Николай Гарин-Михайловский - Том 4. Очерки и рассказы 1895-1906

• Название: Том 4. Очерки и рассказы 1895-1906
• Автор: Николай Гарин-Михайловский
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1957

В третий том Собрания сочинений Н.Г. Гарина-Михайловского вошли очерки и рассказы 1895–1906 гг.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

— Насчет этого без опаски, — усмехнулся Писемский, заметив движение доктора.

Большая комната учителя имела очень мало мебели: кровать, стол, два стула да шкаф некрашеный, еще не остекленный, весь наполненный книгами.

— Библиотека вот недурная, — без малого всю Иван Андреевич пожертвовал нам…

Библиотека действительно оказалась недурная. Кроме детских, было много книг, которым позавидовал бы любой интеллигент.

Я выразил по этому поводу удивление.

Писемский рассмеялся и ответил:

— На днях земский заехал тоже попить чайку и тоже обратил внимание на библиотеку. Теперь и побаиваюсь.

— Это уж новый, Горянов? — спросил доктор.

— Он, — лаконически кивнул головой учитель.

— Кажется, симпатичный? — спросил доктор. — Говорит о прогрессе.

— Вот увидим, — уклончиво ответил учитель, — садитесь, господа.

Мы с доктором сели на стулья, учитель на кровать.

— Иван Андреевич как? — спросил доктор.

— Мучается, — усмехнулся учитель.

И, помолчав, нехотя, заговорил полусерьезно:

— Да ведь в самом деле: ведь это богатырь, размах какой… Горы бы ему ворочать, а вместо этого игрушечные размеры каких-то жалких попыток с людьми, которые не понимают и не хотят понимать…

Молодой безусый Писемский, светлый блондин, горбился, постоянно смущенно проводил по своим коротко остриженным волосам и старался казаться старше своих лет. Он говорил тихо, убежденно, слегка нараспев. Но иногда вдруг сразу слетал с него серьезный тон, и он улыбался по-детски, удовлетворенный м счастливый.

Он застенчиво спросил меня:

— У вас теперь, кажется, нет школы?

— Собираемся строить.

— А учитель есть?

— Нет еще. У вас школа ремесленная? — спросил я в свою очередь.

— Да, только средств мало, а ребятишки охотятся.

— Какие у вас ремесла?

— Да теперь пока переплетная, — я сам учу, — столярная. Иван Андреевич хочет с весны завести образцовые поля, да не знаю, как владельцы: денег у них уж очень мало, — ничего почти не дают на школу, — так из ничего и делаем, Иван Андреевич больше на свое жалованье. — Учитель пригнулся, хихикнул и развел руками. — А так можно было бы; есть замечательно способные, да, главное, охотятся, — все, положительно все.

Он помолчал и продолжал:

— Вот пчеловодство начали: Иван Андреевич раскошелился — дадановский улей нам выписал.

Он опять рассмеялся, вытянул руку и размашисто ударил другой по ней.

У людей, преданных своему делу, особая манера говорить, особый голос.

Как-то сразу это чувствуется, сразу заинтересовываешься их делом. Мелочь, мимо которой прошел бы и не заметил, в таком освещении становится яркой и красноречивой.

Как у хорошего повара из самой простой провизии выходит вкусно и аппетитно, так и у Писемского было уменье, была способность придавать вкус и аппетит своему делу. Делалось это как-то незаметно, само собой.

Через полчаса мы уже чувствовали себя здесь своими людьми.

В соседней комнате, отделенной от учительской только легкой переборкой, уже давно слышалась какая-то возня.

Учитель все время прислушивался и иногда улыбался про себя. Он не выдержал наконец и, подойдя к дверям, с нескрываемой улыбкой удовольствия посмотрел в открытую дверь. За ним заглянули и мы.

Учитель весело прошептал:

— Ишь, шельмецы…

В соседней комнате на столе кипел только что поставленный громадный самовар. Кипел весело, энергично, выпуская во все отверстия пар. Вокруг самовара суетилось несколько подростков учеников.

Один заваривал чай, другой держал рукой кран самовара, чтоб запереть его вовремя, третий расставлял чашки, а один, откусив здоровый кусок полубелого хлеба, жевал его энергично, взасос. Еще один, ни на кого не обращая внимания, лежал на кровати и читал какую-то книгу.

Заметив учителя, а главное, нас сзади, все смутились.

Учитель тихо объяснял нам:

— Это они из заработка кутят; тут из соседней экономии работу переплетную давали.

— Хлеб-то хороший? — спросил он у того, кто уплетал его большими ломтями.

— Хороший, — с полным ртом хлеба отвечал мальчик.

— Ну, ешьте и пейте, а напьетесь, к нам тащите самовар…

— А ты бери, что ль, теперь его, Шурка, — предложил маленький с острыми глазками мальчик.

— Ну, ладно, — ответил учитель, — мы сейчас еще не станем, дождемся Ивана Андреевича.

