Ингеборг Фляйшхауэр - Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939

• Название: Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939
• Автор: Ингеборг Фляйшхауэр
• Жанр: История

---

Когда Риббентроп ближе к вечеру 23 августа по возвращении в по­сольство после первой встречи со Сталиным и Молотовым ознакомился с этой телеграммой Брауна фон Штумма, он дал указание, чтобы посол Шуленбург добился встречи с Молотовым и побудил его высказаться против подобных «фальшивок» и распорядиться относительно выезда военных миссий из СССР[1144]. Так на глазах представителей германского посольства в Москве «обстоятельства» начали «портить дела», которые двумя днями ранее были наконец «отрегулированы».

Поездка Риббентропа

Если Советское правительство ожидало визита Риббентропа, испы­тывая чувство неопределенности и неуверенности, то a fortiori это от­носилось к германскому руководству. Гитлер провел время, прошедшее от отправки его телеграммы Сталину в воскресенье (20 августа) попо­лудни до получения ответа в понедельник вечером, в «крайне напряженном душевном состоянии»[1145]. Ведь уже в субботу на той же неделе предстояло нападение на Польшу! «Почти весь день 21 августа Гитлере волнением ожидал в Оберзальцберге вестей из Москвы»[1146]. С течением утомительного ожидания его напряжение возросло до такой степени, что он велел разбудить Геринга, чтобы осыпать его упреками за то, что он вообще посоветовал ввязаться в эту игру с русскими. С раздражени­ем Гитлер заявил, что было бы крайне неприятно, если бы Сталин те­перь отверг его предложение!

Чуть позже, в 22 час. 30 мин.[1147], в Бергхоф по телефону была пере­дана поступившая в министерство иностранных дел около 21 час. 35 мин. и затем дешифрованная телеграмма Шуленбурга, содержав­шая текст ответа Сталина. Теперь уже «торжествующий» Гитлер вновь разбудил Геринга, чтобы сообщить ему, что только что получено изве­стие о согласии Сталина. Гитлер «вновь одержал верх»[1148].

В тот же вечер 21 августа Гитлер обсудил с Риббентропом, видимо, в присутствии Фридриха Гауса[1149], дальнейшие действия. Были во всех деталях рассмотрены вопросы предстоявших переговоров и определена германская позиция на этих переговорах. Гитлер дал своему министру иностранных дел подробные инструкции относительно их ведения[1150]. Об этом в высшей степени важном инструктаже не сохранилось ни про­токола, ни какой-то другой записи. Лишь немногочисленные высказы­вания — например, Гауса и Риббентропа на Нюрнбергском процессе — и в еще меньшей мере другие источники позволяют более или менее точно судить о ходе и основных направлениях содержания данного раз­говора.

Основными пунктами совместного обсуждения были, с одной сторо­ны, пакт о ненападении как таковой, а с другой — подлежавший одно­временному подписанию протокол. Что касается содержания самого пакта о ненападении, то с учетом имевшегося во многом безупречного советского проекта он едва ли требовал дальнейшей доработки. Зато со­ображения относительно содержания желаемого советской стороной «протокола», который Гитлер назвал «дополнительным протоколом» к договору, наверняка заняли при обсуждении львиную долю времени. Вопреки намекам советской стороны Гитлер и Риббентроп со своими помощниками перенесли акцент на территориальные вопросы, выдви­нутые же Советским правительством для включения «в протокол» предложения политического содержания, а именно вопрос о гарантиях (в самом широком смысле) в отношении Прибалтийских государств и вопрос о германском воздействии на Японию, были, насколько можно судить по окончательным договоренностям, оставлены без внимания. Первый из них снимался в значительной мере предложением герман­ской стороны о территориальных «компенсациях», второй по ряду при­чин, вытекавших из особенностей этого пакта, стал несущественным.

Выработка линии поведения в рамках соображений относительно дополнительного протокола позволила уточнить неоднократно давав­шееся Германией в ходе предварительных контактов обещание, соглас­но которому «между Балтийским и Черным морями любой вопрос будет решаться в согласии». Первое новшество этого вечера состояло во вве­дении в германо-советскую договорную терминологию такого понятия, как «разграничение сфер интересов». Понятие это — как показано вы­ше — несколькими неделями ранее в ходе британо-германских секрет­ных переговоров было предложено английской стороной, а теперь подхвачено Гитлером и Риббентропом и сделано центральным поняти­ем — своего рода скальпелем для расчленения Восточной Европы и Прибалтики[1151].

