Роман Романов - MMIX - Год Быка

• Название: MMIX - Год Быка
• Автор: Роман Романов
• Жанр: Филология

Новое историко-психологическое и литературно-философское исследование символики главной книги Михаила Афанасьевича Булгакова позволило выявить, как минимум, пять сквозных слоев скрытого подтекста, не считая оригинальной историософской модели и девяти ключей-методов, зашифрованных Автором в Романе «Мастер и Маргарита».

Выявленная взаимосвязь образов, сюжета, символики и идей Романа с книгами Нового Завета и историей рождения христианства настолько глубоки и масштабны, что речь фактически идёт о новом открытии Романа не только для литературоведения, но и для современной философии.

Впервые исследование было опубликовано как электронная рукопись в блоге, «живом журнале»: http://oohoo.livejournal.com/, что определило особенности стиля книги.

(с) Р.Романов, 2008-2009

---

Прежде чем разбирать конкретные примеры, попробуем доказать общую теорему, которая звучит так: «Художественное произведение лишь тогда является великим (культовым), когда содержит в себе сказочный сюжет». Доказательство этой теоремы в свою очередь опирается на более простую лемму: «Сказка – ложь, да в ней намёк на образы и сюжеты коллективного бессознательного».

В части архетипических образов и сюжетов последнее утверждение можно считать общеизвестным, доказанным многими исследователями древних мифов и народных сказок. Но наша формулировка немного шире и предполагает наличие в коллективном бессознательном не только древних архетипов, но и более актуального содержания, а также футуристической, точнее – эсхатологической компоненты – то есть образов и сюжетов, описывающих не начало, а конец времён. Собственно, главным практическим доказательством наличия в нашем общем коллективном бессознательном как архетипических, так и эсхатологических образов и сюжетов является, с одной стороны, наличие культовых, вечных произведений, а с другой стороны – живой отклик, воодушевление слушателей, читателей, зрителей, воспринимающих эти образы и сюжеты.

Достаточно надежно установлено, что авторы таких культовых произведений получают их в виде «откровения», то есть, согласно современным психологическим воззрениям, черпают вдохновение, образы и сюжеты из «коллективного бессознательного», то есть из той части человеческой психики, которая не воспитывается или модифицируется через сознание, а наследуется в неизменном виде напрямую от предков. Поэтому архетипические или эсхатологические образы и сюжеты одинаковы для всех людей в пределах весьма больших сообществ. Воздействие культовых произведений на все сообщество трудно объяснить иначе как высвобождением особого рода психической духовной энергии в момент, когда внешний образ из религиозной мистерии, спектакля, книги, фильма совпадает с внутренним образом «коллективного бессознательного». То есть совпадение образов – это ключ к запасам психической энергии, наличие которой предполагают все самые развитые психолого-антропологические теории, называя их по-разному – «дух» у Апостола Павла и у Арнольда Тойнби, «либидо» у Фрейда и Юнга, «пассионарность» у Льва Гумилева.

Соответственно, одинакова общественная функция древних пророков и великих художников – проникнуть в глубины коллективного бессознательного и описать на современном им языке архетипы, образы и сюжеты, чтобы дать всему обществу ключ к запасам духовной энергии, необходимой для развития. Именно для этого общество оказывает давление на творца, создает вокруг него амбивалентную «творческую среду», одновременно изолирующую, ранящую амбиции и побуждающую, создающую неопределенность, требующую выхода. Все выходы для внешней, светской активности перекрыты, поэтому единственный путь для Поэта – вслед за Орфеем в преисподнюю «коллективного бессознательного», ведомый образом своей Музы, она же Эвридика, она же Ариадна. Из более близких хрестоматийных примеров достаточно вспомнить феномены Болдинской осени или публичного одиночества Булгакова.

Что касается эсхатологических образов и сюжетов, то, наверное, нет особой необходимости представлять авторов наиболее известных и вдохновляющих откровений – Иоанна Богослова и Мишеля Нострадамуса. Однако эти произведения нельзя назвать художественными, и вдохновляют они не столько массового читателя, сколько других авторов и толкователей. Но я могу назвать оказавшее и оказывающее влияние на массового читателя художественное произведение, загадка которого объясняется именно ярко прописанными эсхатологическими образами и сюжетом – это, разумеется, «Мастер и Маргарита» Булгакова. Однако и кроме этого Романа Романов, эсхатологическая напряженность ХХ века отражается в образах многих культовых книг, пьес и фильмов. Причем, что характерно, образы чаще всего вполне человеческие, приземленные, а сюжет – фантастический или фантасмагорический. Впрочем, разговор об эсхатологических сюжетах в книгах и фильмах второй половины ХХ века заслуживает отдельной статьи или даже монографии. Однако читатель и сам может найти параллели в сюжетах и образах таких далеких по жанру и внешнему содержанию произведений как мистический роман «Мастер и Маргарита», пьеса «Пролетая над гнездом кукушки», кинокомедия «Кавказская пленница», шпионский телесериал «Семнадцать мгновений весны» или фантастическая притча «Сталкер», и не только. Нужно только помнить, что мифологический сюжет в любом художественном произведении вписан столь же схематично, условно, как и в любой сказке.

