Эли Визель - Рассыпанные искры

• Название: Рассыпанные искры
• Автор: Эли Визель
• Издательство: Мосты культуры/Гешарим
• Жанр: История
• Год: 2000
• ISBN: 5-93-273-002-1

Эта книга повествует о зарождении и развитии хасидизма — мистического учения в иудаизме, возникшем в середине XVIII столетия на Украине. Через призму преданий, легенд и поучений автор раскрывает образ основателя хасидизма Баал-Шем-Това и его ближайших учеников.

---

В течение двух следующих веков легенда Бешта всплывала не раз, когда судили его последователей: она помогала людям выживать, а иногда готовиться к смерти. Она явилась даже в царстве ночи. Еврейский поэт видел: где-то там, на Востоке, у рвов, доверху заполненных трупами, стоял Баал-Шем. И вдруг к великому гостю протянулись руки и послышался крик: «Добро пожаловать, рабби Исраэль, Баал-Шем-Тов, спасибо тебе за твои чудеса, рабби Исраэль, сын Элиэзера!»

Итак, в царстве хасидской легенды Баал-Шем провожает своих учеников до самого края ночи. Опять чудо? Конечно же нет. Смерть отрицает чудеса. Смерть миллиона детей отрицает нечто большее, чем чудеса.

Что не может не изумлять нас, так это то, что хасиды оставались хасидами в стенах гетто, в лагерях смерти. Под топором палача они прославляли жизнь. Пораженные немцы шепотом передавали друг другу рассказы о евреях, которые танцевали в катящихся в Биркенау вагонах для скота. Хасиды праздновали Симхат-Тора. А еще были те, кто в блоке 57 в Аушвице старались заставить меня присоединить свой голос к их пылким песнопениям. Были ли это чудеса, иные из которых не удались? Возможно.

И еще одно. Искра, вспыхнувшая в Карпатских горах, не угасла. Напротив, она питает наше собственное колеблющееся пламя. Укрепившись в Иерусалиме, хасидизм вновь охватывает диаспору. Трудно вообразить более необычное явление: потеряв в Катастрофе почти всех своих последователей, хасидизм закипел вновь энергией. На Любавическом подворье в Бруклине можно встретить сотни молодых людей со всех концов мира. Я встречал хасидов в Ленинграде, в Клеве, Москве и был глубоко тронут их скрытой верой.

И все они старались определить себя применительно к давно ушедшим учителям.

Они живут в Америке, но они — лизенские, межиричские или рижинские. Нет больше евреев в Вижнице, но есть вижницкие хасиды по обе стороны океана. Это справедливо и для других ветвей хасидизма или хасидских династий. Гер, Косов, Садигора, Карлин — эти царства просто перенесли свои столицы в другие места. Любавич находится повсюду, кроме Любавича, Сигет и Сатмар уже не в Трансильвании, а там, где живут и помнят все сатмарские и сигетские хасиды. И живут истории, оставленные нам Бештом, чтобы мы переживали их, как свои собственные. Именно это — наиболее поразительное, наиболее трогательное из его чудес.

Достойны ли мы этих историй и легенд? Как сказать. Способны ли мы еще повторять эти легенды без ущерба для их непосредственности? Как сказать. Можем ли мы и теперь со страстью и благодарностью перечислять: алеф, бет, гимел, далет — так же, как некогда, давным-давно, произносил их он, чтобы словом освободить нас от изгнания? Способны ли мы еще начать все сначала?

УЧЕНИКИ

Вот история о том, как рабби Яаков-Йосеф из Полонного приобщился к хасидизму.

Однажды утром явился он в Шаргородскую синагогу и увидел, что она пустует.

— Где же наши евреи? — спросил он служку.

— На рынке.

— Все? И это в час, когда им следовало бы молиться?

— Видите ли, там какой-то незнакомец рассказывает истории. А говорит он так, что никому не хочется уходить.

— Какое бесстыдство! Ступай и немедленно приведи его сюда.

Делать нечего, и служка повиновался, ведь это — его обязанность. Он побежал на рынок, пробрался сквозь толпу и передал повеление рассказчику.

— Прекрасно, — сказал незнакомец, — я иду.

Рабби не встал ему навстречу:

— Кто ты такой, и как осмеливаешься ты совращать общину с путей Господних?

— Не сердись, — сказал пришелец, — такой рабби, как ты, никогда не должен поддаваться гневу. Вместо этого выслушай историю.

— Что? Еще история? Похоже, твоя наглость не знает границ. Ты поплатишься за это.

— Гнев — это то, что нужно держать в узде, — мягко заметил пришелец. — Послушай меня…

Что-то в его голосе взволновало рабби, и он замолчал. Он не мог не слушать, такого с ним раньше никогда не бывало.

— Эта история случилась со мной, — произнес Баал-Шем. — Я ехал в повозке, запряженной тремя разномастными лошадьми, и ни одна из них не ржала. Я не мог понять— почему? До тех пор, пока мы не встретили по дороге крестьянина, который крикнул мне, чтоб я ослабил поводья. И в ту же секунду все три лошади заржали.

Ослепительной вспышкой предстал перед рабби из Шаргорода смысл притчи. Чтобы душа трепетала и звучала, она должна быть свободной: обилие запретов душит ее.

