Алишер Навои - Стена Искандара

• Название: Стена Искандара
• Автор: Алишер Навои
• Издательство: "Художественная литература"
• Жанр: Древневосточная литература
• Год: 1972

«Стена Искандара», пятая, последняя, поэма «Пятерицы», — объемное многоплановое эпическое произведение, в котором нашли свое отражение основные вопросы, волновавшие умы и сердца людей того далекого времени и представляет собой подлинную энциклопедию общественной жизни и мыслей эпохи Навои.

Главным героем поэмы является Искандар, и почти весь сюжет произведения связан с его личностью, с его деятельностью и мировоззрением. В лице великого полководца древности Навои создает образ идеального правителя и противопоставляет его государственным деятелям своей эпохи. Искандар не ограничивается заботой о процветании своей страны, его занимают судьбы народов мира, которые разорены и изнывают под гнетом своих поработителей.

---

Описание зимы, леденящий ветер которой напоминает холодные вздохи скорбящих сердцем влюбленных и стужа которой рассказывает легенды о душистом дыхании влюбленных, в душе которых горит огонь, и ледяной покров которой напоминает мрамор, а ее буран побеждает весь мир, и в это время года белый мир с небесным ликом становится светлым от пламени, подобного солнцу, или от вина, подобного огню, и собрание пирующих расцветает от весны улыбок солнцеликой красавицы

Огонь — зиме, вино пирам дано.
Вино, как пламя, пламя, как вино.

Огонь в жаровне, словно гроздий сок.
Вино красно, как пламени цветок.

А шейки фляг длинней гусиных шей,
А на углях жаркое из гусей.

Как розы, рдеют угли в очагах.
Игра их отражается в глазах.

Вино красавец юный в кубки льет.
Другой — алоэ на угли кладет.

И угли, источая сладкий дым,
Дом озаряют блеском золотым.

Рубином уголь чудится в золе.
Рубин вина, как пламя в хрустале.

Пусть ночь, как мускус, за окном черна,
Сияньем наша горница полна.

Там, за дверьми, над мускусной землей,
Ночные тучи сыплют камфарой.[31]

За дверью буря, вьется снежный прах,
А здесь — огонь и гости на коврах,

С опущенной в раздумье головой,
Внимают пенью пери молодой.

Поражено их сердце не вином,
А пеньем пери, глаз живым огнем.

В том пробудилась тайная печаль,
И он на крыльях дум унесся вдаль.

Когда ж он станет жертвою вина,
И сядет юная пред ним луна, —

В нем, непрерывно горечью дыша,
Как чаша, переполнится душа.

Жизнь без нее — долина горьких бед.
Взглянуть же на нее отваги нет.

Скажи: беда тому и тот пропал,
Кому она свой поднесет фиал.

И он главу преклонит, и тогда
Не подниматься ей до дня Суда…

Но тот блажен, кто в этот час умрет,
Жизнь вечную он в смерти обретет.

Когда влюбленный разума лишен,
Упав, как пьяный, он впадает в сон.

Луна, едва зарей блеснет восток,
Чтоб отогнать похмелье, пьет глоток.

И, затевая пиршество опять,
Повелевает свечи зажигать.

Ее глаза и томны и темны,
И мы вином ее опьянены.

Колпак соболий набекрень у ней
На светлый лоб надвинут до бровей.

В баранью шубку кутаясь, она
Как солнце дня в созвездии Овна.[32]

И, календарь забыв, не видим мы
Помехи для весны среди зимы.

Она найдет влюбленного в нее,
Что впал, как в смерть, в глухое забытье.

Возьмет потреплет за ухо его,
Чтоб красоты он видел торжество.

И как мессия, к жизни воскресит
Того, кто ночью ею был убит.

Блажен, кто ею к жизни возвращен, —
Он Хызром к новой жизни приобщен.

Тот, кто живую воду изопьет,
Дыханье новой жизни обретет,

И притчей в мире станет речь о том,
Кто опален бессмертия огнем.

Не говори, что пьян Меджнун больной,
Скажи: расстроен в нем сознанья строй.

Он обезумел, пери увидав,
Ушел от мира, мира не познав.

Увидев, что любовь грозит уму,
Чтоб тайна не открылась никому,

Он выйдет из дому в рассветной мгле,
Пойдет бродить безумцем по земле.

