Кристин Орбан - Молчание мужчин. Последнее танго в Париже четверть века спустя

• Название: Молчание мужчин. Последнее танго в Париже четверть века спустя
• Автор: Кристин Орбан
• Издательство: Рипол Классик
• Жанр: Эротика
• Год: 2005
• ISBN: 5-7905-3867-3

Она — тридцатилетняя женщина, хотевшая прожить жизнь, похожую на прекрасную мелодраму.

Она удовлетворяла его фантазии, он удовлетворял ее мечты. Их тела понимали друг друга, но души находились в вечном противостоянии.

Она была просто женщиной, которая собирается открыть дверь мужчине, потому что не может ему сопротивляться.

Он смотрел на нее, не говоря ни слова. Она захотела узнать, отчего этот человек молчит...

Нетривиальный психологизм, истинная страсть и еще одна загадка по имени «влюбленная женщина» в романе под названием «Молчание мужчин».

---

И говорила себе, что женщина, которая испытала подобное, не зря прожила свою жизнь.

Наконец он рухнул на меня, и его расслабленное тело словно налилось свинцом; меня восхищало это ощущение его тяжести на моей груди, бедрах, ногах. Но он недолго оставался так лежать — очевидно, это казалось ему слабостью; он приподнялся, в последний раз напрягая мускулы, и лег рядом со мной. Теперь наши тела больше не соприкасались, словно расклеились листки бумаги.

Затем, оперевшись на руки, он склонился надо мной и поцеловал меня в живот, еще влажный от испарины, словно в знак благодарности, и попросил разрешения принять душ.

Впервые принять душ у меня.

Я даже не пыталась попросить его остаться. Он был не из тех мужчин, которые надолго задерживаются в вашей постели, рассказывая историю своей жизни, или засыпают с легкой улыбкой в уголках губ.

Мы не были похожи на сложившуюся пару — ни единой минуты...

Впрочем, и на недавних знакомых тоже — ведь все началось гораздо раньше...

Мне хотелось снова ощутить его ласки, его грубость... хотя бы недолго. Но на сегодня все было кончено.

Я слышала звук льющейся воды — больше ничего. Он не пел, не издавал никакого шума.

Я не могла запретить себе думать о его обнаженном теле, влажной коже... Я встала с постели.

Он слегка удивился, увидев, как я вхожу в душ. Какая фамильярность, не так ли? Тем не менее он обнял меня и прижал к себе. Потом намылил мне спину и скользнул рукой между моих ягодиц.

Я в свою очередь намылила его, мои руки скользили вокруг его пениса, то охватывая его, то отпуская. Мы долго стояли, обнявшиеся, счастливые, покрытые душистой пеной, под струями прохладной воды.

Затем он слегка вздрогнул, и я поняла, что сцена нежности окончена. Ему приходилось уже сдерживаться, его плоть напряглась, он убрал руку с моих ягодиц и слегка отстранил меня. Я не должна была становиться причиной его слабости и забывать о его истинной натуре.

Он энергично растерся полотенцем, натянул трусы — этот жест всегда одинаков, начиная с появления кальсон, — потом брюки, затянул ремень, надел носки — не без усилий, потому что кожа была еще влажной, застегнул на запястье часы и подобрал несколько выпавших из кармана бумажных купюр.

— Как тебя зовут? — спросила я.

Не отвечая, он улыбнулся.

Я подошла к нему так близко, что наши тела соприкасались, и прошептала на ухо:

— Скажи мне...

Молчание.

Я слегка отстранилась — как раз достаточно, чтобы увидеть, что он улыбается; тогда я стиснула кулаки, слегка толкнула его в плечи и повторила:

— Скажи мне! Ну же!

Потом, уже громче:

— Ты знаешь мое имя, адрес, номер телефона, а я — что я о тебе знаю?

Я снова толкнула его кулаками, словно в боксе.

— Зачем тебе знать?

Он схватил меня за запястья. Я не уступила и продолжала сопротивляться, пока не почувствовала боль. Наконец он сдался:

— Жан.

— Жан, и все?

Неужели у этого мужчины, такого великолепного, такого таинственного, с такими черными глазами, такое коротенькое заурядное имя?

— Жан — а дальше?

— Просто Жан. — Он устало вздохнул.

Я повторила:

— Жан — а дальше?

Потом, не удержавшись:

— Тебе на меня наплевать?

Он улыбнулся. Ему было на меня наплевать. Уж лучше бы я молчала!

Этот человек был таким загадочным, что я ожидала услышать имя из тех, что слышишь во сне.

Но я обманулась.

— Скажи мне что-нибудь... Мне нужно знать, о чем ты думаешь, здесь и сейчас!

Я избегала того, чтобы назвать его по имени — оно еще не стало для меня привычным. Кроме Жана де Лафонтена, Жана Расина и Жана д'Ормессона, других Жанов я не знала [1]. Никого из моих знакомых так не звали.

