Екатерина Шереметьева - Весны гонцы (книга первая)

• Название: Весны гонцы (книга первая)
• Автор: Екатерина Шереметьева
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1985

Эта книга впервые была издана в 1960 году и вызвала большой читательский интерес. Герои романа — студенты театрального училища, будущие актеры. Нелегко дается заманчивая, непростая профессия актера, побеждает истинный талант, который подчас не сразу можно и разглядеть. Действие романа происходит в 50-е годы, но «вечные» вопросы искусства, его подлинности, гражданственности, служения народу придают роману вполне современное звучание. Редакция романа 1985 года.

---

— Сегодня что — не езда — санаторий, потому как вчера малость дождем сбрызнуло. А вот на прошлой неделе артистов возил — такая сушь и ветер, что днем с включенными фарами ехали, чистый кордебалет! — Это слово служило ему для выражения особо сильных чувств. — А уж весной и осенью, как раскиснут грунты, мы, шоферы, чистые великомученики. С этой дороги прямым сообщением надо бы в рай!

Вдоль дороги тянулась широкая полоса травы, посеревшей от зноя и пыли, за нею желтела до горизонта пшеница.

— Ну и раздолье для техники! — воскликнул Миша (он вырос в деревне, все понимает). — Знай кати, не оглядывайся.

Желтое море плещется все ближе, и вот уже почти у самого «профиля» заколыхалась низкорослая, негустая, с легким колосом пшеница.

— А хлебушек-то небогатенький, — заметил Миша, — и сорняков полно…

— Вы бы к нам прошлым летом приехали! — сказал Арсений Михайлович. — А нынче засуха. С середины мая до вчерашнего дня хоть бы капнуло. Да и вчера — это ведь не дождь — вон уж пыль-то какая.

Разговоры о нынешней засухе сопровождали их со дня приезда на целину.

— Нынче Украина с Кубанью нам нос-то утрут, — мрачно заметил Виктор. — Надо орошение налаживать. Ведь землица наша плодородная, кубанской не уступит. Лет тридцать без всякого удобрения роскошно родить может, а поухаживать за ней — износу не будет. А уж воды в наших реках — хоть все пустыни в мире, хоть самое Сахару заливай. Весной, как хлынет солнце, снега кипят, ну, кордебалет! Сугробы у нас знаете какие? Этот вот самый автобус по маковку утонет, честное пионерское!

А солнце!

Вот и сейчас оно так припекало, что в автобусе — как в печке. Опустить бы стекла, да чертова пыль!..

— Интересно, хоть лицо успеем сполоснуть перед концертом, или, как вчера, — прямо с колес да на подмостки? — заворчал Джек.

— Ехал бы ты к… папе с мамой, — оборвала Алена.

Не успел Джек съехидничать в ответ, как раздался лязг, грохот, все схватились за что попало. Автобус подбросило, что-то под ним заскрежетало, и, наклонясь вперед, он встал как вкопанный — только чемоданы еще продолжали сыпаться на Женьку.

— У, черт, сели надолго! — зло выкрикнул Виктор и вслед за Арсением Михайловичем выскочил из машины.

Баянист, пожилой дядька, в любом положении ухитрявшийся вздремнуть, вдруг вскинулся спросонья, схватился за ремень баяна:

— Приехали?

В дверях показался Виктор — лицо его было безмятежно, движения, как всегда, неторопливы. Он небрежно бросил на сиденье клетчатую куртку.

— Слезайте, граждане, премия по безаварийности пока в кармане. Сели на кардан, — сообщил он, доставая лопату.

Виктор ловко орудовал лопатой, откапывая засевший в грунте кардан. Возле него, заглядывая под машину, стоял Олег. Он нетерпеливо переступал с ноги на ногу и, как мальчишка, канючил:

— Дай я. Ты же устал. Дай я…

Автобус из «ловушки» вытаскивали всей бригадой. Но как ни торопились, как ни гнали машину, на концерт катастрофически опаздывали.

Наконец-то въехали в село. Возле правления, не обращая ни малейшего внимания на гудки автобуса с артистами, стоял посреди дороги рыжий великан и исступленно орал на невысокого человека с толстым красным загривком, выпиравшим между воротом рубашки и глубоко надвинутой на уши соломенной шляпой.

— Разве это ремонт! Думаешь, выпустил — и сойдет? — Рыжий размахивал тяжелыми кулачищами, витиевато украшал речь солеными словесами. — Я тебе такую премию распишу, родная мама не признает! Мало, что солнце окаянное сушит, так мы еще над хлебом сами издеваться будем!

Автобус свернул к зернохранилищу.

Когда концерт кончился и публика, отшумев, разошлась, усталые артисты вышли из душного помещения в прохладу пахучей степной ночи.

Из темноты кто-то позвал:

— Галя!

— Тебя, — сказали Алене товарищи.

— Может, Алене шапку принесли? — повторил свою дежурную шутку Женя.

— Мне бы Галину Давыдову, — раздалось чуть громче. Алене показалось, что это голос рыжего комбайнера.

— Меня? — настороженно спросила она. — Я вас не вижу впотьмах.

Под ноги плеснулся луч карманного фонарика.

— Подождите, — сказала она своим и осторожно пошла на свет фонарика.

— Пусть не ждут. Бояться нечего. Я провожу, — мягко, с оттенком угрозы потребовал рыжий.

