Дик Фрэнсис - Риск

• Название: Риск
• Автор: Дик Фрэнсис
• Издательство: Эксмо-Пресс
• Жанр: Детектив
• Год: 1999
• ISBN: 5-04-002662-5

Победа на скачках за Золотой кубок обернулась для жокея-любителя Рональда Бриттена катастрофой. После дозы снотворного он очнулся связанным на борту яхты, уплывающей в неизвестном направлении от берегов Англии. Похищение из мести? Вполне возможно, ведь Бриттен, работая аудитором, не одного проходимца засадил в тюрьму за финансовые махинации. Или кому-то помешал удачливый наездник, отказавшийся придержать лошадь? Однако кем бы ни был похититель, он ошибся, полагая, что одиночество, страх и морская болезнь навсегда заставят Бриттена сойти с круга.

---

У меня был выбор: впасть в исступление и разнести каюту либо успокоиться и съесть то, что моряк принес в сумке. Но я признал наличие альтернативы, и сам этот факт говорил о том, что я предпочту второй вариант. Горечь и бессильный гнев не исчезли без следа, но все-таки я со вздохом взял себя в руки.

Внезапная бурная вспышка чувств, равно как и глубина и острота переживаний, встревожили меня. Стоит соблюдать осторожность, подумал я. На свете есть множество путей к саморазрушению и гибели; гнев, похоже, один из них.

Интересно, если бы психолог угодил в ловушку вроде этой, какие средства защиты имел бы он в своем распоряжении, о которых я не подозреваю? Поможет ли ему знание того, что происходит с психикой человека в критической ситуации, противостоять симптомам, когда они проявятся? Вероятно, мне следовало изучать психологию, а не бухгалтерское дело. Совершенно очевидно, это приносит больше пользы, если вас похищают.

В сумке лежали два очищенных крутых яйца, яблоко и три маленьких треугольных плавленых сырка, завернутых в фольгу. Я приберег одно яйцо и две упаковки сыра на будущее: на случай, если он говорил серьезно насчет ужина.

Он говорил серьезно. Без счета потекли часы. Я съел второе яйцо и остатки сыра. Выпил немного воды. Вот и все развлечения за целый день — не сказать, чтобы я весело проводил время.

Когда люк открылся в следующий раз, снаружи было темно. Хотя та темнота, пронизанная сероватым свечением, мало походила на кромешную темень в каюте. Сумка с продуктами не появилась, и я пришел к заключению, что моряк сделал временное послабление только для того, чтобы я ненароком не задохнулся. Моряк откинул люк и ушел прежде, чем я рискнул снова атаковать его вопросами.

Он ушел. Люк широко открыт. С палубы доносились голоса и шум деловой суеты вокруг снастей и парусов.

— Отпускай.

— Упустишь этот проклятый конец в море…

— Трави поганый шкот… Пошевеливайся, ну же…

— Клади чертову штуковину вдоль поручней…

Чаще всего раздавался его голос, отдававший команды где-то поблизости.

Я поставил ногу на крышку рундука, высота которого достигала середины бедра, зацепился руками за край люка и подтянулся. Моя голова высунулась на свободу и находилась там целых две секунды-до тех пор, пока моряк не заметил.

— Убирайся обратно, — грубо сказал он и, подкрепив окрик делом, наступил мне на пальцы. — Давай вниз и сиди там. — Он пнул мою вторую руку. — Хочешь схлопотать по голове? — Моряк угрожающе замахнулся кулаком.

— Земли не видно, — сказал он, снова пиная меня. — Так что слезай.

Я сорвался на пол, и он захлопнул люк. Я потер горевшие огнем пальцы и возблагодарил Господа, что в море не принято выходить в ботинках, подбитых шипами.

Однако две секунды беспрепятственного обзора корабля того стоили. Я сидел на крышке отхожего места, положив ноги на край нижней койки напротив, и размышлял над картинами, до сих пор живо стоявшими перед моим взором. Даже в ночном свете, несмотря на то что глаза привыкли к более глубокому сумраку, я сумел увидеть многое. Для начала, я увидел троих мужчин. Одного из них я знал: похоже, на его попечении находился не только я один, но и весь корабль. Остальные двое, оба молодые, втягивали назад широкий парус, наполовину свесившийся за борт; они выбирали его, растопырив руки, и пытались помешать полотнищу вздуться вновь, как только оно оказывалось на палубе.

Возможно, у руля находился четвертый член экипажа — мне не удалось рассмотреть. Ближе к корме, примерно в десяти футах от моего люка, величественно возносилась к небесам единственная мачта, которая со всей своей оснасткой и такелажем вокруг основания мешала как следует рассмотреть, что происходят на другом конце палубы. На корме, кроме рулевого, могли отдыхать три-четыре матроса, свободные от вахты. Но там могло стоять и автоматическое рулевое управление, а вся команда выстроилась на палубе, на виду. Хотя судно казалось слишком большим, чтобы им управляли только три человека.

Длина корпуса, судя по далеким бликам света на хромированных поверхностях и по самым приблизительным подсчетам, соответствовала расстоянию хорошего крикетного броска. Скажем, шестидесяти пяти футам. Или, если угодно, девятнадцати метрам и восьмидесяти одному сантиметру. Плюс-минус одна восьмая.