Пусть он ушел во вьюгу, по снегам,
Но мир иной открыт его глазам…

С нагорий дует ветер все лютей,
Пронизывая тело до костей.

Пластинами сверкающего льда
Окаменела быстрая вода.

Источник-солнце в чаше ледяной
Блистает, искрясь яркою звездой.

И звезд небесных чистые лучи
Пылают ярче над землей в ночи.

А солнце светит тускло, и тепло
Из естества лучей его ушло.

И люди прячут лица в башлыках,
У странников сосульки на усах.

Как летом мотыльки на свет свечи,
Слетелись птицы на огонь в ночи.

Тенета дыма разостлал костер,
Как зерна, искры разбросал костер.

Лик месяца от стужи посинел.
Свод неба, словно льдина, побледнел.

Седые в небе облака висят,
Рождающие белый снегопад.

Знамена вьюги хан зимы подъял
И с войском бурь на край садов напал.

Он цветники разграбил и в ночи
Сорвал с деревьев золото парчи.

Тепло и свет пытаясь уберечь,
Деревья просят — их в костер посечь.

И пламя ярко блещет, как фазан,
Зимы студеной озаряя стан.

Мир в горностай оделся, нем и глух
Оделись люди в мех, и шерсть, и пух,

И, в плечи головы свои втянув,
Сидят, перед сандалом прикорнув.

Коль на змею зимою поглядишь,
Ее с куском веревки ты сравнишь.

Безвредна, силы стужей лишена,
Она свиваться, прядать не вольна.

К огню живому гурии сошлись,
Как звезды, что вкруг солнца собрались.

И всяк зимою привлечен огнем,
Как желтая солома янтарем.

Когда декабрь повеет на пруды
И серебром покроет ртуть воды, —

То рыба, скрыта под ледовый свод,
Зиме-акуле в пищу не пойдет.

Когда подымет рать январь-Бахман,
Земля, тверда, лежит, как Руинтан.[33]

И вновь столпотворенье над землей
Несет воитель, от снегов седой.

В его глазах суровых стынет мгла,
И не вольна сразить его стрела.

И странным взору мнится мир земной,
Где все смешалось в буре снеговой.

Тогда в смущенье отступаем мы
Перед набегом воинства зимы,

И нет пути в пустынях снеговых,
И свет очажный — благо для живых.

Согрет и дышит амброю покой,
Ад снеговой бушует за стеной.

И гурия небес к тебе сойдет,
И чашу вод Ковсара принесет.[34]

Подъемля чашу к жаждущим губам,
Блаженства полн, пади к ее ногам.

Тогда крутую выю небосвод,
Боюсь, от зависти к тебе, свихнет.

Счастливец, час раздумьям посвяти,
От сглаза заклинание прочти.

Пусть дом твой — рай, пусть в нем тепло и свет,
Что — рай, когда с тобой любимой нет!

О Меджнуне, как он ходил зимой и днем, и долгой темной ночью, вдыхая мускусный запах локонов Лейли от каравана ветра, и как счастливая судьба, наряжающая невест, дает ему в руки конец нити, ведущей к цели

НАЗИДАНИЕ

Искандар спрашивает Арасту о зиме, почему люди желают ее и почему естество их требует ее, несмотря на жестокий холод и снег. Мудрец открывает уста для ответа и сыплет жемчуг из облака мудрости

Искандар выступает в поход ради обладания миром, доходит до Хорасана, строит Герат, берет Мавераннахр, создает несравненный Самарканд, отправляется в сторону Кашмира, и, чтобы преодолеть колдовские чары кашмирцев, он, как Муса, своей блистающей рукой разрушает крепость колдовства, и Маллу, потерпев поражение, направляется к своей волшебной крепости, а Искандар доходит до города Кашмира

Победы книгу пишущий для нас
Так начинает новый свой рассказ:

Стал Искандар владыкою земли,
И все к нему с покорностью пришли

Цари, которыми еще вчера
Багрянородный управлял Дара.

Но трое не пришли: кашмирский хан,
Шах Индии, хакан восточных стран!

В поход на них готовясь, юный шах
Избрал зимовки местом — Карабах.

Он войско снаряжал и отбирал,
Мужей своим примером ободрял.

Но средь великих воинских забот
Не забывал державу и народ.

В час отдыха — на светлых берегах
Аракса — он охотился в горах.

