Николай Лохматов - Листопад

• Название: Листопад
• Автор: Николай Лохматов
• Жанр: Русская классическая проза

---

Класс снова ожил и зашумел. Буравлев понял, что разговор состоится. Он заложил за спину руки и уверенным шагом прошел по рядам.

- Как видите, лес способен творить чудеса. И какие! Возьмем хотя бы дуб. По древнему преданию, когда еще не было ни земли, ни неба, а лишь разливался один "океан-море", посредине этого океана стояли два дуба с двумя голубями на вершинах. Народные сказки знают дубы и с золотыми желудями, и дубы, с которых падает целебная роса, и дубы, под которыми спрятаны ларцы со смертью Кащея. С ними связаны и древние заговоры. "И как с того старого дуба щепа летит, такожде бы и от меня валился на сыру землю борец-молодец по всякий день, по всякий час..."

Если верить далекой истории, наши пращуры дела важные решали только под сенью этого священного дерева. Под старым дубом сидели и баяны слепые певцы. Детей укачивали в дубовых колыбелях... Вот какая была вера в наш русский лес!

А мало ли сказок и песен посвящено кудрявой раките и белоствольной березке, сосне-красавице и сиротке-рябине... Все ото говорит о том, что в жизни человека лес занимает не последнее место. Беда лишь в том, что человек, понимая это, однако, относится к лесу без благодарности. К примеру, наша Ока. По ней когда-то плавали караваны с лесом, канатами, пенькой, стеклом, конопляным маслом, дегтем... Она связывала центр России с Поволжьем и Каспием. А сейчас что? Кстати, хочу вам рассказать байку одну, - оживился Буравлев. - Это о нашей Оке. Слышал тут от старика. Так вот, когда бог всем рекам судьбу определял, где-то задержалась наша Ока. Дела, значит, у нее были. Пришла она, смотрит, а Волга уже бежит к морю. Ока до бога: мол, почему, бог, Волга вперед меня выбежала? А бог улыбается: "Опереди, попробуй!" Побежала Ока за Волгой. Только разве ее догонишь? Намного она успела вперед уйти. Ну и припала тогда Ока устьем к Волге. Так с тех пор и живут неразлучно...

Буравлев перевел взгляд на Стрельникову. Она была поглощена его рассказом.

- Вы меня спросите, почему так обмелела наша река? - улыбнулся Буравлев. - Да потому, что по берегам поредел лес. Недавно в газете я вычитал интересные цифры. За годы войны по побережьям нашей реки леса поубавились. Посмотрите, вокруг сколько их стало!.. А о лесных посадках мы, к сожалению, еще мало заботимся. Вот и обмелела Ока, а с ней обезводились наши поля...

Он взглянул на притихших ребят.

- А ну-ка, угадайте, что это? Весной веселит, летом холодит, осенью пугает, зимой согревает.

- Лес!.. - раздались голоса.

- Верно!.. А вот подумайте над такой загадкой: "Когда народу хорошо веселит, когда трудно - утешает".

- Музыка! - не дав договорить Буравлеву, озорно выкрикнул кто-то с задних рядов.

- Гармошка!..

- Это тоже лес, - боязливо пояснила девочка с белым бантиком в косах. - Когда я в рощу прихожу, будто музыка играет. Перед октябрьскими праздниками мы переехали жить в новый дом. Вот запахи - самого леса... У нас стены не оштукатурены, так до сих пор пахнет.

- Отгадала. Молодец! - похвалил девочку Буравлев. И, обращаясь к ребятам, пояснил: - К чему я завел весь этот разговор? Недавно в Березовском районе срубили бор. Бор тот был красавец. На соснах облака ночевали. А сейчас-то этого бора нет!.. Когда-нибудь он снова зашумит на тех порубках. Но сколько нужно ждать! Восемьдесят, а то и сто лет.

Он насупился.

- Кто из вас посадил хотя бы одно деревце? Никто! - И, взглянув на часы, круто повернулся и пошел к двери.

Ребята провожали его недоумевающими взглядами.

В коридоре Буравлева догнала Стрельникова. По ее обветренному, огрубевшему лицу растекался легкий румянец.

- Вы что, Сергей Иванович, обиделись? - встревоженно спросила она.

- Да-а не-е-ет, - улыбнулся он. - Не на что... Так просто. Лучше пусть подумают...

- Вот вы какой человек! - Стрельникова придержала его за руку. - Они же ребята. Много ли можно с них спросить!..

- В их пору я лес сажал. - Буравлев потоптался у выхода и, взглянув на расстроенную Стрельникову, шутливо заметил: - Что ж, гнев тогда придется сменить на милость, - и снова пошел в класс.

3

Ветер креп, гнал поземку. У заборов, домов и сараев вырастали сугробы. На голенастых березах у дороги крапинками зари алела стайка грудастых снегирей. Раскачиваясь на ветках, они осыпали на землю снеговую порошу. В текучем морозном воздухе их посвистывание звучало, как жалоба.

Буравлеву припомнилась та далекая зима. Она была чем-то похожа на эту зиму. Подростком с отцом шел по лесу на лыжах. Плечи оттягивали набитые зерном сумки. В кустарниках их поджидали стайки птиц.

