Михаил Лямин - Четыре года в шинелях

• Название: Четыре года в шинелях
• Автор: Михаил Лямин
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Ну, нет. Парторг Николай Щербаков, журналист из Удмуртии, "чернильная душа", этого не допустит. Была не была. Ста смертям не бывать, одной не миновать. Махнем.

И он так же, как боец Синицын, встав во весь рост, бросил одну за другой две противотанковые гранаты. Он отчетливо услышал взрывы, уловил многоустое "ура!", сделал два-три шага вперед и рухнул недалеко от парня, которому пять минут назад дал путевку в бессмертие.

Батальон овладел железнодорожным разъездом. Бой продолжался и после падения будки. Щербакова заменил коммунист Константин Клестов, комиссар полковой батареи. Он отнес парторга в укрытие, взял его сумку с документами и заявлениями только что принятых в партию бойцов и стал продолжать сражение.

На разъезд прибыл командир дивизия. Он помог полку организовать круговую оборону, выслушал рассказ о парторге Щербакове, солдате Бушкове, других погибших воинах, приказал похоронить героев с почестями.

В этот же день дивизия провела еще несколько наступательных боев. Захватила трофеи и пленных. Уничтожила пятьсот двадцать немецких солдат. Об этом на следующий день было сообщено в сводке Совинформбюро. Первый раз за время войны дивизия удостоилась такой чести.

Это был ответ за трагедию под Черневом - Ивлевом. Смерть за смерть. Ответ на хвастливую немецкую пропаганду. Ответ презренным власовцам.

Дивизия жила и набиралась сил. Несмотря на потери, крепла в своем качестве, мужала духовно. Школа войны переводила солдат из класса в класс. Армия проходила суровый и великий университет, чтобы в завтрашних боях защитить диссертацию на звание непобедимой в мире.

Бессмертные Михали

Потеря железнодорожного разъезда Лошаки взбесила немцев. На полки дивизии обрушивалась одна атака за другой. Бои продолжались весь апрель.

Дороги испортились окончательно. Все приходилось переносить на себе. Лошадей осталось очень мало.

Немец бомбил день и ночь. Беспрерывно вел обстрел из дальнобойных орудий. В окружности не уцелело почти ни одной деревни. Даже штабам полков приходилось располагаться в лесу.

Робинзоновский образ жизни серьезно подрывал боевой дух дивизии. Солдаты и офицеры переносили неимоверные физические трудности. Привыкшие смотреть смерти в глаза, многие раненые и контуженные, они не могли привыкнуть к вшам и голоду.

Бои разгорались каждый день. В схватках иногда удавалось разжиться трофеями. Порой завязывались стычки только ради них.

Отступать было нельзя. Приближалось лето. Немцы разрабатывали планы нового наступления. Малейшее ослабление нашей обороны могло обернуться в Подмосковье повторением волоколамской истории. Ее, как известно, не произошло. Летом сорок второго года противник избрал окружный путь на Москву через Воронеж. Западные и северо-западные рубежи оказались для немцев недоступными. На этих рубежах зимой и весной истекали кровью, но стояли насмерть наши дивизии.

Выходили из строя мои товарищи. Сколько их успело уже сложить головы! Пройдут века, но не сотрутся из памяти народной подвиги тех, кто грудью отстаивал каждую пядь родной земли в первый год войны. Это были внешне не эффективные сражения, так называемые бои местного значения, о которых даже не сообщалось в сводках Совинформбюро, но они были прелюдией многих последующих больших битв. Да и по степени своего накала они не уступали фронтальным наступлениям. Неправильно думать, что наши воины проявляли героизм только в боях за большие города и при форсировании рек. Героизм был всюду и ежечасно. Им питалась и наша дивизия в боях за хутора и большаки, за высотки и железнодорожные разъезды. И напрасно эти бои не получали должной оценки в Ставке Верховного Командующего. Мы знали, что Сталин был недоволен боевыми операциями 39 армии и, в том числе, нашей дивизии. Но что мы могли сделать еще в тех условиях?

При очередном артиллерийском налете был убит новый парторг полка Константин Григорьевич Клестов. В бою за железнодорожный разъезд, как я уже писал, он заменил убитого Николая Щербакова.

До войны этот человек работал инструктором Удмуртского обкома партии. Ветеран дивизии. В боях два раза был ранен, но оставался в дивизионном медсанбате. И вот такой человек погиб. Кто он - герой или не герой? Ему не дали золотую звездочку, даже не наградили орденом. За гибель при бомбежке не награждали. А ведь человек до этого смертного часа прошел подлинно героический путь.