И он начал плакать. Он рыдал так, как никогда не рыдал раньше: свободно, неудержимо, без всякого видимого повода. Что случилось позднее — хорошо известно: рабби Яаков-Йосеф стал одним из столпов нового движения.

«Человек не одинок, — сказал Баал-Шем своему товарищу, рабби Пинхасу из Кореца. — Прошлое отягощено значением. Оно наполняет наше одиночество. Ты и я, все мы должны отдавать себе в этом отчет. Давным-давно, в Египте, каждый из нас старался сохранить святой язык, имена наших предков и память о Завете. У ног пророков каждый из нас получал наставления. Каждый из нас следовал за Йохананом бен Заккаем в изгнание, каждый из нас внимал устрашающим словам Шимона бар Йохая. Вот почему мы должны оставаться вместе». И они оставались вместе.

Блистательный и скромный человек, но неистовый индивидуалист, рабби Пинхас из Кореца настойчиво искал свой собственный путь, вместо того чтобы просто следовать за Учителем — и вообще за учителями. Оттого он и не объявил себя учеником Баал-Шема, будучи, однако, его другом.

Хасидская традиция гласит, что рабби Пинхас из Кореца научился у Баал-Шема трем вещам, правда, не говорится каким именно. Взамен рабби Пинхас научил трем вещам Баал-Шема — возможно, тем же самым.

Он горевал, что у него нет голоса: «Если бы я мог петь, я бы заставил Бога жить среди людей».

Он не видел проку в почестях и богатстве. Несмотря на свою бедность, рабби Пинхас говорил: «Я никогда не желал того, чего бы у меня уже не было».

Став Учителем — против своего желания — он сказал: «Всему, что я знаю, я выучился раньше, сидя в стороне в последнем ряду у печки. А вот теперь я восседаю здесь на почетном месте — и я не понимаю…»

Многочисленные поклонники так беспокоили его, что он умолял Бога сделать его отвратительным в глазах людей. Желание было удовлетворено. С тех пор его избегали. Но в результате одиночество рабби Пинхаса легло тяжким бременем на его жену. Позже оно и его стало огорчать. Тогда он упросил Бога вернуть ему подлинные черты и признал, что человек не должен выдавать себя за кого-то другого.

Его страстью было возвращать выкрестов в лоно Израиля. Он полемизировал с ними, был открыт и никогда не обходил острых углов. Он объяснял преимущества раскаяния, доказывал его возможность, а в заключение уговаривал выкрестов прочесть вместе с ним «Шма, Исраэль», прибавляя: «Ведь это вам ничего не стоит». Чтобы порадовать его, некоторые соглашались.

Однажды ему сообщили, что несколько вероотступников требуют доказательства бытия Божия. Он кинулся в синагогу, открыл Ковчег Завета, схватил свитки Торы и вскричал: «Я клянусь, что Бог существует, разве этого доказательства мало? Что еще им надо?!»

Правда была для него высочайшей добродетелью. Он как-то сказал: «Если бы все люди говорили правду, не пришлось бы ждать Мессию: он пришел бы давным-давно».

Во время подготовки к путешествию в Святую Землю рабби Пинхас из Кореца заболел. Дрожа в лихорадке, в бреду он говорил только о смерти. Никогда не видели его таким подавленным и страдающим. Снова и снова призывал он своего друга рабби Хаима из Красны, умоляя не покидать его одного: «если ты останешься со мной, я меньше буду бояться Ангела смерти». Рабби Хаим находился в соседней деревне. Была суббота. Срочно созванный Совет раввинов разрешил послать за ним гонца. Рабби Хаим прибыл на следующий день. Слишком поздно.

Несмотря на свои богатства, ученость и почести, которыми его осыпали, рабби Нахман из Косова принадлежал к хасидскому братству, практикующему аскетизм. В нем сидел бунтарский дух — он противопоставлял себя всем. Хасиды считали его антихасидом, а для врагов Баал-Шема он был его приверженцем.

Когда ему указывали на то, что, вопреки традициям предков хасиды пользуются новым молитвенником, он раздражался: «С чего это вы беспокоитесь? Почему вы уверены, что все ваши предки попали в рай?»

С самого начала дружбы между рабби Нахманом из Косова и Баал-Шемом их отношения были и оставались двусмысленными. Однажды Баал-Шем обронил довольно странное замечание: «Рабби Нахман из Косова пытается поймать, хуже того — убить меня, но это ему не удастся».

«Знаешь, кто отменил небесное повеление, которое навлекло бы страшные бедствия на наш народ? — спросил Баал-Шем рабби Нахмана из Городенки. — Я скажу тебе. Отнюдь не я, не ты, не руководители общины. Молитвы наши, посты наши — все было напрасно. Спасла нас простая женщина, женщина из народа. Вот как это случилось. Она пришла в синагогу. Слезы струились по ее лицу, и сказала она Всемогущему: „Владыка небесный! Отец Ты нам или нет? Почему ты не хочешь внять голосу детей Твоих, умоляющих Тебя? Ты видишь — я мать, и детей у меня много — пятеро. Когда они проливают слезы, сердце мое разрывается. Но у Тебя, Отец, у Тебя их намного больше. Ведь каждый человек — Твое дитя, и каждый плачет, плачет и плачет. Неужели Ты, даже если сердце Твое сделано из камня, можешь оставаться безучастным?“ Бог признал ее правоту», — закончил Баал-Шем.