Уилл Серф - Дориан: имитация

• Название: Дориан: имитация
• Автор: Уилл Серф
• Жанр: Современная проза

«Дориан» — это книга о нравственном преступлении и о цене за него, о соотношении искусства и действительности, искусства и морали. Классический сюжет Оскара Уайльда перенесен в современную действительность: художник Холлуорд создает великолепную видеоинсталляцию, в центре которой — молодой красавец Дориан Грей, и дарит ее герою. Грей отправляется в бесконечный «загул»: ведет самый беспутный и безнравственный образ жизни, какой только можно себе представить. Проходят десятилетия, а герой остается молодыми прекрасным, зато день ото дня меняется его видеодвойник становясь все безобразнее. Впрочем, катастрофа все равно неизбежна, а возмездие — неотвратимо…

Такой затейливый роман можно было написать только по следам Оскара Уайльда, чей классический герой и сюжет (от него, впрочем, мало чего осталось) положен в основу этой книги. Здесь Лондон — весь: пидерский и натуральный — падает на колени перед воплощением чистой красоты — современным Дорианом.

Наркотики, секс, красота. Красота, наркотики, секс. Секс, наркотики, красота. От перемены мест сумма не изменяется. Хотя начинается все с красоты, продолжается сексом и наркотой. Кто-то четвертый подкрадывается незаметно, портит проверенный временем коктейль. И в осадок выпадает… СПИД. Но кто почувствует зловонную ноту в симфонии дорогостоящих жизненных интонаций. Особенно когда источником неприятного послевкусия оказывается сам Дориан. Дориан — дуриан, — многозначительно каламбурит один из главных героев книги и, как оказывается к финалу, ее подлинный автор. Намекает на нежное содержание зловонной заморской ягоды. С Дорианом все с точностью до наоборот.

---

Пружина сжималась все туже. На работе Дориан Грей появляться перестал. Это было почти немыслимо — ехать по городу с Генри Уоттоном, предугадывающим каждый производимый им поворот, заставляющим его все сильнее вдавливать педаль акселератора. Вместо этого Дориан проводил ночи в клубе под железнодорожными сводами Воксхолла, замешиваясь в толчею своих alter ego[87], которые, толкаясь, виляя задами и охорашиваясь, торили путь в двадцать первый век. Но в какую бы кетаминовую дыру ни забивался Дориан, Уоттон неизменно поджидал его, выползавшего из нее на следующее утро.

— Биологам больше нет нужды возиться с генной инженерией, а, Дориан?

— Это почему же?

— Да потому, что вы, ребята, их уже обскакали. Вы же полностью взаимозаменяемы — члены, зады, джинсы, мозги. Притон, в котором ты провел прошлую ночь — это та же менная лавка на самом краю света, согласен?

— Заткнись! Заткнись!

* * *

В середине июля в Майами убили Джанни Версаче и известие это пробилось сквозь клубившийся в голове Дориана пурпурный туман, заставив его задуматься — не попросить ли кого-то о помощи? Он знал самозванного короля экстравагантности — или только воображал, что знает? Не сам ли он и слетал в Майами, чтобы его пристрелить? Кьюненен — что это, на хер, за псевдоним?

Офис махнул рукой на попытки до него дозвониться. Дверь, выходящую во дворик, Дориан держал теперь открытой, а миски Уистана пополнял кормом и водой, лишь если вспоминал об этом. Пес оставлял на ковре подтеки и комья поноса. Когда Дориан, пошатываясь, проходил мимо, Уистан старался убраться с дороги. И все же, как Дориан ни силился, ему не удавалось наложить хоть какой-нибудь отпечаток на пластмассовое совершенство своего облика. Выглядел он все еще баснословно, и лицо его оставалось таким красивым и точеным, что трудно было поверить в отсутствие шва, идущего вдоль затылка под светлыми его волосами.

Затем, одним ранним утром под самый конец августа, он вернулся из-за реки домой. Расплатился у дома с таксистом и заковылял по брусчатке к двери. Войдя в дом, Дориан пнул ногой серое привидение, попытавшееся обвиться вокруг его джинсовых колен, и без сколько-нибудь внятной причины — ибо единственным, что он различал, были неоновые прочерки и пятнистые остаточные образы синтетического экстаза, — направился, кренясь, вместо спальни наверх. Дверь в мансардную комнату стояла настежь, внутри же Дориан увидел девять расставленных правильным полумесяцем мониторов и кресло Имса, установленное напротив них так, чтобы из него можно было видеть все мониторы сразу. Центральный был включен и настроен на круглосуточный канал новостей: «…отчаянно преследуемая папарцци, нырнула на périphérique в подземный туннель…», — говорил нараспев диктор. За ним виднелся названный туннель — анфилада заляпанных маслом бетонных колонн, похожая на неф Первой церкви Автогеддона. Дориан упал на топкую кожу кресла и попытался постичь суть происшедшего.

Пять часов спустя, когда на мониторе снова и снова появлялись все те же изображения машин скорой помощи, несущихся к Salpêtriére, все те же взятые у зевак интервью, и камера задерживалась, любовно лаская его, все на том же смятом в лепешку «Мерседесе», Дориан все еще не оставлял этих попыток. Нет, Дориан Грей не мог этого постичь. Принцесса Диана. Мертва. Невозможно.

— Ну, чего уж там невозможного… — Игривая вычурность Генри Уоттона наполнила ноздри Дориана едким зловонием братской могилы. — Напротив, это одно из событий, лишь подтверждающих, что история есть не больше и не меньше, чем слякотный сон человечества, неспособного отделаться от своих блудливых подростковых фантазий.