— Чего это мне бояться? — с вызовом ответила Алена, ощущая легкую оторопь от необходимости остаться в потемках один на один с этим чудом, но бодренько бросила своим: — Не ждите меня, ребята.

— А как же ты? — донеслись голоса Глаши и Олега.

— Меня проводят, — не очень уверенно сказала Алена.

— Обо мне слышали? — спросил рыжий.

— Еще бы! — ответила Алена, стараясь придать себе храбрости. — Над всем поселком висел ваш мат, когда мы приехали.

Парень вздернулся, будто его кольнуло.

— Так он же, паразит, что делает! «Техника отремонтирована досрочно, с перевыполнением!» А что комбайн станет на первом заезде — виноват комбайнер. Что хлеб пропадет, его, ремонтника, хата с краю, а уж человека подвести — ему вообще раз плюнуть, с полным удовольствием! Сколотил себе тут шарагу… Всех разогнать к… такой-то матери! — Потом вдруг оборвал себя и сказал мягко, будто извиняясь: — Не об нем у меня разговор. Только я не дебошир, а его еще и не так надо…

— Ругаться безобразно, когда кругом народ… и дети тут же… — нравоучительным тоном начала Алена.

— Все-то меня учат, — сказал он сокрушенно. — А только и я не дурак. — Подлости не терплю! — И спросил неожиданно: — Замужем?

Алена растерялась.

— Нет.

— За меня пошли бы?

— Нет. — И чтобы надежнее защититься, сказала: — У меня жених…

— Отобью, — не то шутя, не то всерьез повторил он слова Алеши из «Доброго часа» и засмеялся.

Алена тоже засмеялась, и страх растаял:

— Ну, мне пора. И вам вставать рано, — сказала она.

— А по мне хоть и вовсе не спать. Кто жених? — строго спросил парень.

— А вам зачем?

— Любопытный.

— Любопытство — порок, — поддразнивая, отбивалась Алена.

— Знаю. Я свое получил через этот порок.

— Как так? — вырвалось у нее.

— А вам зачем?

— Любопытная.

— «Любопытство — порок».

— Для меня не порок — такая уж профессия! — нашлась Алена.

Неожиданный собеседник оживился.

— Погуляем? Расскажу.

Она не знала, что и ответить.

— Боюсь, беспокоиться станут…

— Жених?

— Да его здесь нет.

— Так им скажут, что со мной беспокоиться не о чем, — сказал парень веско и спросил настойчивее: — Погуляем?

— Ну… недолго…

Они пошли по дорожке рядом. Изредка парень предупреждал: «Тихонько — спуск», «Тихонько — кочка» — и подсвечивал фонариком.

— Ну, что же вы не рассказываете? — спросила она.

Он словно отмахнулся:

— Неинтересно.

— Мне все интересно, — она почувствовала неловкость, даже беспокойство.

— Велосипедами интересовался, — сердито сказал парень. — Спрятался в универмаге, ночью стал кататься. Забрали.

— Как глупо! — удивилась Алена.

— Для тринадцати лет — не так уж.

— Нет, глупо, что забрали, ведь совсем мальчишку!

— Девятый привод был у «мальчишки».

— За что?

— За любопытство. — Он явно старался закрыть эту тему.

— Нет уж, расскажите.

— Да неохота!

Алена остановилась:

— Тогда проводите к нашим.

Он тоже остановился. Помолчали.

— Елена Строганова — так? Не ошибся?

— Ну?

— Елена Строганова, зачем вам надо мной силу-то показывать? Приберегите для жениха.

— У меня хватит. Ну, ладно. — И она решительно повернула на редкие огни поселка.

— Подождите! — Он осторожно взял ее за руку у запястья очень горячей, жесткой рукой. — Вы даже и вообразить не можете, до чего вы мне нравитесь, — сказал он опять почти словами из пьесы Розова.

И она ответила словами Гали:

— Мне пора.

Он крепче сжал ее руку.

— Тут недалечко… гривка есть. Посидим. Расскажу, про себя расскажу.

Алена отняла руку.

Они прошли еще метров сто, поднялись на невысокий вал. Пахучий, прохладный ветер задул в лицо. Парень расстелил на траве свой пиджак.

— Садитесь.

— Зачем же костюм пачкать?

— А мне не жалко.

— Мне жалко. — Она подняла пиджак, отряхнула и села, положив его к себе на колени.

— Бережливая, — иронически заметил парень и сел тоже, но не близко.

Почему-то в молчании особенно сильно передавалась его взволнованность, и между ними словно протягивалась какая-то ниточка.

— Я слушаю, — сказала Алена и, спохватившись, спросила: — А зовут-то вас как?

— Тимофей Рябов. — Он вздохнул, будто кузнечный мех. — В сорок четвертом, семнадцатилетним парнишкой, попал я на фронт. Год провоевал, после дослуживал в Германии. Демобилизовался, работал слесарем на заводе в Минске. Оттуда подался на целину. Ну вот и все, — Тимофей выдохнул с облегчением и чуть подвинулся к Алене. — Вот смотрел я сегодня на вас, как вы играли. Красивая ваша любовь. Мне бы такую. Чтоб в доме — как в степи: просторно, ветрено, горячо, — Он рванулся, подсел поближе. — Не могу, когда девки навязываются. Или когда для фасону из себя строют. Мне такую жену не надо, — сказал он категорически и повернулся к Алене, опираясь на руку. — Голос ваш до сердца доходит, а засмеетесь… — он сорвал травинку и опять шумно вздохнул, — жарко стаёт.