Он оставался совершенно бесстрастным, и я вновь толкнула его сжатыми кулаками.

Но что значили для него эти удары? Он был тверд, как камень, скала, бетонная глыба — и так же нем.

Почему он молчит? Почему не разговаривает? Может быть, его речь столь же банальна, как и его имя?

Слишком сильно нажимая на него, я рискую разочароваться. Итак, пусть тайна остается тайной.

Он с легкостью схватил меня за запястья и сжал их.

Я произнесла фразу, забытую со времен начальной школы:

— Ты злоупотребляешь своей силой.

Его губы слегка раздвинулись, словно он не мог сдержать усмешку. Затем, без всякого предупреждения, он поцеловал меня в лоб и быстро отстранился.

«Мерзавец!» — промелькнуло у меня в голове.

Вслух я сказала:

— Когда-нибудь ты заговоришь со мной, но я уже не захочу слушать!

Дверь за ним захлопнулась.

11 После любви

Ни шороха, ни шепота, ни разговора вполголоса, ни нежности, ни засыпания вдвоем, ни сигарет, лишь немного шоколада, приготовленного для него, грусть, накатившая волной, заставляющая меня беспокойно ворочаться с боку на бок — не слишком приятное ощущение...

Я еще раз повернулась, одурманенная, натянула на голову простыню, повторяя его жест, и снова оказалась под сводом палатки…

Простыни еще хранили его запах, и я вдыхала его. Он был особенным — кислород, углекислый газ; он пробуждал жизнь и гасил ее, давал надежду и отбирал — с каждым вдохом и выдохом.

Достаточно было бы поверить в него, в его благосклонность, чтобы начать засыпать. Но он не дал мне ничего, никак не утешил. Было бы слишком самоуверенно, оптимистично и наверняка опасно поверить во все, что бы он ни пообещал. Страсть непостоянна, неподконтрольна, а молчание полно ловушек, в которые я беспрестанно попадаю.

Он дал мне свободное пространство, и я заполняю его словами.

Если бы он заговорил со мной, я бы не знала, как это истолковать.

Он дал мне молчание,

Я — толковательница,

Обитательница,

Временная гостья,

Повелительница тишины.

Я живу в молчании, и молчание живет во мне.

До завтра — если захочешь, любовь моя.

12

E-mail Клементины Идиллии

Идиллия, а что если ты влюбилась в молчание?

Чертовски ловкий прием!

Но мне бы хотелось быть любимой по-настоящему.

Раньше мой муж был болтлив и влюблен.

E-mail Идиллии Клементине

Есть шанс, что в конце концов я начну все сначала.

13 Дорога в лицей

Кроме невразумительного бормотания и нескольких нечленораздельных звуков за чашкой кофе, он ничего не произнес — ни одного слова из тех, что трогают душу и заставляют ее раскрыться. Ни одной фразы из тех, что влекут за собой другие, словно изгибы горной дороги.

Однако его молчание было загадочным, неведомым, беспокойным, обитаемым. В нем был трепет жизни.

Посторонние звуки — городской шум, людские голоса, звучащие на конференциях, в театрах, в кино, — заполняли ат мосферу, но не проникали сквозь невидимую преграду. Все это имело гораздо меньше смысла, чем молчание Жана.

Иногда кажется, что мужчина растворяется в своих словах. Жан полностью сосредоточен на себе, хранит свои мысли и оберегает свою тайну.

Мы не можем делать то, что хотим, с нашими жизнями: от мужчины не избавляются, как от слова в переводе, которое не имеет соответствия или точного определения или обладает разными смыслами. С Жаном произошло нечто обратное: я любила его именно за несоответствие, за некую нереальность, за отрыв от действительности. Жан был вдохновением; и я говорила себе, что в тот день, когда этот человек доверится мне, его слова путеводным огнем осветят мне дорогу и дадут ответ на все вопросы, остававшиеся без ответа со времен сотворения мира; откроют мне загадку мужчин, любви, тайны желания, жизни и созидания.

Он молчал как тот, кто знает.

Я меньше доверяла Клементине, потому что она не понимала его; нельзя понять Жана, если его не знать. Ее советы были как плохо подогнанный костюм — они ему не шли. Она не различала молчание скуки и молчание любви. Возможно, я не могла ни истолковать всю глубину его молчания, ни уловить след, который он оставлял, уходя. Это было молчание, похожее на молчание верующего в церкви, когда невозможно передать словами то, что он чувствует.

Жан пролил для меня свет на молчание мужчин. Я бы хотела вычертить тот странный путь, который так и не привел меня к источнику этого логического несоответствия... Может быть, зигзаг молнии?

Еще один удар этой проклятой молнии?

Поединок начался:

Я хотела смириться с молчанием Жана.

Хотела сломать его, заполнить его словами.

Мне больше нужны были слова, чем вздохи.

Я хотела, чтобы он забыл свои страхи, неврозы, все причины своего молчания.