Василе Преда - Поздняя осень (романы)

• Название: Поздняя осень (романы)
• Автор: Василе Преда
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1990
• ISBN: 5-203-00366-1

В книгу вошли два романа современных румынских писателей. Роман В. Преда повествует о событиях в Румынии после восстания 23 августа 1944 года, когда советские и румынские войска вели упорные бои с гитлеровцами за освобождение страны от фашизма.

Роман Е. Гронов-Маринеску посвящен жизни и учебе воинов армии Социалистической Республики Румынии. Талантливая писательница живо и увлекательно раскрывает судьбы солдат и офицеров танковой части, а также сложные проблемы их семейных взаимоотношений.

Книга рассчитана на широкий круг читателей.

---

Но у крестьян было мало земли. Своей земли. За колодцами, которые они со временем выкопали в конце своих наделов, чтобы утолять жажду во время работы, простирались казавшиеся бескрайними помещичьи владения. Люди смотрели на них с вожделением и болью, как на часть отчужденной земли. Граница крестьянских делянок была видна с большого расстояния. Она проходила по траве, по злакам. Пшеница, кукуруза, даже пустырник, дикая рапица, осот и вьюнок — все растения, дикие и окультуренные, на хозяйских полях были другими: выше или ниже ростом, с закрученными или слишком прямыми листьями, с более цепкими корнями.

Но у селян не было ненависти к этим землям. Порой они не понимали, для чего выращивают странные, неизвестные культуры. Иногда смотрели на поля с отчаянием, но и с надеждой, ожидая, что конец войны, которой они отдали почти все, принесет не только покой и мир их восстановленной стране, но и землю им. Земля была обменной валютой крестьян в отношениях с судьбой. Все проходило, протекало, только земля оставалась, твердая и черная, под их натруженными ступнями, ожидая их каждую весну, призывая в жаркие летние дни успокоить ее, собирая на свое лоно более или менее щедрой осенью. Земля для них была то же, что страна: огромные пространства, которые они ни на кого не могли оставить, потому что никто, кроме них, не понимал голосов поля, не знал ее тайн и капризов. Они поливали землю своим потом и готовы были пожертвовать ради нее своими жизнями.

Около старой сельской церкви ряд крестов, оставшихся от той войны, почти ежедневно пополнялся другими крестами, оставленными этой войной. Но селяне знали, что эти люди, их мужья, сыновья и братья, умерли за землю.

Еще до зари все вышли на уборку кукурузы — початков и стеблей. Село переместилось в поле. Во дворах остались только старики, чтобы присматривать за совсем малыми. У всех было дело, и в этом заключался смысл их жизни.

Они решили уезжать в воскресенье, чтобы успеть прибыть в часть. Встали на рассвете, сходили в примэрито, чтобы сообщить о своем отъезде, вернувшись, приготовили все необходимое в дорогу, зашли к Матею Кырну за своими невестами и направились вместе на свадьбу в село. В этот день Марин Бербече женился на Ляне Владе Киору — оба жили богато, имели землю, но семьями не обзавелись, хотя были уже далеко не молоды.

Марин пытался свататься за многих девушек хутора, но ни одна из них не захотела строить семью с ним. Од был некрасив, очень высок ростом — будто гордился своим уродством, с рыбьими глазами, как говорили девушки. Какими-то путями он избавился от фронта, а с его матерью-ведьмой никто не мог столковаться. Все же он нашел себе невесту — Ляну Киору, долговязую молчальницу. Бабы на селе все знают, и злые языки говорили, что она жила с летчиком, который умер около года назад, что даже отделалась от ребеночка на пятом месяце, да и сама чуть было не отдала богу душу.

Но свадьба есть свадьба. И хотя почти все село было в трауре — у каждого на фронте погиб если не сын или муж, то племянник, двоюродный брат, друг, все же на подворье Бербече вокруг небольшой группы музыкантов, приглашенных за неделю до свадьбы, собралась молодежь, больше девушек, чем парней. Тут же начался хоровод. Да какой там хоровод! Несколько жалких кругов подростков, которые учились водить хоровод под снисходительными взглядами девушек, мысли которых были совсем в другом месте. «Э, где ты, Петрита Василе, чтобы с веселым гиком, от которого замерли бы все, пойти, заложив руки за спину, колесом, к радости музыкантов, так, что вокруг тебя образовалось бы большое пустое место?.. Где ты, Георге Мику, от сумасшедшего пляса которого дрожала земля вокруг?.. Где ты, Иоан Павел, чтобы вырвать за руку из круга Марию Бибу и начать ее вертеть вокруг себя так, что у людей начинала кружиться голова?.. А ты, Костикэ, где?.. Где вы, Илие, Василе, Марин… и снова Илие, Георгицэ, Никулае?..»

Начался хоровод, пожалуйте в круг, забудьте о хороводах смерти, становитесь в ряд, девушки, и танцуйте, чтобы возрадовались люди, увидев вас, устройте большой круг посреди двора, чтобы пыль и веселье достигли неба! Но парни танцевали без жара, девушки неохотно, через силу. Ничего не осталось от прежних хороводов.

Ближе к обеду по двор Бербиче пришли Думитру с Анной и Никулае с Паулиной. Невеста вышла им навстречу, познала в дом на угощение, прикрепила им на грудь тряпичные, пропитанные воском цветы. Наверное, она была единственным по-настоящему веселым человеком на этом празднике. Хотя кто знает?!