Основное же содержание любого романа или пьесы, как культового, так и обычного, составляет непосредственный отклик автора на давление обстоятельств и отражает состояние «творческой среды». Поэтому внешнее содержание романа Булгакова – это сатира на сообщество советских литераторов. А например, содержание книг Стругацких отражает мечты, иллюзии и фобии советской научно-технической интеллигенции. Точно так же дворянин Лев Толстой сталкивается с техногенными ужасами первой войны индустриальной эпохи – Крымской, окончательно перечеркнувшими надобность в лучших качествах прежнего дворянства – личной доблести и чести. И этот когнитивный диссонанс – несоответствие внутренней самооценки и результатов внешнего экзамена – оставляет глубокую незаживающую рану в душе дворянина, залечить которую можно, только выплеснув свои переживания на бумагу, создав в лице Андрея Болконского обобщённый светлый образ уходящего дворянства, достойно, но обреченно сопротивляющегося наступлению новой исторической эпохи.

Надеюсь, с этой констатацией никто не будет спорить, что Болконский – это обобщённый образ романтического сословия екатерининского дворянства? Нетрудно догадаться, что Пьер Безухов – это такой же обобщенный образ обновленного сословия дворянской интеллигенции, идущей на смену прежнему дворянству. Причем нетрудно заметить, что на Пьера, как и на других персонажей, Толстой смотрит со стороны, ясным и отстраненным взглядом умирающего Болконского. В Толстом тоже умер дворянин-воин, которого сменил интеллигент дворянского происхождения. Собственно, пока мы не входим в противоречие с типично интеллигентским пониманием литературного типа как отражения наиболее общих черт и смыслов. Однако интеллигентное литературоведение уходит от вопроса, откуда писатель берет эти обобщенные образы. И почему создавая типический образ, писатель ставит героя в обстоятельства сюжетной линии отнюдь не типические. Или может быть, все московские масоны переодевались в мужицкое платье и охотились на Наполеона?

Так может быть более продуктивной будет гипотеза о том, что великий писатель черпает свои бессмертные образы и сюжеты из коллективного бессознательного? Не находя должного идеала в окружающей действительности и побуждаемый совестью, то есть прочной внутренней связью с близкими по духу людьми, душа писателя обращается не к внешнему сознанию, а к внутренней интуиции, к коллективному бессознательному, где этот самый идеальный образ дворянина существует вместе с другими идеальными образами. Поэтому основной сюжет великого произведения отражает судьбу и взаимоотношения вовсе не «типичных представителей», а самих сословий (социальных слоев, субэтносов).

Напомню, что мы доказываем теорему, следовательно мы должны опереться на какие-то аксиомы – бездоказательные, априорные положения. Я мог бы, как большинство философов-интеллигентов, просто уйти и от этого вопроса, неявно приняв за аксиому «общепринятый взгляд». Но честь и совесть заставляют открыть забрало. Все выше- и нижеизложенное имеет смысл, только если принять за основу определенную аксиоматику, которую я заимствую из книги «Государство и Традиция». В частности я согласен с постулатом, что развитие отдельной личности и любого, даже самого большого сообщества, происходит по одним законам. И что взаимодействуют большие сообщества, в том числе субэтносы или сословия, точно так же как и отдельные личности.

А это означает, что поступки лидеров и отношения больших социальных групп, действующих в историческом процессе как единое целое, определяются желаниями и отношениями тех самых идеалов, живущих в той части психики, которая называется «духом». Когда сословие является активным актором истории, то желания и устремления души воздействуют на «внешнего человека» и выливаются в те или иные поступки, продиктованные исторической миссией сословия. Когда сословие уходит временно или насовсем из активной роли в истории, наиболее пассионарная его часть превращается в «творческую среду», побуждающую писателя, режиссёра (или в древние времена – пророка) создать виртуальную реальность – роман, пьесу, мистерию, в которой душа может получить внешнее соответствие идеалу, а значит ключ к духовной энергии развития – что проявляется в особой, воодушевляющей силе великого романа или иного культового произведения. Следовательно, кроме архетипических мифов и сказок, а также их эсхатологических аналогов, из коллективного бессознательного в информационную среду транслируются также актуальные образы и сюжеты, соответствующие идеалам современных сообществ.