Учитель затворил дверь и заговорил, ни к кому не обращаясь особенно:

— Казалось бы, прямая выгода всем землевладельцам лично для себя заводить школы: ведь новая культура неизбежна, и нужны новые работники. Главным образом тут не идет у Ивана Андреевича дело не потому только, что не дают, не веря в эту культуру, ему денег, а потому, что и соответствующих рабочих нет: там машину сломал, там лошадь опоил, там корову упустил в мирской табун… то все, что здесь, конечно, еще пустяки, а если всю новую картину взять, — без новых людей откуда она возьмется? И положение такое, что приходится не дело делать, а тратить время и силы на то, чтоб Христа ради собрать, или хозяина земли убеждать в его же пользе. По подписке на постройку школы собрали, на счет Ивана Андреевича обставили — только лес барский.

— Вы много жалованья получаете?

— Восемь рублей и месячное.

— Владельцы платят?

— Владельцы месячное выдают, а жалованье из церковно-приходских сумм.

— Это церковно-приходская школа?

— Да. С одной стороны, в ней, конечно, больше свободы, чем в земской.

— Неужели?

— Гораздо больше, — мрачно, как эхо, повторил, входя в это время, громадный, широкоплечий Иван Андреевич. — Конкуренция у них с земством, а прав смотреть сквозь пальцы больше…

Там у доктора среди гостей размеры Лихушина скрадывались. Здесь он вырисовывался во весь свой рост, сильный, стройный, широкий в плечах, сухой и жилистый. Карие большие глаза напряженно смотрели из глубоких орбит, нижняя губа как-то пренебрежительно выдвинулась вперед. В то время как мягкая бородка и вьющиеся на голове волосы придавали всему лицу что-то молодое и нежное, энергичный сдвиг бровей сильный загар, глухой голос, напротив, производили впечатление мужества и силы. В глазах эти контрасты лица слились, производя сложное притягивающее впечатление… Было что-то удалое, и властное, и ласковое, как у женщины.

Поздоровавшись, он сел на кровати рядом с учителем и угрюмо сказал ему:

— Ну-ка, прочти, что нам пишут.

Учитель взял и стал внимательно читать.

Прочитав, он молча возвратил письмо.

— Ухожу, — решительно, односложно бросил Иван Андреевич.

— Слыхал, — усмехнулся учитель.

Иван Андреевич резко обратился ко мне:

— У вас, кажется, есть свободное место учителя.

— Есть.

— Возьмите меня.

— У меня и управляющего место свободно, — ответил я, радостно подумав, что вовремя приехал.

— Вы не шутите?

— Совершенно серьезно.

— Согласен.

Лихушин сверкнул глазами и протянул мне руку. Учитель растерянно спросил его:

— Взаправду?

— Видишь, — не смотря, бросил ему Лихушин.

— А не выйдет, что я вас сманиваю? — спросил я Лихушина.

Лихушин вспыхнул.

— Крепостной я, по-вашему, что ли? Мне вот предлагают распродать все: арденов, симменталов, деньги выслать, а на будущее время, если и сеять, то исключительно крестьянским инвентарем, который-де дешевле…

XVII

Дней через десять Лихушин совсем переехал в Князевку. Перед этим он был у меня три раза, отобрал у меня план имения, ездил со мной по полям, брал с собой образцы почвы.

Приехав, он пришел ко мне с кучей своих проектов и заявил:

— Сегодня я хочу вас познакомить со всеми моими планами по крайней мере на двенадцать лет вперед. Необходимо прежде всего условиться нам, чтоб работать по определенной, выясненной совершенно программе. И раз мы ее примем, тем самым примем и нравственную ответственность за ее выполнение.

Я с интересом следил за Лихушиным, когда раскладывал он на большом столе все свои бумаги.

А Лихушин между тем продолжал свое вступление. Он весь ушел в себя, большие карие глаза его напряженно горели, а нижняя губа еще больше выдвинулась вперед и, казалось, сильнее подчеркивала выражение пренебрежения. Говорил он, волнуясь, гулко, скороговоркой:

— Владельцы, имение которых я оставил, может быть, и имеют основание быть недовольными мной. Дело в том, что в сельском хозяйстве меня интересует прежде всего вся совокупность дела. Я не имел средств для этого, и волей-неволей мне пришлось ограничиться чисто опытной деятельностью. Я выяснил, например, секрет наших мест. Каждая местность имеет такой секрет; узнать его и значит взять быка за рога, стать хозяином дела. Помимо почвенного анализа, совокупность остальных факторов — климат, влажность там и другое — создают успех того или другого растения. Так, скажем, Новоузенский и Николаевский уезды Самарской губернии — родина пшеницы. Ирбитский уезд Пермской губернии — сплошной конопляник, Псковская губерния родит лен. Наши же места исключительно бобовые: горох, чечевица, люцерна, клевер. Это свое открытие я сделал прежде всего, наблюдая дикую природу, затем и опыты с чечевицей, люцерной, клевером тоже подтвердили мои предположения.