Александр Кикнадзе - Кто там стучится в дверь?

• Название: Кто там стучится в дверь?
• Автор: Александр Кикнадзе
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1976

Александр Кикнадзе знаком читателю по книгам: «Тот длинный тайм», «Чтобы это испытать», «Окинь противника взглядом», «Где-то недалеко от нас», «Королевская примула», «Закон Больших игр», «От Мадрида до Токио».

Новый роман А. Кикнадзе повествует о том, как формировался и мужал характер молодого советского разведчика, всей своей жизнью подготовленного к подвигу.

События романа разворачиваются на Кавказе, в разведывательной школе, Мюнхене, Москве, на фронтах Великой Отечественной войны, в немецком тылу и охватывают период с 1918 года до наших дней.

---

В ту же секунду оказался на ногах Арсений. Вытащил наган из-под подушки, выглянул в окно. Молния помогла ему разглядеть промокших людей в папахах, они собирались под чинарой.

Марта стыдливо закрылась одеялом. Петер отвернулся, одел мальчишку, подвел его и Марту к стене, стал перед ними, как бы готовясь защитить от пуль.

Маленький Граня смотрел на маму и отца спокойными глазами. Став взрослым, он не раз спрашивал себя, почему тогда не испугался. Наверное, оттого, что рядом был отец. Когда он был рядом, Гране ничего не было страшно. А еще в руках у отца был наган. Кто посмел бы приблизиться к нему, если в руках у отца отчаянно бухающий и способный уложить любого врага наган?

Рипа выбил окно (в комнате сразу запахло дождем) и, выставив обрез, негромко сказал:

— Выходи, комиссар, пришла пора ответ держать.

Отец не пошевельнулся. Он держал руку за спиной, а в руке был наган.

— Ах, мы не хотим выходить?.. Мы боимся оказаться лицом к лицу с народом. Посмотрим, какой ты герой... А ну выходи, гнида, из дому.

Рипа угрожающе повел дулом в сторону Марты и ребенка.

— Считаю до трех...

Когда пролетела пуля, пробила фотографию на стене и когда сверху посыпались белые кусочки и белая пыль, Граня впервые почувствовал страх — не за себя, а за маму. В ту же секунду выстрелил отец. И не попал. Не попал! Как это случилось? Или молния ослепила?

«Неужели к нам никто не поспешит? Неужели никто не слышал их топота? Вот кто-то стреляет вдали. Может быть, это красноармейцы?» — со слабой надеждой думала Марта. Она слышала, что Рипа объявился — его видели в других деревнях — что стал он своим человеком и советчиком у сына гянджинского бека Ага Киши, собравшего банду в пять десятков сабель, что эта банда не ведает жалости.

Рипа снова прокричал из-за стены:

— Вылазь, комиссар, подобру-поздорову, о жене и сыне подумай!

Продолжая отстреливаться, Арсений бросил Марте:

— Дворами, дворами уходите... Сына сбереги!

Кто-то за окном взвыл от боли. Выругался Рипа.

Марта прижала к себе малыша. Граня слышал, как громко, кажется громче выстрелов, бьется ее сердце.

— Вы мне его не трогайте, вы мне его приведите теплым и красивым. Чтобы разговор с ним можно разговаривать. Башку сниму, если кто в него попадет, — донеслось из-за окна.

— Марта, я не смогу долго удерживать их. Уходи, уходи дворами. Не медли, не жди. Пусть малыш не увидит! — Арсений продолжал стрелять.

— Куда же нам, родной?

В эту минуту Арсений вскрикнул, выронил револьвер и зажал левой рукой рану на плече. Его схватили, закинули руки за спину, связали. Выволокли на улицу.

В окнах были выбиты стекла. Почувствовав безопасность, бандиты стали по одному пролезать в комнату, держа наготове обрезы. Они с любопытством осматривались, прикидывая, чем бы поживиться. К их удивлению, в доме начальника, кроме шкафа с книгами, тахты, стола, настенного коврика над детской кроваткой, не было ничего. Решили, что добро запрятано в подполье. Где это видано, чтобы человек был начальником и ничего не наворовал, не накопил — такого не бывало... или начальник этот был плевый, неумелый... с такими начальниками революция далеко не пойдет. Трое в мохнатых шапках вытерли мокрые от дождя лица и руки о простыни и, ловко орудуя топорами и кинжалами, начали разбирать пол.

— Прежде чем с тобой, комиссар, по душам говорить начнет господин Ага Киши, хочу задать один вопрос, — сказал Рипа. — Для чего тебе надо было хату мою поджигать и жизнь мою на грань риска ставить? Что я тебе сделал плохого... или помочь не хотел?.. В ту пору я не слишком соображал, где чья правда лежит. Видишь, как бывает: кто сегодня велик — завтра мал, а кто сегодня мал — завтра велик. Не чаял встретиться со мной небось. Глупый, глупый ты человек, комиссар! Вместо того чтобы сразу сдаться на милость, стрелять начал, одного нашего ранил. Чуешь, что теперь тебе и твоим родным будет? Нет, плохо и мало вас учили, комиссаров. Придется этим делом заняться.

— Дом поджег я, — прошептал Петер. — Их не трогайте. Это не они, это я.

— Марш с дороги, недоумок!