Это вам не прыткий маленький ялик для воскресных прогулок по Темзе.

Больше похоже на океанскую гоночную яхту.

У меня однажды был клиент, купивший подержанную гоночную яхту. Он заплатил двадцать пять тысяч за тридцать футов риска и лучезарно улыбался всякий раз, когда вспоминал об этом. Сквозь годы до меня словно донесся его голос: «Люди, которые серьезно занимаются гонками, должны покупать новое судно каждый год. Всегда появляются какие-нибудь новинки. Если у них не будет более современного судна, они могут и не выиграть, тогда как все делается именно ради выигрыша. Ну а я, я хочу всего лишь иметь возможность с удобством поплавать летом в выходные дни вокруг Британских островов. Поэтому я покупаю у крутых ребят старье, так как это обычно бывают превосходные кораблики». Один раз он пригласил меня на воскресный ленч на свою яхту. Я с удовольствием осмотрел его гордость и отраду, но в глубине души почувствовал огромное облегчение, когда внезапно разразившийся шторм помешал нам покинуть пристань яхт-клуба и совершить обещанную морскую прогулку.

Весьма вероятно, подумал я, что в настоящий момент я путешествую на «старье» какого-то другого крутого парня. Главный вопрос в том, за чей счет?

Перемена погоды к лучшему имела не только положительные стороны, но и отрицательные, поскольку снова заработал двигатель. Грохот действовал мне на нервы даже больше, чем вначале. Я лежал на койке и пытался закрыть уши подушкой и пальцами, но отзвуки шума легко проникали сквозь столь незначительную преграду. Я должен был или привыкнуть к этому реву и перестать его замечать, или превратиться в вопящего буйно помешанного. Я к нему привык.

Среда. Неужели среда? Я получал еду и воздух дважды. Я не сказал моряку ни слова, и он не сказал ни слова мне. Непрерывный шум двигателя мешал разговаривать. В среду не произошло ничего интересного.

Четверг. Я находился на яхте уже целую неделю. Когда моряк открыл люк, я крикнул:

— Сегодня четверг?

Он заметно удивился и, поколебавшись, крикнул в ответ:

— Да. — Он взглянул на часы. — Без четверти одиннадцать.

Он был одет в голубую хлопчатобумажную футболку. День, похоже, стоял чудесный; яркий свет резал глаза.

Я отвязал сумку и прикрепил к веревке предыдущую с пустой бутылкой из-под воды. Я смотрел на моряка, пока он вытягивал все это наверх, а он тем временем уставился мне в лицо. Он выглядел как всегда, то есть неприветливым: суровый молодой человек, скорее черствый, чем по-настоящему жестокий.

Я сознательно ни о чем не просил его, но после небольшой паузы, в течение которой он внимательно изучал горизонт, моряк принялся закреплять люк; как и в первый день, он на три дюйма приподнял крышку над палубой, открыв постоянный доступ воздуху и свету.

Невозможно передать, какое потрясающее облегчение я испытал, сообразив, что меня не запирают опять в темноте. Я обнаружил, что дрожу с головы до ног. Я проглотил комок в горле и попытался уберечь себя от возможного разочарования, если он вдруг передумает. Я постарался внушить себе, что должен быть благодарен за свет и воздух, даже если это счастье продлится всего пять минут.

Он закончил крепить люк и ушел. Я несколько раз судорожно и глубоко вздохнул и прочитал себе бесполезную лекцию о стоическом отношении к жизни, будь то свет, будь то тьма.

Через некоторое время я уселся на крышку уборной и впервые вкусил корабельную пищу, которую мог видеть воочию. Два крутых яйца, несколько хрустящих хлебцев, три треугольничка сыра и яблоко. Меню не отличалось разнообразием, но по крайней мере меня не морили голодом.

Моряк вернулся примерно через полчаса после своего ухода.

Проклятие, подумал я. Полчаса. И за это спасибо. В конце концов я убедил себя пережить очередную порцию темноты, не падая духом. Однако он не стал закрывать люк. Не сдвигая крышку с места, он протиснул в отверстие еще одну клеенчатую сумку. На сей раз она не была привязана к веревке, и когда моряк отпустил ее, она шлепнулась на пол. Он удалился прежде, чем я успел вымолвить хоть слово.

Я поднял сумку, необыкновенно легкую, точно пустую, и заглянул внутрь.

Господи, подумал я. Смешно. Смешно, правда, не до слез. Малая толика доброты подействовала более угнетающе, чем неделя страданий.

Он принес мне пару чистых носков и роман в бумажной обложке.

Большую часть дня я провел, пытаясь заглянуть в щель. Мне пришлось упереться одной ногой в крышку рундука, ухватиться руками за края люка и немного подтянуться. Таким образом я сумел поднять голову достаточно высоко, но обзор был бы куда лучше, окажись щель на пару дюймов пошире или мои глаза — посередине лба. Все, что я ухитрился увидеть, пригнув голову и подсматривая в щелку одним глазом, это главным образом кучу снастей, шкивов и свернутых парусов, массу зеленой морской воды и темную полосу земли далеко на горизонте.