Иван Рахилло - Первые грозы

• Название: Первые грозы
• Автор: Иван Рахилло
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1964

Повесть Ивана Спиридоновича Рахилло «Первые грозы» (1933)

---

На спиной Хаджи нетерпеливо заржал жеребец. Люди испуганно посмотрели на куст.

— Кто тут? — мёртвым голосом спросил безногий, хватаясь за карман.

Хаджи с озлоблением ударил жеребца ногой. Щелкнув затвором карабина, он выбрался из-за куста: люди глядели ни него с таким выражением, точно увидели шайтана. Не опуская винтовки, Хаджи подошёл к сундучку и пнул его ногой. Трое путников следили за его движениями окостеневшими глазами.

— Болшавой? — насупленно спросил черкес, вглядываясь в мальчика. Заметив, как хромой пытается достать что- то из кармана, он наставил на него винтовку.

— Поднимай рука!.. Винимай! — указал он подбородком на карман безногого. Мальчик испуганно подчинился приказанию и поспешно извлек оттуда револьвер.

— Давай мне! Забирай вещи, айда за меня!

Женщина шла, оглядываясь на всадника, хромой ковылял последним. Держа винтовку на взводе, черкес следовал за ними, указывая тропинку.

Пленники уныло молчали. Объятый раздумьем, Хаджи покачивался в седле, то и дело он подгонял отстававшего хромого. Под деревьями скоплялась сырая тьма. Безногий путался костылями в хворосте и ямах. Вскоре за кустами мелькнул огонёк и послышался смех повечерявших казаков. Пленники обошли поваленную березу.

При виде незнакомых людей казаки повскакали с бурки и схватились за винтовки, но, узнав верхового, успокоились.

— Никак с добычей? — ощерился мелкоглазый.

Лобастый прислонил винтовку к дереву и молодецки поправил папаху.

— Хто такие и откуда будетя?

— Мы шли в станицу, — ответил безногий. — На свадьбу.

Лобастый покосился на сундучок. Мальчик, не спуская, держал его на плече.

— А в чемодане чего несете?

— Гармонь. Я гармонист.

— Гармони-ист? — казаки переглянулись.

— Документы имеются?

— Есть!

Проверив бумаги, лобастый сунул их за отвернутый обшлаг черкески и, хитро подмигнув казакам, будто хотел сказать: знаем мы этих гармонистов, предложил подсаживаться к костру.

Казаки окружили Никиту.

— Грохни-ка чего-нибудь! Совсем заскучали.

— Удобно ли играть тут? — справился Никита, натягивая на плечо широкий ремень.

— Чего нам пужаться? Трогай.

— «Молитву Шамиля». Где там нехрещёный? Гони его на круг.

Митю клонило спать, он устало следил за пальцами Никиты: вот он прижал чудесные пуговицы гармони, и она запела сердечным голосом. Все притихли, наблюдая за черкесом.

Музыка перешла в отрывистый, вздымающий темп, казаки, подзадоривая танцора, захлопали в ладоши.

— Орса! Мири арба!

Широкоскулый молчаливый казак вытолкнул черкеса на лужок.

Опаленный мерцанием пугливых ресниц Лели, Хаджи отряхнул выпачканные землей шаровары и вырвал из ножен кинжал. Распустив широкие рукава черкески, он, как коршун с расправленными крыльями, туго облетел по кругу. Остановившись внезапно на месте, Хаджи ловко, почти не касаясь земли, перебирал ногами и, срываясь, как ветер, шёл задом, изгибаясь в тонкой, обтянутой талии. Охваченный огнем, он падал с размаху на колени и, пригибаясь к траве, обходил по кругу, зажав в зубах сверкающий клинок.

— Орс-орс, воллаги-биллаги!

Пройдясь на носках, Хаджи высоко подбросил кинжал и, поймав его на лету, раскланялся, потный и счастливый.

— Браво!.. Ай да аулец!

— Джигит!

Тяжело дыша, черкес отошёл в сторону, искоса наблюдая за женщиной: она глядела на него с восхищением. Широкоскулый казак одобрительно похлопал танцора по спине и молча полез в суму за флягой.

— Апосля такой работы и погреться не грех.

Отвинтив крышку, служившую стаканчиком, он наполнил её до краёв водкой.

— Наша нет! — отрицательно покачал головой Хаджи.

Казак удивленно оттопырил губы и, пожав плечами, опрокинул стакан себе в рот.

— Дурак ваш Магомет, разве ж можно чураться такой водки?

От огня Митя совсем разомлел и прилёг на траву. Мягкая дрема окутала его, как одеялом.

Хаджи ревниво следил, как лобастый, подсев к женщине, попытался её обнять. Она отодвинулась.

Никита с наружным спокойствием поправил на плече ремень и заиграл гопака.

— Эй, Гаврилыч, порхай в камыш! Штой-то ты там к бабе прилепился? Выходи на круг!