Предпринятое в этот вечер разграничение сфер интересов предус­матривало, что Германия должна заявить о (временной) политической незаинтересованности в значительной части областей Восточной Евро­пы и согласиться с переходом в сферу интересов СССР большой части территорий, которых Российская империя лишилась в итоге первой ми­ровой войны. Этими территориями были восточные районы Польши вплоть до расположенного в центре страны Варшавского воеводства, независимые демократические государства Финляндия и Эстония, часть Латвии восточнее Западной Двины, включая столицу Ригу, и во­сточные (бессарабские) провинции Румынии. Внутри Прибалтики раз­граничение должно было произойти по возможности по линии Западной Двины[1152]. Тем самым восточная часть Прибалтики (Эстония и расположенная к востоку от Западной Двины часть Латвии, то есть историческая область Лифляндия) должна была отойти к СССР, а за­падная часть Латвии, то есть историческая Курляндия, и Литва — к Германии. Такое разграничение — как впоследствии утверждал Риб­бентроп — не соответствовало разделению по строго историческим критериям, на основе которых государствам, оказавшимся побежден­ными в первой мировой войне, вернулись бы утраченные тогда террито­рии: Российская империя владела наряду с Финляндией и Бессарабией всей Прибалтикой, а также Польшей вплоть до линии Вислы.

Гитлер и его советники, несомненно, сознавали это. Но они отдава­ли себе также отчет в том, что даже уже предложенные ими территории по психологическо-историческим причинам должны были представ­лять достаточно соблазнительную «наживку», перед которой с трудом сможет устоять любой русский государственный деятель. За ослепи­тельным блеском великодушного жеста, призванного дать окончатель­ное решение — устранение Версальского диктата двумя побежденными в мировой войне государствами по их собственному ус­мотрению, — крылось коварство макиавеллистского искушения — за­манить Сталина предлагаемыми территориями и бесповоротно превратить его в сообщника экспансионистского «третьего рейха».

В своем стремлении заручиться согласием Сталина и довести дело до подписания пакта Гитлер сделал еще один важный шаг в конкрети­зации выдвинутых до этого предложений, наделив Риббентропа полно­мочиями политически уступить — наряду с уже названными странами и территориями — всю «Юго-Восточную Европу, а именно: при необ­ходимости вплоть до Константинополя и Проливов»[1153]. Таким образом, в случае, если бы Сталин не поддался искушению клюнуть на первые предложения, последней и самой большой приманкой, с помощью ко­торой Гитлер надеялся добиться его согласия, явились бы Балканы,

Проливы и Константинополь, на которые до первой мировой войны бы­ли направлены экспансионистские устремления русской империи.

Вторым решением, принятым в ходе беседы в этот вечер, можно считать придание дополнительному протоколу секретного характера. Примечательным прецедентом здесь послужило секретное соглашение к германо-японскому антикоминтерновскому пакту 1936 г. — соглаше­ние, которое Риббентропу довелось отшлифовывать вместе с тогдаш­ним военным атташе Осимой в ходе длительных тайных переговоров. Он приобрел тогда — в обход всех дипломатических и правовых инс­танций — практический опыт выработки секретного агрессивного пак­та, пошедший ему на пользу теперь. Опираясь на этот свой опыт, он впоследствии писал в обоснование секретного характера германо-советского соглашения: «Договоренности, затрагивающие третьи стра­ны, само собой разумеется, не фиксируются в договорах, предназначенных для общественности, — для этого прибегают к сек­ретным договорам... по (этой)... причине и указанное соглашение было заключено в виде секретной договоренности»[1154]. Секретность диктова­лась не только характером этих действий, противоречащих нормам международного права, — она неизбежно вытекала из логики самого содержания протокола, который оформлял направленный на расчлене­ние Польши «союз для войны». Вот почему надлежало исключить ма­лейший намек на разглашение.

Третья инструкция, данная Гитлером Риббентропу, касалась уточ­нения формулировок: своими выражениями Риббентроп должен был создать впечатление, будто бы никакого «решения фюрера напасть на Польшу тогда не существовало»[1155]. В ходе своих переговоров в Москве Риббентроп, как подтвердил после войны Гауе[1156], придерживался этого указания, тем самым добиваясь сознательного вуалирования истинных намерений Германии.