Екатерина Шереметьева - Весны гонцы (книга первая)

• Название: Весны гонцы (книга первая)
• Автор: Екатерина Шереметьева
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1985

Эта книга впервые была издана в 1960 году и вызвала большой читательский интерес. Герои романа — студенты театрального училища, будущие актеры. Нелегко дается заманчивая, непростая профессия актера, побеждает истинный талант, который подчас не сразу можно и разглядеть. Действие романа происходит в 50-е годы, но «вечные» вопросы искусства, его подлинности, гражданственности, служения народу придают роману вполне современное звучание. Редакция романа 1985 года.

---

После нескольких дней самостоятельных репетиций их посмотрела Галина Ивановна, кое-что посоветовала изменить, особенно в конце после слов Алены: «Вы умеете целоваться?» — и сказала:

— Добейтесь, чтоб вам все было удобно. И смелей! Смелей делайте конец. Все будет в порядке.

Когда прошли экзамены по общеобразовательным предметам и до конкурса осталось четыре дня, тут уж репетировали с утра до ночи в аудиториях, в закоулках коридоров, на площадке у лестницы, в общежитии.

Вечерами перед сном Алена и Глаша делились своими ощущениями от репетиций, страхами, досадой на партнеров и рассуждали о мучившем обеих вопросе: драматические они или комические?

Вали, так хорошо умевшей успокоить, «вправить мозги», уже не было с ними, она прошла коллоквиум по специальности как медалистка — общеобразовательных не держала — и уехала на недельку домой.

За день до конкурса был еще второй тур экзамена по специальности. Говорили, что после второго тура обычно не отсеивают, а только при решении на конкурсе учитывают отметку. Экзамен как будто бы был решающим; с другой стороны, он казался от этого еще непонятнее и опаснее. Явиться всем следовало в спортивных костюмах.

Первый раз в жизни Алена почувствовала себя в трусах и майке точно неодетая. На уроках физкультуры в школе этот костюм был самым естественным и удобным; тут же обнаженные руки и ноги почему-то смущали. Видимо, и у большинства было такое же ощущение. А Глаша сердито сказала:

— Точно лошадей покупают!

В спортивный зал, где проходил этот экзамен, впускали целой группой. Сначала заставляли ходить и бегать по кругу под музыку, ритм неожиданно менялся, и надо было сразу же его уловить. Это было интересно, даже весело, но удавалось не всем.

Потом стали вызывать поодиночке к роялю. Кто не мог ничего спеть, тому приходилось тянуть отдельные моты, петь гаммы. После пения предлагали протанцевать, а кто не хотел или не умел, тот снова, уже один, ходил, бегал, переставлял скамейки и стулья под меняющуюся музыку.

В комиссии на этот раз, кроме Анны Григорьевны с ассистентами, были еще три незнакомые женщины и двое мужчин, оба немолодые. Один — крупный, полный, с загорелым веселым лицом, другой — очень худой, с маленькой удлиненной головой, резкими чертами и колючим взглядом. Первый был директор института Иван Емельянович Таранов, второй — заведующий кафедрой сценического движения Петр Эдуардович Руль. Все задания по движению давал Руль, говорил отрывисто, повелительно, металлически звучным высоким голосом.

Алена решила спеть «Не брани меня, родная». Но не оказалось нот, и, пока аккомпаниаторша подбирала удобную Алене тональность, Алена не только не разволновалась, наоборот, почувствовала, что дыхание успокоилось. Ей показалось, что спела она хорошо, даже немного похоже на Обухову. Сольного танца у нее не было, и она попросила Петра Эдуардовича дать задание. Он глянул ей в глаза и сказал:

— Расставьте по кругу с одинаковыми интервалами восемь стульев. Поточней и поскорей.

Аккомпаниатор начала медленный вальс, Алена оглядела пространство, прикидывая, как выстроить в нем круг, сосчитала свободные стулья — их было семь — «придется у кого-нибудь попросить восьмой», и двинулась за стульями. Вальс сменился маршем, Алена схватила два стула и почти бегом отнесла их на место, поставив один против другого, наметив таким образом как бы диаметр круга. Следующие два она поставила так же, один против другого, разделив теперь круг на четыре равные части. Дальше было уже проще расставить в промежутках остальные. Пианистка заиграла что-то очень красивое, и под эту мелодию, то быструю и беспокойную, то мягко затихавшую, Алене стало особенно приятно двигаться. Она видела, что экзаменаторы переговаривались, это не мешало ей. Она решила, что восьмой стул попросит у Агнии, сидевшей с краю. И, ставя пятый, Алена взглядом показала ей, чтобы та встала. А когда она поставила седьмой стул, Агния уже поднялась, выдвинув ей навстречу свой. Чувствуя, что все у нее идет хорошо, Алена легко подбежала к Агнии и, повернувшись, направилась со стулом к последнему свободному месту. Но, дойдя до середины круга, остановилась: на свободном месте был уже поставлен стул, а Петр Эдуардович, скрестив руки на груди, стоял перед Столом комиссии и выжидательно смотрел на Алену небесно-голубыми колючими глазами. Что он хочет от нее? Зачем поставил стул? Что должна она теперь сделать? Смутно почувствовала, что нельзя оставаться вот так растерянной, что все ждут какого-то решения, да и музыка не позволяла бездействовать. Алена сделала шаг, поставила свой стул в самом центре круга и решительно села на него. Она не успела взглянуть на Петра Эдуардовича, так быстро он отвернулся к столу комиссии. Пианистка перестала играть, и в неожиданно наступившей тишине все услышали: «Шесть, по-моему!», сказано отрывисто металлическим тенором. Что это значит, Алена не сразу поняла, но почувствовала, что понравилось, это отразилось в сияющих глазах Галины Ивановны.