Когда ж к покою брачному Овна
Светило мира привела весна

И молодая зелень поднялась,
Над всею степью объявляя власть,

Войска он вывел на простор степной,
Бесчисленные, как цветы весной.

Как предсказал тысячезвездный свод,
В счастливый час он выступил в поход.

Лицо он к Исфагану обратил
И власть над всем Ираном утвердил.

И, за спиной оставив Исфаган,
Вступил в благословенный Хорасан.

И той страны измерил он края, —
То не страна — отрада бытия.

Обширно-беспредельная — она
Обилия и красоты полна.

Там чистый воздух щек не опалит,
Он, как вино, бодрит и веселит.

И много рек и речек на простор,
Шумя, течет с ее прекрасных гор.

Четыре самых славных и больших,
По щедрости, как море, волны их.

В самозабвенье вечный небосвод
Внимает пенью их могучих вод.

Подобна раю той страны земля,
Там реки рая льются на поля.

Хирманд-рекою мы зовем одну,
Она поит Забулистан-страну.

Хирманда брег — Рустама древний кров,[35]
Забул — долина роз, страна садов;

Она, как солнце, озаряет мир.
Ее «Нимрузом» называет мир.[36]

Последний нищий там — богач Хатам,[37]
И каждый воин там, как всадник Сам.

Другая же из этих рек — Абхар,
Ее вода — золотоносный дар.

В полдневный зной глоток воды ее
Пьют гурии, как райское питье.

Но жизнь врага от волн ее горька.
Питает древний Балх Абхар-река.

Тот Балх, что шах Гушанг облюбовал
И всей земли столицею назвал.

А третья там река — Муграб. Она
Струей Ковсара вечной рождена.

От всех болезней и душевных ран
Ей исцеленья дар волшебный дан.

Струящимся сокровищем зовет
Ее народ. Над нею Мерв цветет,

Где гурий полный рай себе обрел
Шах Тахмурасп, воздвигнув свой престол.

Сады полны непобедимых чар,
Где позже обитал султан Санджар.

А Ханджаран — четвертая река,
Она бежит в горах — сквозь облака.

Подобна небу — гор могучих грудь;
В горах река блестит, как Млечный Путь.

Как жемчуг, камешки у ней на дне,
Играют звезды на ее волне.

Тот, кто живой воды ее испил,
Спасенье от недугов находил.

Как Хызр, сады цветут на берегах,
Не зная увядания в веках.

Как чаша неба, мир ее полей,
Как воздух рая, воздух чист над ней.

Пусть нёбо мира зноем спалено, —
Оно ее волной охлаждено!

Потом река по пламенным пескам
Течет, даруя счастье берегам.

В дали пустынь теряется она, —
В подземный мир скрывается она…

Шах Искандар, объехав Хорасан,
На светлых берегах разбил свой стан.

Любуясь благодатною страной,
Сказал он: «Не земля — а рай земной!»

И местом и рекою восхищен,
Прекрасный город там построил он.

И сто названий перебрав стократ,
Назвал свое создание — «Герат».

«Герат» — мы говорим, но посмотри:
Простолюдины говорят «Гери»…

И само солнце город молодой
Избрал своей счастливою звездой.

Как семь планет на тверди голубой,
Семь поясов имеет мир земной.

Как солнце посреди планет своих,
Так Хорасан средь поясов земных.

А в Хорасане — величавый град,
Прекрасная душа его — Герат…

Покамест солнце над землей встает,
Сияньем наполняя небосвод,

Пусть Хорасан красуется всегда,
Не зная смут и горя никогда!

Когда владыка мира город свой
Воздвиг и окружил его стеной,

Вновь для войны покинув свой престол,
Джейхун-реку он с войском перешел.

И распростерлась перед ним страна —
В цвету, как лучезарная весна.

Она «Мавераннахром» названа, —
Меж двух великих рек лежит она.

Страны Мавераннахра ширина,
Примерно, восьмистам верстам равна.

С востока у нее — река Сейхун.
А с юго-запада — река Джейхун.

Есть в той стране еще пятнадцать рек,
И лучшая река из них — Кухек.

Река Кухек, как Нил с Магрибских гор,
С горы Кухек стремится на простор.

То не гора — бесценный талисман,
Сокровищ всей вселенной талисман!

Не глиняные осыпи на ней,
Рубиновые россыпи на ней!