— Это я поджег. И камень бросил в окно, чтобы разбудить. Их не трогайте.

Горбоносый бородач Ага Киши подал знак, ближайший к нему всадник подъехал к Петеру и со всего размаха осадил плетью.

Петер закрыл лицо руками и не двинулся с места.

— Я прошу, пожалуйста... Позвольте, я уведу женщину и мальчика. Чтобы мальчик... стыдно при мальчике так. Это не хорошо. Позвольте, я уведу мальчика... не надо меня бить. Я уведу и приду обратно. Это я бросил камень в окно и поджег дом. Они не виноваты, их не трогайте.

— С дороги, подлюга! Время на тебя тратить... — Рипа зло выругался.

Человек с плетью вытащил маузер и выстрелил. Покачнулся Петер, гулко грохнулся наземь.

— Что вам нужно, скажите, что вы хотите? — стараясь перекричать дождь, спросила Марта. Ей казалось, что сейчас сердце ее вырвется, расколется, разорвется от беспомощности, беспросветности. Ага Киши с презрением отвернулся, показывая, что с женщиной разговаривать не намерен.

— Спроси у него, — обратился Ага Киши к Рипе, показывая на Песковского, — спроси, чем мешал им мой отец? Почему комиссары арестовали и выслали отца? Почему они отняли у меня все, что я имел? Кто звал сюда его, русского? Почему решил наводить здесь свои порядки?

— Отца вашего к ответственности за то привлекли, что он прятал у себя бандитов; они скрывались от правосудия...

— Они были верными мусульманами.

— А еще ваш отец, вместо того чтобы передать запасы хлеба представителям законного правительства рабочих и крестьян, распорядился поджечь амбары.

— Разве он украл это зерно, или это было не его зерно, с которым он мог делать что хотел, как хозяин? — Ага Киши ударил себя плеткой по сапогу и попридержал коня, испуганно шарахнувшегося в сторону.

Гроза вдруг затихла. Дождь прекратился.

— Арсений, что они хотят от тебя, что они собираются сделать? — Марта, прижимая мальчишку, сделала попытку приблизиться к мужу; ее оттолкнули.

Арсений отвел глаза в сторону. Он подумал, что хотел бы одной-единственной вещи на свете... Чтобы не было рядом Марты и ребенка, чтобы они не сковывали его, не лишали уверенности в силах и мыслях, а еще чтобы был у него в руке наган.

— Это зерно посеяли, вырастили и убрали крестьяне, которые гнули спину на бека. Новая власть берет у беков и фабрикантов, у буржуев то, что было сделано другими, рабочими и крестьянами.

— А чья была земля, чья была земля, на которой росло это зерно? Это была земля моих прадедов, моего отца, моя, моих сыновей. Или не так? Или мой род у кого-нибудь украл эту землю? Вы арестовали отца, кто мне ответит: жив ли он, а если нет, где похоронен?

— Вы не по адресу обратились за справкой. Советую вам явиться с повинной, быть может, вам сохранят жизнь, а так рано или поздно ваша банда будет разгромлена, как были разгромлены другие банды... Что стало с их главарями, вы, должно быть, знаете.

— Знаем, потому и пожаловали к вам. Чтобы потребовать ответа. Пришла пора и вам платить. Мы еще многих ваших успеем на тот свет переправить, пока исчезнет последний наш человек.

Светало. В соседнем доме едва приоткрылась и тотчас закрылась ставня.

— Проклятые, — прошептала Марта, — проклятые... Попрятались по щелям. Тараканы. За свои шкуры испугались. У скольких охотничьи ружья да вилы... Но... что они могут сделать со своими дедовскими берданками? Их всех перебьют. И все же неужели мой отец, неужели он ничего не слышит, как же может сидеть за закрытой дверью?

Словно отвечая мыслям Марты, на улице показался Альберт Александрович Грюнфельд. Он был по колено в грязи, но не обращал на это внимания. Шел высокий и гордый, как бы говоря всем видом, что нет на свете такой силы, которая могла бы вывести его из душевного равновесия, что спокойствием и благоразумием своим он готов помочь этим несчастным людям найти выход из положения, в которое они сами себя поставили.

Грюнфельд имел свой взгляд на понятия «справедливость», «частная собственность», «трудовая повинность», ему, немцу, не нравилось, что в колонии появились большевики и что колонию заставляют жить по новым законам. Он не одобрял выбора дочери и старался делать вид, что и внук ему не так близок, как был бы, если бы... Впрочем, на эту тему говорил с дочерью только раз в жизни, когда она попросила разрешения выйти замуж за русского комиссара. Он предупредил ее, чем это может кончиться, он словно предвидел, что наступит такой вот предрассветный час.

При всем том Песковский был мужем его единственной дочери и отцом единственного внука. Грюнфельд говорил себе, что делает только то, что обязан сделать как отец и дед. Кто еще, кроме него, может встать на защиту, нет, не Песковского, его не спасти, на защиту внука? Альберт Александрович знал, кто такой Ага Киши, знал его неуправляемый нрав. От него можно было ждать всего или, точнее, неизвестно что можно было ждать; все зависело от того, что взбредет ему в голову. Может помиловать, может всадить пулю и в Песковского и в него, старика, — зачем защищаешь нечестивца?