Анатолий Хорунжий - Неоконченный полет

• Название: Неоконченный полет
• Автор: Анатолий Хорунжий
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1982

В сборник вошли повести «Неоконченный полет», «Черная бурка», «Ветераны», «Озаренный звездами», а также несколько рассказов. Главная тема повестей и рассказов — героизм и мужество советских летчиков в годы минувшей войны и в мирные дни. В основе большинства произведений лежат подлинные события и факты. Автор дает возможность остро ощутить атмосферу грозных дней войны, глубже понять настоящую силу боевой дружбы, товарищества, красоты подвига во имя Отчизны.

Книга рассчитана на массового читателя.

---

— А тот, дискант, которого цепом побили.

— А-а.

Как только выехали из Белицы, Сергей рассказал про Карабабу: его единственного они встретили на улице. Уже куда-то плелся в такую раннюю пору. Сергей, увидя встречного, отвернулся, чтобы тот не признал его, а Дмитрий, беспечно проводив Карабабу глазами, даже кивнул ему в ответ на его слишком подчеркнутое «здравствуйте», Сергей тут же заговорил о нем. Сказывают, Карабаба доносит коменданту обо всем, что творится в Белице. Может быть, и не так, но то, что он подносил хлеб-соль немецкому офицеру, это Сергей лично видел. Карабаба хлопотал, чтобы открыли церковь в Белице, — и ее открыли. Теперь он продает при входе свечки, попу на клиросе подпевает. Его давно по-уличному зовут дискантом, он и раньше, при батюшке, пел на похоронах.

Гнется перед немцами Карабаба, надеется заслужить у них почести, но они о ним не очень-то почтительны. Однажды пришли немецкие солдаты с приказом, чтобы возил хлеб на станцию из артельного амбара. Карабаба в амбаре молотил цепом ячмень — он порядочно запасся немолоченым еще летом. Один из солдат взял цеп в руки, хотел попробовать, как это выбивают снопы, ну и трахнул не умеючи себя по голове. Со злости немец тут же изломал цеп в щепы. Карабаба ощерился на солдата: «Я служу великой Германии, как и ты служишь». И схватил второй цеп, чтобы не сломали и этот. Солдатам показалось, что он им угрожает. Они и дали ему — и сапогами, и цепом. Ко всему на второй день вывезли весь его хлеб со двора. «Не думал, не думал я, чтобы верующие люди ни за что ни про что молотили цепом такого же верующего...» — жаловался людям Карабаба.

— А сейчас он знается с комендантом? — спросил тогда Дмитрий парня, выслушав рассказ до конца.

— Говорят, нет. Разве что нашепчет на кого старосте, кто теленка зарежет.

— Нельзя, значит, резать?

— У-у, ферботен!

«Борьба... И тут борьба, — размышлял Дмитрий, пряча руки в рукава, сутулясь от холода. — И зачем мне все это: кто «за», кто «против», черт его тут разберет. Все перепуталось. Вот бы встретить одного такого шептуна, или старосту, или полицая, и посмотреть ему в глаза. «Продажная шкура!» — сказать бы ему и пристрелить паскуду на месте. Хотя бы одного... Чтобы недаром здесь плутать. И партизан мне разыскивать ни к чему... Зачем влезать в трясину всех этих взаимоотношений, которые тут сложились сейчас? Кто на кого доносит, кто и почему засиделся дома — во всем этом разберется наша власть. Мне бы найти человека, с которым бы податься к линии фронта. В отряде такой непременно отыщется. Военный бы, обстрелянный... Мы бы в такой экипировке где угодно пролезли. Эх, Лебединое, Лебединое! Если бы, как в сказке, стать вдруг Телесиком, и — крылья, хотя бы какие-нибудь крылья! Земля вокруг родная, но не видеть бы ее такой, не плутать бы по ее холодным дорогам. Бить, бить надо на ней врагов бомбами, уничтожать до тех пор... Ты, Сергей, не задумываешься над этим — выручишь меня, а там вернешься домой и будешь возить немецких солдат, куда тебе прикажут».

Дмитрий внимательно посмотрел на Сергея. Хмурый, с заснеженными бровями и ресницами, он сидел неподвижно, грустил. Старый кожушок, ничем не повязанная, голая шея, красное припухлое ухо, намокшая прядь светлых волос, пушок с росинками на щеке — все, что видел Дмитрий в этот час, будило в нем жалость к Сергею. Вот такие же во время летнего отступления просились на машины, просили, чтобы их взяли, не оставляли у немцев. Просились, а мы отгоняли их, вытаскивали из кузовов. Теперь они должны возить немцев, которые ищут в лесу советских летчиков. А что, если бы и я вот так же?

— Сережа, как тебе живется у сестры? — вдруг спросил Дмитрий.

— А я к ним больше не вернусь, — ответил Сергей.

— Как это «не вернусь»?

— Да так... Пойду в партизаны, — бухнул Сергей и осмотрелся по сторонам.

— В партизаны?

— А что такого? Я уже был у них.

— Ты?

— Ну, да. Я там всех знаю. Командир меня не взял, потому что я приходил к ним с голыми руками. А теперь — вот! — Сергей, наклонился, быстро разгреб до самого дна саней солому, перемешанную со снегом.