Такой была война. У нее были свои приливы и отливы. Была черновая и ювелирная работа. Первая очень часто оставалась незаметной, вторая, наоборот, сияла в лучах славы. Мы выполняли в те дни черновую работу, чтобы позднее дать развернуться ювелирам войны. В этом не было особой несправедливости. В конце концов, мы воевали не за награды.

В те же дни был ранен командир полка Александр Степанович Григорьев, мой воображаемый Андрей Болконский. За короткое время его очень полюбил новый комдив. Он часто говорил старшему лейтенанту: "Ты у меня на левом фланге, но я считаю тебя правой рукой. К утру возьмешь деревню Шкурлы и станешь комендантом".

А в деревне - полтора дома. Комдив любил шутку и умело ею пользовался. А еще больше он любил человека. Знал комдив, что командир полка в одном звании ходит восемь месяцев. Он исправил эту несправедливость.

Убит молодой врач Кузьменко, командир санроты. Тяжело ранен писарь Степан Михайлович Вершинин, бывший инструктор Красногорского райкома партии из Удмуртии. Это был необыкновенный писарь - смельчак, веселого нрава. Как он попал в писаря, уму непостижимо. При каждом наступлении убегал из штаба в батальон и дрался на правах рядового солдата. Опять: кто он - герой или не герой? Говорят, был писарь. А писарям одна награда: медаль при случае.

Я пишу об этом без раздражения. Мне горько сознавать, в какой безвестности погибали порой мои товарищи. Потому и хочу, чтобы знали о них люди.

Вот уже подходит к концу и апрель. Трудно нам. Но мы знаем, что во сто крат труднее защитникам Севастополя. И мы держимся, напрягая все свои физические и духовные силы.

А враг налетает, как бешеная собака. Ищет незащищенные стыки между подразделениями. Пустил разведку и в стык нашей дивизии с соседней, в район деревень Кочережки - Волосатики.

Комдив насторожился и немедленно направил в опасный район вторую батарею артиллерийского полка. Она заняла позицию у деревни Михали. Была поставлена задача - не допустить прорыва танков по дороге из Нахраткова на Высокое, а также из Кочережек на Волосатики.

Батарея имела три орудия и два ручных пулемета. Расчеты были вооружены автоматами и гранатами. Бойцы хорошо оборудовали огневую позицию. Место болотистое. Невозможно было рыть блиндажи, и вместо них делали чадовки с тремя накатами по потолку.

За батареей зорко следили и командование дивизии, и командование полка. Подполковник Кроник то и дело тормошил Засовского, теперь уже майора:

- Как Михали? Смотрите, не прозевайте.

А прозевать можно было в два счета. Кругом леса. Лазеек для прорыва сколько угодно. Но мы знали, что немецкая пехота одна не пойдет и тем более ночью. Ее трусливые повадки мы уже изучили. Вот с танками - другое дело. А раз с танками, значит, утром или днем.

Но охрану несли круглые сутки. В Михали приезжали и командир полка, и его помощники. Приезжал и старший лейтенант Поздеев к своему товарищу, командиру орудия Вотякову. Я уже писал, что с этим рабочим Ижевского металлургического завода доцент Поздеев очень подружился еще дома, в Удмуртии. Они были примерно одного возраста, под тридцать или чуть за тридцать. Может быть, Вотяков немного постарше. Он был на две головы выше Поздеева, шире в плечах, осанистее, и доценту приходилось смотреть на металлурга снизу вверх. Это смешило доцента, и он с уважением говорил товарищу:

- Какой ты большой, Миша. Тебе бы в цирке выступать.

- Вот после войны сражусь с каким-нибудь силачом на ковре, - улыбался и Вотяков.

Немцы показались на рассвете. Из леса вынырнули пушечные стволы танков. Их сразу поймал в бинокль Вотяков, старший среди двух расчетов.

Перед танками была деревня Высокое. Взять ее и поставили целью немцы. Вначале открыли по деревне минометный огонь. Потом двинули стальные громадины.

От Михалей все это было видно, как на ладони. Высокое - первый рубеж перед дорогой. Отдать его никак нельзя. С падением этой деревни рушилась вся наша оборона и дивизия откатилась бы намного назад. Да и приказ был такой не отдавать Высокое.

Из Михалей позвонили в штаб полка. Оттуда примчался на огневые позиции доверенный командира, старший лейтенант Поздеев.

Оба орудия уже вели огонь. Немецкие танки рвались к Высокому. Черные на черном поле, они были почти незаметны. Выдавали залпы пушек. Выстрелит танк, и над его башней на минуту заклубится дымок. По этим дымкам и лупили артиллеристы.

Танки шли цепью. Земля была вязкая, во многих местах болотистая, и это сдерживало немцев. А нашим это было на руку. Как только танк застопорится, ему сейчас же гостинчик.