Кто видел эту гору, молвил тот:
«Вот голова Меджнуна слезы льет!»

Был Искандар тем краем восхищен,
Был им, как светлым раем, восхищен.

Построил город близ горы Кухек
И Самаркандом город свой нарек.

Столицей новою украсив мир,
Он двинулся немедля на Кашмир.

Повел через безводные пески
Войска — величьем духа и руки.

И много царств дорогой покорил
И вот к горам Кашмира подступил.

И грозную увидел крутизну —
Ее гранит царапает луну,

Вершина подпирает небосвод,
На кручу взглянешь — шапка упадет!

Сверкая, уходил во мглу небес
Ее стены обтесанный отвес.

Вскарабкаться нельзя на гору ту,
Перелетать — орлу невмоготу.

От неба до земли была она
Огромной трещиной разделена.

Ущелье то, не шире ста локтей,
Глубоко в гору шло, теряясь в ней.

В ущелье тесный закрывали вход
Две створы тяжких кованых ворот.

Их арка тонет в сумраке высот,
Дуга той арки — как небесный свод.

Созданье чародейства — не руки, —
Врата на диво мощны и крепки.

Волшебники, что создавали их,
Гранитом сплошь облицевали их.

На сто локтей от уровня земли
Вверху две медных башни возвели.

Ты скажешь: то не крепость! Не стена!
Ей никакая сила не страшна.

То плод ума, уменья, колдовства —
Так о твердыне той гласит молва.

В той крепости две тысячи людей —
Из них любой — колдун и чародей.

От шлема и до пят снаряжены
Они для обороны и войны.

Так угрожающ облик тех высот,
Что враг к ним на ягач не подойдет.

Оцепенеет злополучный тот,
Кто колдовства черту перешагнет,

Хотя б он на лихом скакал коне,
В беде себя увидит, в западне.

Там ослабеют ноги у коня.
Коню и всаднику там западня!

Там круг могучих чародейских сил
Пути для наступленья преградил…

В смятении о мощи тех преград
Царю передовой донес отряд.

Но шаха этот слух не устрашил,
И с мудрым Арасту он поспешил

Туда — за край рядов передовых,
Проверить вести воинов своих.

Проверив вести войска своего,
Он молвил: «Вот Кашмира колдовство!

Нерасторжима волшебства черта!
Несокрушимы башни и врата!»

Но, дум своих волненье укротив,
Вернулся в стан, войска поворотив.

В шатре с ним Арасту и Афлатун,
Сократ, Аршамидус и Кылинмун,

И муж Волис, и румский Балинос,
Хурмус, и Фарфурнус, и Шаминос.[38]

И с ними на совет к царю пришли
Пятьсот ученейших мужей земли.

Шах Искандар у мудрецов спросил:
«Где средство есть от чародейских сил?»

И встали приближенные царя,
Совет держали, рвением горя,

И говорят: «Великий шах-сардар!
Не опасайся черных вражьих чар:

Пусть крепость их грозна, как небосвод,
Наука наша вход в нее найдет!

Мы сломим ухищрения врагов,
Разрушим укрепления врагов.

Что против знанья — маг и чародей,
Обманщик и базарный лицедей?

Вот мы, зиждители твоей судьбы,
Какие там зиждители, — рабы!

Любой — и Афлатун и Балинос —
Не устрашится колдовских угроз.

А не удастся их осилить нам,
Пусть будут нам уделом — стыд и срам!

Пусть чародеями ворон зовут,
Нам разогнать их — не великий труд!

Ты, царь, два дня спокойно отдыхай
Иль в степи на охоту поезжай.

На третий день мы дело разрешим,
Желание твое осуществим:

Кашмира чары сокрушим во прах!»
…От их речей возрадовался шах.

«Оставьте все дела! — сказал он им, —
Одним займитесь делом — коренным!»

И мудрецы, за шаха помолясь,
Ушли, всецело к делу обратясь.

Расположенье звезд учли сперва,
Взаимосвязь планет и естества.

Горн раскалили силой поддувал
И в нем с металлом сплавили металл —

Ртуть, бронзу, олово. И наконец
Отлили тверди звездной образец —

Блестящий твердый шар, пустой внутри.
И что ж они придумали, смотри!

От четырех стихий по части взяв,
Огонь и воду с глиною смешав,

Неведомое миру вещество
Сварили, заложили в шар его.