— Автомат?

— А тут пистолет. — Сергей похлопал себя по груди.

Дмитрий от восхищения аж приподнялся на колени.

— Серега! Да ты же золотой парень, настоящий патриот. Понимаешь ли ты это? — торжественно произнес он.

Сергей смутился тем, что так неожиданно сказал сам и что услышал от летчика, наклонил голову.

— Быть другим — биография не позволяет. Я в Осоавиахиме был активистом, изучал все по макетам... А теперь забыть?.. Нет.

Дмитрий всем этим был и удивлен, и растроган, и даже чуть напуган. Сидит себе вот такой парень, шмыгает носом, а под ним новенький немецкий автомат с диском, пистолет за пазухой. Вот это война!

— Ну, давай, браток, полный вперед! Гони веселее, — сказал Дмитрий и повалился на солому.

— Нам торопиться не следует, — спокойно ответил Сергей, но все же дернул вожжи, и конь затрусил.

Уже темнело, когда они выехали из лесу и увидели рядок занесенных снегом домов.

— Гутка?

— Она.

Огородами, выбирая, где поменьше снегу, подъехали к стогу. Сергей разнуздал и накрыл коня, а Дмитрий тщательно отряхнулся и обобрал на шинели солому.

Где-то в хате топилось, потому что и ветер, и снег, и весь воздух пахли знакомой Дмитрию с детства вечерней уварившейся юшкой.

3

Солдата, который почему-то так долго не возвращался в Ямполь, кинулись разыскивать еще с вечера. Утром комендант послал наряд в Белицу, чтобы немедленно доставили возницу, а сам с целым отрядом подался в лес по вчерашним следам ловить советских авиаразведчиков.

Около полудня собака коменданта, обнюхивая тропу, вдруг наткнулась на припорошенный снегом труп. Стоя над убитым солдатом комендант перекрестился, в беспамятстве прошептал посинелыми губами несколько раз «Майн гот» и поклялся разыскать убийцу. Он перевернул застывший в муках агонии труп, установил, что взято только оружие, осмотрел всю местность и, отправив солдат на аэродром, один с собакой подался в Белицу.

Первые же расспросы повели его к хате Петра Глухенького, в которой сидел наряд солдат. Солдаты, сбив ворота и переехав их санями, с возгласами и топотом ворвались сюда, на подворье, еще утром.

С утра, когда под окнами по улице промелькнули фигуры немцев, Марфа, натопив печь и управившись по дому, сидела за прялкой. Петро пошел, как всегда, на мельницу: если есть что молоть, будет молоть, а нет — просто увидится с людьми, узнает, что творится вокруг. Услыша крики и треск, Марфа обмерла: руки упали ей на колени, колесо прялки сделало круг и остановилось, нитка оборвалась. Глазами, полными ужаса, Марфа прежде всего посмотрела на девочку. Дочь тоже услышала топот возле хаты и кинулась к матери, Марфа прижала ребенка к своим ногам, усыпанным мелкой кострой, но встать и поглядеть за окно у нее не хватило сил.

Заметенные снегом, обмотанные до глаз шарфами и платками, вражеские солдаты, переступив порог, сразу накинулись на Марфу с одним-единственным вопросом: где Сергей? В душе у Марфы все похолодело. Она смотрела на обезображенные холодом лица, которые,ей казались во всем одинаковыми, и спрашивала сама себя: «Что же это он натворил?.. Как отвечать?» Смотрела на них, слышала их, растерянно молчала, ощущая возле себя горячее тельце девочки.

— Сергей?.. — собралась с духом. — Поехал в лес за дровами.

— Какой дрова? Почему лес? — пристал широколицый, в очках, с маленькими глазками толстяк, который понимал немного по-украински.

— Дрова для школы... Он скоро вернется.

«Дрова», «лес», «вернется» — эти слова солдаты быстро перемололи на своем языке, и они, видимо, целиком их удовлетворили. Один из них все же приблизился к Марфе, погрозился сердито и даже занес над ее головой автомат, отчего девочка вскрикнула на весь дом. Остальные солдаты уже шарили по комнате: открывали шкафчик, заглядывали в посудный шкаф, на полку, крутились у горшков, к чему-то принюхивались, некоторые уже чавкали, что-то поедая, и гоготали от удовольствия. Влазили сапогами на лавку и совали руки за образа, становились на колени и заглядывали под полати; один даже открыл заслонку и засунул голову в печь. По хате, пошел чадный дух.

Марфа не впервые видела оккупантов в своем доме и знала, что, если солдаты переставали допрашивать и начинали заглядывать в горшки, их надо накормить, напоить, и они забудут о том, ради чего сюда пришли.

— Солдат хочет эссен? Эссен? Сейчас дам. — Марфа вскочила с лавки, — Есть шпиг и яйки, есть шнапс, есть, — сыпала Марфа известными всему селу словами и носилась по хате, еще дрожа и боясь дотронуться до кого-нибудь.

Солдаты, присмирев, начали разматывать свои закутанные головы, глаза их заблестели от удовольствия.

— Яйки — гут!