— Ч-что ты такое говоришь? — застонал, суча ногами, Дориан.

— Только одно: сей брачный союз факта и фикции до того совершенен, до того идеально мифичен — царственная охотница, растерзанная сворой газетных псов, — что можно простить того, кто уложит все случившееся в одно предложение.

— Какое?

— Ей полагалось умереть… потому что она звалась Ди.

Утро было в самом разгаре, когда внизу растрезвонился, никак не желая умолкнуть, телефон. Дориан давно уже перестал прослушивать сообщения, оставляемые на автоответчике, так что звонящие, услышав бип-бип-бип, свидетельствующее о том, что кассета полна, сдавались и вешали трубку. Этот, однако же, не повесил. Кем бы ни был звонящий, он все звонил, звонил и звонил.

Дориан, чье сознание было потрясено и помрачено месяцами загула и часами горя, провалился в сон. Когда он ранним вечером проснулся, телефон продолжал звонить. Дориан, вознамерился выдрать шнур из розетки, но вместо этого, неожиданно для себя самого, поднял трубку.

— Дориан Грей? — спросил голос.

— Что?

— Вы меня не знаете, — голос был глубок и холоден, резкий голос, не обремененный даже малейшими признаками человеколюбия. — Меня зовут Питер.

— Что вам нужно?

— Нет, тут дело в том, что может понадобиться вам. Я друг Алана Кемпбелла.

— Кемпбелла? Какого хрена, он уже несколько лет как умер…

— Ну да, вам-то это хорошо известно, Грей, очень хорошо — однако я звоню по другому поводу. По поводу видео, которое вы, может быть, захотите у меня купить.

— Я не понимаю, о чем вы говорите.

— Помните, несколько лет назад вы подвозили Алана в Бормут, подвозили, чтобы он мог повидаться со мной?

— Ничего подобного я не делал.

— Да ну? А я хорошо это помню. Я видел вас из окна, вы, как я припоминаю, сидели за рулем изящного маленького «Эм-джи».

— «Эм-джи»? Что за чушь — я никогда не водил этой…

— Послушайте, Грей, речь не о вашей идиотской машине — в моих руках находится кассета. Кассета, которую отдал мне Алан. Желаете ее получить — платите. Мне нужны пятнадцать кусков. Приготовьте деньги, подержанными банкнотами. Я позвоню через пару дней.

Разговор прервался. Дориан снова понесся наверх и направился прямиком к шкафу, в котором стояли девять видео магнитофонов, воспроизводивших «Катодного Нарцисса». Он проверил их все по очереди: восемь кассет были на месте, девятая исчезла. В хаосе, обволакивавшем Дориана, возникло мгновение ясности — должно быть, Кемпбелл забрал кассету в ночь, когда они избавлялись от трупа Бэза. Вот что он, скорее всего, имел в виду, говоря, что у него есть подарок для друга Питера. Речь шла не о зубах Холлуорда — о кассете. Гребанная кассета была у Кемпбелла. Должно быть, он сделал копию и оставил ее у этого самого Питера. Не диво, что во всю поездку он вел себя с таким самодовольством — это он надо мной посмеивался! Он даже постучал себя по нагрудному карману — я слышал глухой пластмассовый звук, который издала эта чертова штука.

Когда, наконец, стемнело, Дориан взял Уистана на поводок, и они пошли к Гайд-парку. Во влажных сумерках августовской ночи у Кенсингтонского дворца собиралась безмолвная толпа. Толпа, в которой были и рабочие пчелы, и трутни — всех их, опушенных пыльцой истерии, гнал сюда один и тот же инстинкт улья.

— Ей полагалось умереть… потому что она звалась Ди, — словно вполголоса беседуя с кем-то, произнес Уоттон.

— Совершенно верно, — откликнулся Дориан.

— Все мы — выдумки того или иного рода, Дориан, — снисходительно промолвил Уоттон. — Не думаю, что тебе стоит так уж горевать из-за того, как все обернулось.

— О, я и не горюю.

Он миновал железный турникет, вошел в парк. Вокруг было полно полицейских, однако они стояли, потупив глаза, или направляли скорбящих к вычурной внутренней ограде, отделявшей парк от предместий дворца. Даже с расстояния в сотню ярдов Дориан учуял болезненный аромат тысяч и тысяч цветочных букетов и, подойдя вместе с двумя десятками иных людей поближе, оказался у высоких, украшенных золотыми коронами ворот. Дориан немного постоял у них, наблюдая, как пехотинцы печали набрасывают высокий вал целлофановых свертков, чтобы защититься от взрывов уже летевших на них бомб. Примулы, лилии, розы, гвоздики, нарциссы, тюльпаны, подсолнечники, ирисы, маки, настурции, анютины глазки, наперстянки, орхидеи. То, что все они цвели одновременно, обращало этот поздний август в невозможную фикцию.

— И все-таки, я ощущаю в себе такую пустоту, — прошептал Дориан Уистану, — я ведь и вправду знал ее. Однако Уистан ему не ответил, поскольку и не принадлежал, в сущности говоря, к данному контексту, неизменно оставаясь собакой Бинки Нарборо.

— Ей полагалось умереть… потому что она звалась Ди, — повторил Генри Уоттон, — и знаешь, твой пес это плохо продуманный штрих, — никто не поверил бы, что у тебя может быть собака; ты не из тех, кто нуждается в верности. Ну а что до «Организации Грея», честно, Дориан, твои фантазии насчет деловой хватки, они… право же… попросту смешны.

— Ты… ты выглядишь совсем по-другому, Генри, — произнес Дориан, изумленно вглядываясь в него.