Молчаливый казак, подбрасывая в огонь хворост, угрюмо поглядывал на небо, где мятежно полыхали бледные сполохи. В темноте задрались кони. Мелкоглазый побежал их разнимать, оттуда слышались возня и его сердитые окрики:

— Пр, сатана, шали мне!

Горный ветер зашумел в соснах, с веток осины, прямо в костер, посыпались жёлтые листья.

— Как, станишники, можа хоровую грянем? — Лобастый хлопнул оземь папахой.

— Заводи, Гаврилыч!

Под раки-итою зелё-ёной
Казак раненый лежал...

И оттого, что изо рта запевалы повалил пар, Мите стало по-осеннему холодно. Он подвинулся поближе к костру. Падающие в огонь листья сворачивались трубочкой, чернели и вспыхивали синим пламешком.

По деревьям застучали капли дождя, пришибленный дым низко разостлался по мокрой траве.

Он к груди, штыко-ом пронзенной,
Крест свой медна-ай прижимал...

Глава шестнадцатая

Там, где дорогу пересекает прозрачный горный ручей, стоят на скале с обнажёнными узловатыми корнями сосны. Ни самом обрыве, разговаривая вполголоса, лежали вооружённые люди. Внизу раскинулась широкая поляна, обильно заросшая травой: отсюда, со скалы, очень удобно было наблюдать за проезжающими по дороге. Щурясь от солнца, конопатый хлопец, с на-диво крепкими зубами, искал в рубашке насекомых. Его бледное, молочное тело, искусанное паразитами, светилось матовым, безжизненным светом.

— Филипп, не едут? — изредка справлялся он, отрываясь от рубахи. Молодой хлопец, обросший густой бородой, поглядывал из-за сосны на дорогу.

— Нема никого.

— Чего ж они не едут? — полунасмешливо интересовался раздетый.

Филипп, сплюнув нечаянно на свою бороду, как раз обтирал её рукавом.

— А чёрт их батька знае! День базарный, а не едут. Чують.

— Подыхать придётся?

— Я и так пояс подтянул до последней дырки.

Розовый пар струился над поляной, дорога огибала её краем под самой скалой, где пенился говорливый ручей.

От скуки Филипп следил, как освещённая сторона сосны заметно обсыхала под солнцем. Неожиданно его внимание привлекла небольшая группа людей, вышедшая из леса на поляну.

— Василёк, а ну побачь в трубу, хто-сь там такой?

Оттого, что край брови Василька был поднят набухшим чирьем, лицо его казалось свирепым.

— Два верховых... Ведут кого-то...

Когда группа вышла на освещённое место поляны, можно было разглядеть простым глазом, что двое всадников сопровождали арестованных.

— В станицу ведут...

— Хто-сь таки?

Всадник на гнедой лошади ехал с обнажённой шашкой.

— Куркули! — делился Василёк. — А этих трое: баба, мальчишка и мужик на костылях.

Люди двигались по поляне, подгоняемые конвоиром на гнедой лошади. Верховой в бурке, сдерживающий под собой серого иноходца, обеспокоенно всматривался в окружающий лес, точно хотел кого-нибудь увидеть. Немного приотстав, он с надеждой оглядел горы и без всякой причины стеганул взвившегося на дыбы коня.

— Шо-сь он лавака портит! — неодобрительно почесался Филипп.

Василек передал ему подзорную трубу и взял в руки винтовку.

— Сейчас я его сниму! — сказал он, прикидывая на глаз расстояние до цели. Выждав, когда люди подошли к ручью, молодой партизан поднял прицельную рамку и прищурил глаз, изуродованный чирьем.

Гнедой конь ступил в ручей и жадно припал к воде. Тяжёлый, ухающий выстрел расплескал утро. И тут произошло невероятное: верховой в бурке на сером иноходце подскакал к конвоиру, поившему коня, и наотмашь рубанул его по лицу плетью, конвоир сковырнулся с седла в воду.

Пленники бросились врассыпную. Хромой, как журавль, подпрыгивал на одной ноге. Всадник в бурке поймал под уздцы гнедую лошадь, побежавшую было вдоль ручья, и поскакал следом за людьми. Догнав женщину, он передал ей коня. Она и мальчишка взобрались в седло. В то время когда соскочивший на землю всадник в бурке подсаживал на своего иноходца хромого, выбравшийся из ручья конвоир схватил винтовку и стал стрелять вдогонку беглецам. Обе лошади рванулись вскачь, безногий, выронив костыли, повис, судорожно обхватив коня за шею. А тот, что был в бурке, видимо раненый, прихрамывая, побежал вслед за ними.

В это время из леса на поляну выехали ещё трое верховых, они понеслись наперерез убегавшим.

— Перехватят! — порывисто хватаясь за винтовку, прокричал Филипп.

Увидав казаков, оставленный, припадая на раненую ногу, повернул к скале. Партизаны открыли огонь по казакам. Двое остановились, но третий, со скатанной за седлом Пуркой, уже настигал отставшего.