А в два отверстья шара фитили
Заправили — из нитей конопли.

Стал этот шар драконьей головой, —
Не головой — стрелою громовой!

Коль фитили поджечь, а шар метнуть
За арку врат, за каменную круть,

То догорят в полете фитили —
И, чуть коснется тот снаряд земли,

Едва о камни грянется снаряд,
Возникнет гром и смертоносный град

Осколков шара, — будет дым, огонь,
И вихрь, и ужасающая вонь

Взорвавшегося в шаре вещества,
И сокрушится сила волшебства.

Тогда врата железные падут,
И гибель чародеи обретут,

И дымом омрачится лик луны,
И станут лица колдунов черны.

От страха обезумеют они!
О бегстве лишь подумают они!..

Как был готов прекрасный талисман —
Луне подобный ясной талисман, —

К царю, — нет! — к солнцу неба и земли,
А не к царю, ученые пришли

С ядром изобретенья своего
И описали таинства его.

Прекрасноликий шах, придя в восторг,
Крик изумленья радостно исторг.

Сказал: «Вот чудо для ума и глаз!
Простите мне, что сомневался в вас!

Когда ж возмездья пустим мы стрелу
В оплот жестокосердого Маллу?»

«Да хоть сейчас! — ответили ему, —
Согласно повеленью твоему!»

И шах явил войскам свой светлый лик,
И ликованья шум в войсках возник.

Сел на коня могучего султан —
За ним войска пошли, как Океан.

Цари земли у стремени его —
Оруженосцы бремени его.

Ученые же люди — погляди!
Орудье грома катят впереди.

Не на колесах медную трубу,
А грозную противника судьбу.

И, выйдя за передний воинств ряд,
Они в трубу вкатили свой снаряд.

Спервоначалу Чина вещество[39]
На дно трубы насыпав под него.

Когда ж того орудья фитили
Мудрейшие из мудрых подожгли,

Раздался гром — и талисман взлетел,
Дабы народа тягостный удел

Одним ударом счастливо решить,
Дабы оплот насилья сокрушить!

Вот в крепости врагов снаряд упал,
И разорвался, и загрохотал.

Возникли ад, огонь, зловонье, гром —
И воины попадали кругом.

От дыма почернели лица их,
И раскололись створы врат стальных,

И распахнулось крепости жерло,
И на врагов смятение нашло, —

В безумье их повергли гром и дым…
Что, кроме бегства, оставалось им?

Вопя, они помчались в свой удел,
Там, где Маллу, злосчастный шах, сидел.

Золотолицыми они пришли,
А вспять черней, чем негры, утекли.

Сизоворонками они пришли,
Воронами и галками ушли.

Вот враг непобедимый поражен!
Вот глины ком на тысячу ворон![40]

…Когда же вести выслушал Маллу
Про грозную румийскую стрелу,

Об Искандаре тут подумал он
И понял, что он слаб, а тот силен!

Что маг перед ученым-мудрецом?
Что он — Маллу — перед таким царем?

И понял он, что мир его померк
В тот день, когда он мир с царем отверг.

И видит он, в смятении народ…
И сам от страха места не найдет.

В подземный ход — иного нет пути —
Сокровища велел перенести.

Оружье, золото и серебро,
Рубины, перлы — все свое добро.

Но вы, что столь богатым можно быть,
Увы, не сможете вообразить!

А сам на Каратаг он улетел
И, словно муха на ворону, сел!

И тот, кому свой меч вручил Дара,
Тот Джем,[41] увидев действие ядра,

Сказал: «Ну, с богом, в крепость мы войдем!»
Но мудрецы, стоявшие кругом,

Ответили ему: «Сегодня — нет!
До завтра налагаем мы запрет.

Там не рассеялся зловредный дым.
До завтра здесь спокойно посидим!»

И сердце к отдыху и пиршеству
Шах обратил, подобный божеству.

Мужей науки в свой шатер созвал,
И много почестей им оказал,

И милостью своей их озарил,
И возвеличил их, и одарил…

Когда же закатился солнца шар,
Что над землей блистал, как Искандар,

И кубок наслажденье даровал
Всем, кто к нему устами припадал,

Из царского шатра они ушли
И с чистым сердцем отдых обрели.

Когда же встало солнце, сквозь туман
Горя, как Искандаров талисман,

Прекрасный шах явил войскам свой лик,
Как солнце утра — светел и велик, —

И выехал верхом к своим войскам,
Слоноподобный мощью, как Рустам.