Марин, жених, был взбешен и не находил себе места. Что-то необъяснимое сжимало ему грудь; когда он смотрел на дочерей Кырну, по коже бегали мурашки. А при мысли, что гулянье походило больше на балаган, он готов был бежать из дому.

Словно нарочно, и вновь прибывшие четверо не встали в круг. Они остались сидеть с краю и смотрели на молодежь, которая сумела-таки завести хоровод. Сидели молчаливые и грустные. О чем думал каждый из них? И когда собралось побольше народу, когда двор заполнился, они незаметно удалились.

* * *

Никулае взял карабин с крючка за дверью, привычным движением забросил его через плечо, поправил на спине ранец, в коридоре остановился на секунду у осколка зеркала в ржавых пятнах. Посмотрел на себя и остался доволен: военная форма делала его взрослее, серьезнее. «Докладываю, господин капитан. Сержант Никулае Саву из третьей батареи первого дивизиона прибыл из отпуска…» — представил он встречу со своим командиром.

У завалинки Ляпа с покрасневшим лицом то и дело вытирала глаза уголком фартука и вздыхала, прижимая к себе двух уцепившихся за подол ребятишек. Те перепугались, не понимая, что происходит. Сержант подошел к ним, погладил по голове, потом пошарил по карманам и сунул в ладони несколько скомканных бумажных денег.

— Брось, Ляна, вы будьте здоровы, а я вернусь. Меня и дьявол не возьмет! Я вам там оставил одеяло, оно хорошее.

Брат ожидал его у ворот с сигаретой во рту, хмуро уставившись в землю. Они молча обнялись, хотели что-то сказать друг другу, но ни один не сумел выдавить из себя ни слова.

Так же молча провожали Никулае и встречавшиеся на улице люди. Только он был весел. Или притворялся. Кто знает? Он разглядывал дворы, хотел запомнить все и унести в памяти с собой. Ему хотелось запеть во весь голос, так, чтобы услышало все село, чтобы все знали, что он уходит, и бросили свои дела хотя бы на мгновение. Он махал рукой направо и налево, сам не понимая, зачем это делает.

На перекрестке его ожидали Думитру, Паулина и Анна. Парни распрощались с мужчинами, собравшимися перед корчмой, потом остановились у моста через речку, отделявшую село от поля, от остального мира. Им обоим было тяжело сделать еще шаг вперед, шаг, который на какое-то время отрывал их от той жизни, которая принадлежала им по-настоящему. По ту сторону реки, за деревянным мостом, начинался менее известный им мир. Девушки остались на берегу и плакали, обнявшись, крепко прижавшись одна к другой, прислушиваясь к звуку шагов по сухому деревянному настилу моста.

Вступив снова на землю, парни, как по команде, повернулись, попрощались с любимыми, селом. Никулае извлек из ранца одну из гранат и бросил ее далеко на влажный гравий у края воды. В спокойный воздух взвился клубок дыма, от взрыва вздрогнули акации в роще. Сестры испуганно вскрикнули, из окрашенной в желтый цвет корчмы на краю села вышли несколько мужчин и с любопытством смотрели в ту сторону, где раздался взрыв. Думитру, смеясь, удивленно посмотрел на своего друга.

— Ну, теперь пошли, господин младший лейтенант, ведь у нас впереди не близкий путь! — ответил на его взгляд Никулае, тоже улыбнувшись.

Было воскресенье, и поле было пустынным. В жирной земле дороги были видны следы шагов людей, лошадей, коров.

— Чья эта капуста? — спросил Думитру, показав рукой вправо.

— Откуда я знаю! — ответил Никулае, пожав плечами.

Издалека до них донесся смешавшийся с шелестом кукурузы свисток паровоза, заставивший их вздрогнуть.

— Сколько шагов нам осталось до вокзала, Митря?

— А ты знаешь, сколько шагов осталось до фронта?

Они рассмеялись.

Чуть погодя их догнал мальчишка. Он протянул им письмо для своего брата, который был на фронте, пожелал им удачи и какое-то время стоял, глядя воинам вслед, пока они не скрылись из виду. На рубеже полей остановились, не спеша попили воды из колодца, закурили. Потом наполнили фляги кристально чистой водой. Водой из родных мест. Двинулись дальше.

Глава шестая

Перевалило за полночь, поезд застрял на какой-то незнакомой станции. Длинный черный состав стоял уже больше часа на влажных холодных рельсах. Почти все пассажиры, в большинстве своем военные — поезд шел к фронту, — спали.

В одном из купе возле окна дремал Никулае, прижатый в угол другими пассажирами. Сквозь полуопущенные веки он наблюдал мелькание в запотевшем окне огоньков фонарей на перроне. Иногда темноту снаружи пронизывал огонек спички или зажигалки. На перроне было много людей. Думитру спал напротив, уткнувшись подбородком в разрез расстегнутого кителя, изредка вздрагивая. В вагоне пахло портянками, потом, низкосортным солдатским табаком, мокрыми накидками и ранцами, никогда не просыхавшими до конца, чем-то кислым и затхлым. Сержант осторожно поднялся со своего теплого места, опустил оконную раму и высунул голову. Он чувствовал, что задыхается, а также хотел узнать, где они находятся.