже он к воскресенью приедет. А насчет ребят я здесь посмотрю еще, ты приходи сегодня на собрание к Агафону, там увидим, как они себя держать будут.

Он рассказал ей о положении с колхозом и, распрощавшись, зашагал к Агафону уже весело.

До вечера Ветров зашел к уполномоченному сельсовета, сообщил ему согласие сельсовета на собрание и договорился о созыве мужиков.

К удивлению Ветрова, они собрались быстро. Несмотря на лето, многие пришли в валенках, в овчинных полушубках и шапках. Они вповалку расположились по избе, сразу задымив, как подожженные. Пришла молодежь. В их числе он увидел Серафиму и, кивнув ей, улыбнулся, как старой знакомой. Один из вчерашних парней вызвал его в сени и шепотом сообщил, что все в сборе, стоят за двором, и, если чуть что — крикни, и они моментально появятся.

«Вот еще разбойники какие», — усмехнулся Ветров.

— Зовите всех в избу и слушайте вместе с мужиками. Ничего здесь не будет и петушиться незачем.

— А Ваську Черного пускать или нет?

— Какого Ваську?

— Спиридонова сына.

— Пускайте всех, ничего они не сделают... раз мы все заодно, — добавил Ветров в объяснение.

Парень, заложив два пальца в рот, качнулся и вдруг так свистнул, что у Ветрова закружилась голова. Он хотел отругать парня, но, видя, что для этого потребуется немало времени, махнул рукой и вошел в избу. Следом за ним гуртом ввалилась ватага ребят с такими лицами, будто они входили на собрание заговорщиков, но, увидя будничные, скучающие лица, они присмирели и робко расселись по углам.

Ветров еще днем решил проводить собрание не по-обычному. Объявив, что познакомит собравшихся с уставом, он сразу приступил к читке. Мужики слушали внимательно, не перебивая. Ветров прочел устав до конца и, вернувшись, опять начал с начала и, объясняя по пунктам, прошел его опять так до конца.

— Теперь давайте вопросы, — бросая устав на стол, сказал он. — Какие бы они ни были у вас, давайте, не стесняйтесь.

Мужики молчат, открякиваются.

— А вот, скажем, — заговорил один из угла, — если я луку и махорку захочу посеять, дадут или нет?

— В огороде? — спросил Ветров. — Чего ж не дадут? По-моему, дадут. Чем больше посеете, тем лучше.

— А вот ежели обувка износится, тогда как?

— А уголь томить можно будет или нет?

— Дрова как будем подвозить, раз лошадей не будет?

Собрание начало сыпать вопросами со всех сторон. На некоторые вопросы они отвечали сами же. Выступила с вопросами молодежь. Она распалилась и пошла было строить планы колхозного будущего, но Ветров их осторожно снизил до сегодняшней деревни.

— А как, ежели молока надо будет ребятишкам, дадут или нет? — спросила Агафониха. Спросила и так, раскрыв рот, и уставилась на Ветрова. Что скажет? Она предполагала, что он ответит отрицательно и уже настроилась обрушиться на него с заявлением, что не пойдет в колхоз и корову не дает, но Ветров ответил ни то ни се. С одной стороны, самовольно доить колхозных коров ей не дадут, а с другой — молоко детям все-таки будет и, кроме того, она может держать корову в единоличном пользовании.

Остыла Агафониха.