Ксения Медведевич - Сторож брату своему

• Название: Сторож брату своему
• Автор: Ксения Медведевич
• Жанр: Фэнтези

Золотой век подошел к концу: халиф Харун ар-Рашид умер, в завещании разделив царство между двумя сыновьями. На троне сидит старший — пьяница и извращенец. Умный и порядочный младший назначен наследником. Народ ропщет, приближенные младшего брата плетут заговор. На базарах поговаривают, что скоро начнется гражданская война. Приграничье терзает секта воинственных еретиков — и халиф вынужден разбудить Стража Престола. Сумеет ли могущественный маг и военачальник защитить взбалмошного юнца на троне? Это вопрос жизни и смерти как для заговорщиков, так и для сторонников незадачливого правителя. И те, и другие готовы на все: убийства, черная магия, интриги, гаремные страсти — неплохие средства для достижения цели, которая, как известно, оправдывает все. В особенности, если цель — благо государства. Правда, братья, их окружение и Страж понимают это благо по-разному. Сумеют ли они договориться — тоже вопрос жизни и смерти. Судьба страны висит на волоске.

---

Шамс сжал зубы.

— Но это еще не все. Встречать эмира верующих вышлешь Мусу ибн Дурайда, своего наставника. Пусть тот услаждает халифа беседой во время пути. Язык Мусы метет как помело, он расскажет эмиру верующих все, что видел и знает. А среди того, что он видел и знает, будет история сегодняшнего въезда Тарика в город.

Наместник опустил голову. Садун безжалостно продолжил:

— Как только халиф расположится в комнатах и отдохнет, ты приведешь меня и Джаведа к нему. И уж мы найдем, что сказать нашему повелителю, чтобы ты не остался в опасности.

— К чему ты клонишь, о Садун?

— Подожди — и увидишь, о Шамс, — улыбнулся старик.

— Думаешь одолеть Стража? — усмехнулся наместник.

Джавед жалобно заскулил:

— Я его видел, видел, господин хороший, до чего ж страшен, и меч у него — в полчеловека точно, о горе нам горе!..

Сабеец насмешливо отозвался:

— Ты видел его на Мухсине, о Джавед. Скалы джиннов — место силы. Здесь, в городе, силы нет. Страж будет выглядеть и действовать как обычный сумеречник. Нерегиль. Он всего лишь нерегиль. Чернявый белокожий сумеречник навроде аураннца.

Джавед недоверчиво зыркнул, но возражать не стал.

— К тому же, я не собираюсь выходить на поединок, — продолжил Садун. — Слава звездному богу, на шее Тарика лежит рука эмира верующих. Вот к халифу-то мы и прибегнем, прося заступничества…

Наместник помолчал. И, наконец, тихо проговорил:

— Страж спас Фейсалу от нашествия степняков. Тарик — дух-хранитель нашего города. Как я могу предать его? Как я могу запятнать себя и своих потомков неблагодарностью, отвергающей покровительство?

Ибн Айяш криво улыбнулся:

— А когда ты спускаешься в подземное святилище Ахура-мазды, о Шамс, не боишься ли ты ревности бога Али, имя которого возглашаешь в мечети? Ты двоебожник — так неужели испугаешься покинуть прежнего господина и поклониться сильнейшему?

Наместник молча отвернулся к закатному окну.

Садун жестко сказал:

— Тарик — безжалостен. Ты сам это сказал. Страж заглянет тебе в глаза — и велит повесить рядом с деверем госпожи Аматуллы. Тебя и твоих сыновей. А если рассердится совсем сильно — сожжет Фейсалу. Как сжег Нишапур, Самлаган и Нису до того. Или ты, Шамс, забыл рассказы о взятии Нишапура? Забыл о трех холмах из голов? Первый — из мужских, второй — из женских, третий — из детских. Смотри, Тарик взмахнет рукавом, и подвластные ему джунгары из степей сделают то же самое с Фейсалой!

Наместник прикрыл глаза. И тихо сказал:

— Что ж, видно, так предопределено судьбой. Против предначертанного звездами человек несомненно бессилен. Действуй, о Садун.

следующий день

Двугорбая, подобно бактрианскому верблюду, Фейсала полыхала праздничными огнями. В густеющей темноте раннего вечера холм цитадели, холм дворца и пригород между ними светились так ярко, что аль-Амин решил сначала, что город объят пожаром.

— Парсы украшают дома горящими плошками, празднуя и веселясь, — пояснил ему всезнайка ибн Дурайд через горб несшего обоих верблюда.

— Хотел бы я знать, тушат ли они огни потом, — мрачно усмехнулся в ответ халиф.

Его собеседник благоразумно прикусил язык.

Конечно, нет. Да и зажигают эти плошки с запахом камфары и алоэ не от обычного трута или свечки. Старый аль-Асмаи показывал Мухаммаду списки «Авесты» — и слово «Хварна» Мухаммад запомнил. Священный огонь. Божественный, невидимый, чуждый материи и материю пронизывающий, в храмовой чаше имеющий видимое воплощение. Хварна пребывает с истинными царями и пророками, от нечестивых она отлетает в облике огромной птицы. Возвращается на землю тоже в птичьем облике. Ему, аль-Амину, уже не раз говорили, что за братцем в Хорасане ходит особо приставленный юноша в белых одеждах, в высокой полотняной митре — и носит на резном жезле огромную птицу. Здоровенную такую, странную, ни на что не похожую: голова черная с красным отливом, туловище темно-синее, перья крыльев и хвоста посветлее. Парсы, как видят ее, сразу ниц падают. Аль-Амину донесли, что хорасанцы считают: брата сопровождает Варагн. Та самая птица. Огненосная птица истинного царства.