"А-а-а, проголодались, паршивцы? - ворчал отец. - Ну погодите, сейчас получите свое. Только не драться, волк вас съешь! Делитесь друг с дружкою по-доброму. Не то я вас!.. - грозил он пальцем. Положив руку на плечо сына, неторопливо говорил: - Пичугу надо жалеть, Сергунька. Беречь ее. Без нее и лес не лес".

Отец хватал из сумки зерна горстями и аккуратно рассыпал их по полочкам, еще с осени прикрученным проволокой к стволам березок. Птицы не боялись его: садились на плечи, весело наскакивали на корм. Довольный, он щурил цыганские глаза.

"Кыш, кыш, родимцы. Я вот вас!.."

"Пичугу надо жалеть. Беречь ее", - вспомнил слова отца Буравлев и, повернув голову к Стрельниковой, шагавшей рядом с ним, попросил ее:

- Ребята могли бы помочь птицам. Вчера на обочине дороги видел мертвых овсянок. Холодище. И кормежка скудная.

Она подняла на него глаза. Буравлев уловил в них настороженность, скорее, несогласие с его неожиданным предложением. Он тогда шагнул к кустику чертополоха, с которого только что сорвалась стайка желтобрюхих щеглов, сломил его и чашечками вниз потряс над ладонью.

- Видите? Ни одного семечка. Все побило ветрами.

- Не каждый в такую стужу пустит в лес ребятенка, - сказала она. - И дни-то стали больно коротки.

- Может, кто и пустит. Дело-то это забавное, особенно для ребят.

Буравлев поморщился, зорко вглядываясь в запушенные морозом окна изб. Его по-прежнему тревожили воспоминания. Где-то рядом была Катя. Прежняя Катя! Прежняя!.. Вот по этой дороге он уходил тогда от нее. Жалость и досада душили, досада на себя, на свою неудачно сложившуюся жизнь.

Сосновка. Те же ветлы с шапками грачиных гнезд, те же открытые крылечки. Сохранились даже длинноклювые журавли у колодезей...

Стрельникова украдкой поглядывала на погрустневшего Буравлева. До чего разные люди живут на земле! Лесничий, видать, с добрым сердцем. Голос мягкий, боится обидеть... Почему не женится? Наташа ей рассказывала при встрече как-то, что матери не помнит... Неужто прожил он все эти годы бобылем?..

На окраине села, возле небольшой избушки, она остановилась.

- Вот и мой дом. Может, погреетесь чайком? - предложила учительница.

- Нет-нет, спасибо. Надо идти, - заторопился Буравлев, хотя понимал, что спешить было некуда. И подосадовал на себя.

- Раз не хотите, провожу вас вон до тех дубов, - вдруг решила Стрельникова и участливо спросила: - Вы, Сергей Иванович, чем-то расстроены?

- У вас, Евдокия Петровна, есть дети?

- Двое сыновей. Взрослые уже. Со мной не живут. У старшего своя семья, а младший - в армии.

- Вы когда-нибудь были на станции Ртищево? - неожиданно перебил он ее.

- Нет, не приходилось.

- Весна сорок третьего года. После сталинградских боев. Что там творилось!.. Когда видишь мытарства взрослых - жалко. А вот когда дети мучаются - вдвойне больнее. А там были совсем малыши, по три-четыре года, не старше. Их везли из Сталинграда. Прошло уже немало лет, а вот вспомнить без боли не могу. А сегодня, увидев мальчишек в школе, подумал: а жизнь идет своим чередом, и ребята растут беззаботно, как молодняк в лесу.

Евдокия Петровна виновато улыбнулась.

- Вы правы. Об этом я сама часто думаю...

У Буравлева в голове все еще бродили воспоминания о той жизни, которая вдоль и поперек перепахала его судьбу.

- Что же вы замолчали? - спросила Стрельникова.

- В Ртищеве я встретил девушку, которую любил в молодости, - с горькой усмешкой проговорил Буравлев. - Случайно встретил. Полтора месяца мы стояли в этом городе. С ней я виделся почти каждый день. Там речка протекала узкая, мелкая. Мы отыскали на ее берегу поукромнее местечко и подолгу просиживали там.

"К чему я это? - спохватился Буравлев. - Кому нужно, с кем я когда сидел?"

Но Стрельникова терпеливо слушала его.

- Вы потом на ней женились? И Наташа дочь ее?

- Не до женитьбы было! Однажды ночью наш эшелон двинулся на запад. Нас бросили за линию фронта. С полгода мы громили фашистские тылы. Затем плен. Побег. Болезнь. Когда вернулся на Большую землю, месяца три пролежал в госпитале. Только после выздоровления узнал: выехала в Казахстан. Вот и вся история.

- И вы ее не нашли? - допытывалась Стрельникова.

- Зачем? Нашел... Я же однолюб.

У дубов они остановились. Деревья, словно от холода, сбившись в кучу, жались друг к другу. Ветер заламывал загривки податливых сугробов. Вокруг растекалась снеговая ровень поля. И стояли большие, могучие дубы.