— Поставить обратно? — спросила Алена. Ей очень хотелось еще двигаться — ходить, бегать, кружиться под музыку, даже танцевать, и уж ничуть не смущало то, что на нее смотрели.

— Нет, благодарю вас. Идите на место, — ответил Руль. — Следующий.

Алена неохотно вернулась на место. Внимательно слушая и следя за всем, что происходило в зале, она в воображении выполняла все задания Петра Эдуардовича и пела с каждым экзаменовавшимся. Эдик расстроил ее — не мог пропеть ни одной ноты и ходил по кругу, будто не слышал музыки. Агния привела Алену в восторг. Она пела романс Алябьева, и голос ее грустил и звенел удивительно согласно с роялем. Танцевала она какой-то эстонский танец — быстрые, ловкие, стройные ножки так и взлетали, каждое движение было грациозно, легко и настолько сливалось с мелодией, как будто в нем самом играла музыка. И Алена радовалась, видя, что Агния нравится.

Когда к роялю подошла Зина Патокина, Алена почувствовала в себе недобрый, ревнивый интерес.

Все в Зине, решительно все казалось ей идеально красивым. Начиная с толстой косы, короной уложенной вокруг головы, и кончая тоненькими, как у жеребенка, длинными ногами. И вышла Зина свободно, горделиво, словно на ней было парадное платье, а не трусы и футболка. И походка ее и полуулыбка на ярких губах словно говорили: «Я знаю, что на меня приятно смотреть — пожалуйста, смотрите».

Она положила; на рояль толстую папку нот и, кокетливо улыбаясь, сказала пианистке.

— Пожалуйста, выберите любые.

И Алена с удовольствием на сей раз отметила, что голос у Зины писклявый, а манера говорить — вульгарная.

Аккомпаниатор ответила:

— Возьмем, что сверху лежит, — и, поставив ноты, сыграла короткое вступление.

«Мне минуло шестнадцать лет…» — запела Зина. Высокий ее голос звучал свободно, чисто и мягко, без той смешной писклявости, которая слышалась у нее в речи. Да, пела она хорошо, и от этой мысли что-то сжалось в Алениной груди.

— Вы учились пению? — спросила Анна Григорьевна, когда Зина кончила романс.

Она сделала святое простодушное лицо и ответила:

— Очень немного.

— Танцуйте! — отрывисто приказал Руль.

— Могу испанский танец… — Зина проворно вытащила из чемоданчика зеленую атласную юбку с черными тюлевыми оборками.

Танец показался Алене великолепным. Чего только Зина не выделывала — выгибалась, и кружилась, и постукивала каблучками, а тонкие, белые руки то играли широченной юбкой, то будто вились вокруг узкой талии, прищелкивая пальцами, словно кастаньетами.

Глаша — ее группа экзаменовалась позднее — застала Алену сидящей на кровати в мрачных размышлениях.

— Объясни, пожалуйста, этот загадочный ребус! — садясь рядом с Аленой, возбужденно заговорила она. — Что они сегодня от нас хотели? Что они смотрели?

Алена пожала плечами.

— А ты чего кислая? — вдруг накинулась на нее Глаша. — Телосложением — богиня, пела, говорят, — блеск. Рулю нос утерла, и он сказал, что ставит тебе шестерку!

Алена оживилась немного, но Зина Патокина так и стояла у нее перед глазами.

— Многие лучше меня.

Вечером Галина Ивановна последний раз перед конкурсом просматривала отрывки. Когда Алена с Эдиком в назначенное время тихонько вошли в аудиторию, Зина с Валерием стояли обнявшись, и Зина говорила драматическим тоном: «Иди. Будь бодр и весел. Ты видишь, я улыбаюсь тебе». Затем Валерий пошел в кулису, а она старательно смотрела ему вслед, подняв руку.

— Значит, тот кусок выбрасываем — и так длинный отрывок, и попроще, Зина, попроще! — сказала Галина Ивановна. — Завтра сами поработаете.

Какой грубой, ничтожной показалась Алене ее роль по сравнению с той, что досталась Зине! Там благородные, сильные чувства, страдание, настоящая любовь. И отрывок большой. А у нее… один листок, и что за глупые слова!