А расстаралась тут — и с юным жрецом из горного Ушрусана, и с самой крылатой тварью, и со слухами и хвалебными песнями, — ну кто же еще? «Тетушка» Мараджил. Рассказывали, что когда ее, юной девушкой, только что привезенной в столицу из покоренного княжества, выставили на продажу в Кархе, она закрывалась рукавами и поносила ашшаритов на чем свет стоит. Дворцовый евнух подошел и дал оплеуху — чтобы рабыня прикусила язык и не позорила правоверных. Вступился за нее лишь Абдаллах аль-Масуди, известный правовед: «Нет продажи для потомков царей», так он кричал в глазеющей на красивую невольницу толпе. И был по-своему прав: Мараджил была из афшинов, ушрусанских властителей, к ним до сих пор, говорят, их подданные обращаются со словами «о царь царей и бог богов». Так что, похоже, та оплеуха еще откликнется нам, ашшаритам…

— О мой халиф, взгляните на ведущую во дворец дорогу! — льстиво встрял ибн Дурайд. — Наместник установил пять арок, украшенных цветами и огнями, знаменующих столпы веры, сиречь милостыню, хадж, намаз, почитание Пророка, — и охранителя веры! На первой написано — «да благословит Всевышний эмира верующих, да ниспошлет ему мир и благоволение»… — соловьем разливался ученый знаток ашшари и грамматики.

Еще бы тебе не разливаться соловьем, снова зло усмехнулся аль-Амин.

Философ, поэт, филолог, грамматист, критик и писатель Муса ибн Дурайд служил могущественному парсидскому клану Бану Микал, и получал жалованье как учитель сына наместника Фейсалы и нынешнего главы рода. Говорили, что Шамс ибн Микал выписал его из захолустной Хиры — ибн Дурайд там прятался после злосчастного декламирования стихов в одном столичном собрании. Злоязыкий стихоплет сцепился бейтами с Абу Нувасом, а тот обвинил его в краже своих стихов и донес ар-Рашиду. Халиф велел арестовать незадачливого вора чужих строк и мыслей, и ибн Дурайду пришлось срочно покинуть город.

Но судьба улыбнулась льстивому пропойце, и вместо палок он получил тысячу дирхам месячного жалованья, а сверх того на каждый день семь мер хлеба хушкар, одну меру хлеба самид, шесть ритлей мяса и шесть ритлей корма для верблюда, на котором его возили в дом наместника. Шамс ибн Микал явно хотел дать сыну классическое ашшаритское образование — похоже, парсы метят на высшие должности халифата, невиданное дело. А ведь раньше скажи кому такое: парс — вазир, подняли бы на смех…

Так что ибн Дурайд, как говорится, выльет на бороду аль-Амина целую меру мускуса, — и все за деньги хитрюги-парса, правящего Фейсалой. Конечно, старый лизоблюд не станет привлекать внимание эмира верующих к тому, что некоторые его подданные время от времени забывают, что они теперь ашшаритам братья по вере. Зато очень хорошо помнят, как ашшариты вторглись в их земли, на остриях копий принеся веру во Всевышнего и его посланника, заставив местных вельмож и простолюдинов либо принять истину, либо получить печать на затылок и платить подушный налог зиммия. И старую свою веру тоже не забывают — интересно, в доме наместника стоит в священном притворе чаша с огнем?

Впрочем, ибн Дурайд об этом не скажет — просто потому, что не знает: болтуна-грамматиста до домашней молельни парсы не допустят, зачем им. А вот про супругу Шамса ибн Микала, может, и знает. Спросить? А что, Шамс прислал ему ибн Дурайда со словами — «пусть этот ученый муж скрасит моему повелителю томительные дни путешествия, и да будет эмир верующих доволен своим надимом». Раз назвался собеседником и сотрапезником халифа — собеседуй, а не только вино лакай…

Ну, так как, о ибн Дурайд:

— Эй, Муса, скажи-ка мне, а правду ли болтают, что ибн Микал женат на своей сестре?

С той стороны горба раздался резкий кашель. Носилки заходили ходуном: ибн Дурайд был мужчиной тучным, и в кеджав аль-Амина пришлось подложить изрядное количество камней, чтобы уравновесить паланкин.

— О Абу Хамдан, — засмеялся халиф, — я гляжу, здешний воздух тебе, как и мне, не идет на пользу?

Философ и поэт, наконец, отхаркал мокроту, сплюнув вниз на камни. И промурлыкал:

— О повелитель, посланник Всевышнего — мир с ним! — говорит: «не войдет в рай злословящий»…

— А хадис со слов Абу Бакра Правдивого — да будет доволен им Всевышний! — передает, что пророк сказал: «Нет веры у того, у кого нет верности». Разве может считать себя верующим тот, кто не верен халифу?

Аль-Амин сказал это негромко, но с угрозой. Почуяв неладное, ибн Дурайд завозился, сотрясая носилки:

— О мой халиф! Аль-Ахнаф говорит: «Достойный доверия не доносит, и доля того, у кого два лица, — не иметь уважения у Всевышнего, а то, что его побуждает, — свойство низкое и гнусное»!