И воинство рекою потекло
И в крепость чародейскую вошло.

Тесниной шло оно дней пять иль шесть,
Когда примчалась из Кашмира весть.

Гонец — к царю: письмо в руке одной
И ключ от города — в руке другой.

Писали: «Под насильственным жезлом
Народ наш не народом был — рабом!

Но, испытав могучий твой таран,
Бежал Маллу, безжалостный тиран.

Тобой от рабства освобождены,
К тебе мы благодарностью полны!

Но хоть избегли рабской мы судьбы,
Тебе мы будем верные рабы!

Простри над нами, мудрый царь царей,
Десницу справедливости твоей!

Мы совершим, что только скажешь ты!
Исполним все, что ни прикажешь ты!

Велишь — навстречу мы тебе пойдем
Всем городом! Твоей лишь воли ждем!»

И шах в ответ послал такой приказ:
«Мы не желаем беспокоить вас.

Сам буду к вам я через два-три дня.
Не бойтесь — и молитесь за меня!»

И вскоре Искандар в Кашмир вступил.
И в городе войска расположил.

Дворец отрады шах Маллу воздвиг,
Взрастил увеселения цветник.

В том замке, что свободным стал от чар,
Со свитой разместился Искандар.

Впервые в жизни в сад прекрасный тот
Теперь свободно приходил народ.

Вниманье шаха люди там нашли,
Надежду жизни новой обрели.

Любовней и заботливей отца
Он обнадежил скорбные сердца.

Сказал: «Вот отдал я приказ войскам,
Дабы обид не наносили вам!

И кто у вас веревку отберет,
Висеть на той веревке будет тот.

И ни один боец румийских сил
Обиды жителям не причинил.

Все ж люди несказанной той земли
Дань добровольно шаху принесли.

Дань эту войску Искандар раздал,
А сам — с веселым сердцем — пировал.

И чашу, в коей отражался мир,[42]
Он отыскал, обследовав Кашмир.

Да, кстати, у Маллу был казначей,
Хранитель всех сокровищ и ключей.

Он Искандару все ключи поднес,
Когда Маллу сбежал, трусливый пес.

И шах премудрый, овладев казной, —
Смотрите! — кубок отыскал другой

Тот кубок полн рубиновым вином,
Вино не сякнет, сколь ни отопьем!

«Вот это кубок жизни!» — шах сказал,
И «Чашей жизни» он его назвал;

Хоть кубок первый больше знаменит,
О нем рассказ в дальнейшем предстоит.

Взяв чашу — счастья величайший дар, —
Запировал великий Искандар.

Пчелою он, прильнувшей к розе, стал
И письмена на чаше прочитал:

«Когда полмира покорил Джемшид,
Обиженным и униженным щит, —

Сонм мудрецов, что с шахом пребывал,
Сковал две чаши и заколдовал.

И «Отражающая мир» — одна,
Другая — «Чашей счастья» названа».

Шах Искандар, что с бою взял Кашмир,
Забыл о чаше — отражавшей мир.

Он к «Чаше счастья» жаждущий приник, —
Смотри: к фиалке мотыльком приник!

Смотри! Вот радость для моих друзей!
Вина не будет меньше, сколь ни пей!

Его до дна вовеки не допить
И не пролить, хоть кубок наклонить.

* * *

О чародей Кашмира, кравчий мой!
Ласкающую сердце песню спой!

Хочу, чтоб песню ты не прекращал,
Пока я в чаше дна не увидал.

Да не иссякнет чаша никогда!
Да не коснется дна ее вода!

Когда найдешь тот кубок, Навои,
Его ты «Вечным Кубком» назови!

Пей, друг, — но только если кубок тот
Розовощекий кравчий поднесет.

Рассуждение о том, что созерцание творений и деяний творца несравненного и бесподобного дает решительное доказательство и явное подтверждение его существования. Приведение доказательств того, что чудеса творения можно лучше постигнуть, путешествуя по свету. Разделение путешествий на три вида: один шествует по дороге, как путник, проходящий долину погружения в себя и стремящийся к святыне; другой бродит по миру, как странник, получая на стоянках стремления к истине наставление совершенного руководителя; третий — это полководец, который ведет войско многочисленное, как звезды, чтобы овладеть миром