Сергей Воронин - Встреча на деревенской улице

• Название: Встреча на деревенской улице
• Автор: Сергей Воронин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1980

В книгу лауреата Государственной премии имени М. Горького Сергея Воронина вошли новые повести и рассказы. Как и в прежних книгах — «Роман без любви», «Дом на бугре», «Камень Марии» и других, — писатель остается верен главной теме своего творчества, его привлекает своей неповторимостью внутренний мир современного человека, сложность и разнообразие человеческих взаимоотношений, судеб, характеров.

---

— Виноват, конечно... — Это ответил Олег Дементьев на вопрос судьи.

Он был немногим старше подсудимого. Поначалу, когда я с ним познакомился, мне подумалось, вряд ли такой молодой судья сможет хорошо разбираться в уголовных и гражданских делах, но И. Н. Т—н каждый раз отлично вел заседание. Он умел выявить главное в психологии подсудимого, и сразу становилось ясно, какой степени нравственного падения достиг человек. Так что нам, народным заседателям, многое было понятно уже с первых ответов подсудимого.

Олег Дементьев отвечал так вяло и безразлично, будто в нем убито все живое. «Не знаю», «Так вышло», «Не хотел», «Согласен». Полное безразличие к своей судьбе, к судьбе детей, жены. И все это видели, слышали и не верили ему, а Оле Веселкиной, наверное, казалось, что Олег скромный, тихий, добрый и все должны быть снисходительны к нему. И ей было непонятно, почему так сурова прокурор, требующая двух лет лишения свободы. Выступал защитник. Он просил только о снисхождении во имя троих детей и находил возможным применение девяносто шестой статьи УК, по которой можно было удержать с Дементьева сто рублей. И это, пожалуй, было бы правильно.

Но абсолютное безучастие, равнодушие к тому, как решится его дело, все больше убеждали меня, что Олег Дементьев не только погибший человек, но и несущий если не гибель, то горе и страдание всей семье. Поэтому и думать было нечего, чтобы пожалеть его. Надо было жалеть семью, спасать от него. А для этого оставалось только одно — поддержать требование прокурора. Два года — срок порядочный. За это время Ольга Веселкина отойдет и увидит, какой страшной жизнью она жила, и снова обретет человеческое достоинство. Да и он, если захочет, может вернуться в общество полноценным гражданином. Там, где он будет отбывать срок, лечат пьяниц и алкоголиков. Будет работать, будут переводить на детей деньги, и, пожалуй, не меньше, чем он приносил домой. А здесь он замучает семью...

Когда зачитывали приговор, я глядел только на Дементьева. Нет, ничто не дрогнуло в его лице. Он даже не посмотрел на жену. Стоял опустив голову и не поднял ее, когда его повели. Так что я не ошибся.

 

1979

ПУТЕШЕСТВИЕ В ОДНИ СУТКИ

Давно мы собирались выехать на рыбалку с ночевкой, да все как-то погода не позволяла. То дули северные ветры с таким волнобоем, что и к лодке не подойти, то сплошняком лили дожди, так что и земля уже больше не впитывала в себя воду, то задувало с востока, а это уже самое никудышное для клева. Но вот наконец-то установилась тихая погода с мягким западным ветерком, и мы пошли по глади Чудского на остроносой с высокими бортами самодельной лодке, оставляя от мотора пенный разваленный след.

Лодка шла устремленно, мотор гудел ровно, и так было славно глядеть по сторонам, видеть наш берег, постепенно превращавшийся в узкую полоску, протянутую между небом и водой, и уходить все дальше в необозримый простор вечной воды.

В такой день далеко видно, особенно на гладкой воде. И удивительно было наблюдать чаек на их сторожевых постах. Белые, словно пенопластовые, оторванные от рыбацких сетей поплавки, они были разбросаны по своим, только им ведомым квадратам в ожидании снетка. Терпеливо и неподвижно они могли сидеть в таком состоянии часами. И если, случалось, снеток поднимался со дна, сторожевая чайка тут же оповещала ближних гортанным кликом, те — других своих ближних, клик в одну минуту достигал берегов, и тогда с песчаных отмелей снимались целые колонии чаек и летели к этому месту. И там начиналось чаячье пиршество. С криком, с азартным ором, с падением с размаху в воду, выхватыванием рыбы, суматохой, сутолокой, с жадностью и прожорливостью, со всем тем, что на рыбацком языке определяется двумя словами.: «Чайка бьет!»

Но мы проходили километр за километром, а чайки все так же неподвижно, как пенопластовые поплавки, белели на воде.

Поначалу, неподалеку от наших берегов, нам встречались местные рыбаки, но теперь они уже не видны. И сколько я ни вглядываюсь, ни впереди, ни по бокам никого из рыбацкого люда нет.

Геннадий, могучий псковитянин, сидит на корме у мотора. Время от времени он зорко всматривается в берега — отыскивает свои приметы, по которым определяет рыбные места. Мы идем к Большим Раскопельским камням. На них мне еще никогда бывать не доводилось. От нашего берега они находятся в пятнадцати километрах. Это подводная, довольно длинная каменистая гряда, где всегда держится окунь.

Я люблю вот такие нетронутые места. Они всегда таят в себе что-то неожиданное, и влекут, и заманивают. И все чаще начинаю вглядываться в лицо Геннадия. Но оно, как всегда, спокойно.

— Далеко еще? — перекрывая гул мотора, кричу я.

— С полчаса! — кричит он в ответ.

Эти полчаса тянутся долго. Я уже и удочки подготовил, и червей насадил, и якорь привязал к длинной капроновой веревке, чтобы в любую минуту бросить его в воду, а мы все еще идем и идем.

— Бросай!

Как всегда неожиданно определяется для меня уловное место: вода ведь поверху вся одинакова! И якорь летит за борт. Веревка быстро бежит из-под ноги, и не успевает еще лодка замедлить ход, как ее уже разворачивает. И наступает тишина.

Здесь редко бывают рыбаки, и поэтому рыба непуганая. Ее даже гул мотора не насторожил. Я забросил одну удочку и только взялся за другую, как на первой уже сидел хороший окунь. Я потащил его, перебирая жилку, и он тупыми толчками пошел вверх.

Одновременно с моим окунем в ведро шлепнулся и окунь Геннадия. И началось то самое, когда не до курева, не до каких-то дум, когда часы бегут, как минуты. Одного за другим таскали мы окунье, и вот уже ведро доверху. Но куда нам столько? Если б ехали домой, но впереди еще сутки, а на уху куда же больше. И мы пошли к острову Пийрисаар, чтобы купить вяленых лещей у тамошних рыбаков — у нашего берега лещ не держится — и прихватить немного «горючего» к ухе.

Остров Пийрисаар — самый большой на Чудском озере, обжитой, с тремя деревнями на нем. Живут там эстонцы и русские. Занимаются рыболовством и огородничеством. Об этом мне рассказал Геннадий. Я там никогда не бывал, и остров представляется мне в некотором романтическом ореоле, со своей особой жизнью, непохожей на жизнь береговых жителей, со своим укладом, отношениями людей. Он невелик, всего пять километров в длину и вдвое меньше в ширину, затерянный в просторе Чудского. Нетрудно представить, как завывают зимой на нем поземки, как окутывают они его снежным дымом. И поэтому характеры у его жителей, наверно, угрюмо-молчаливые...

Остров мы увидели, когда он находился еще километрах в двадцати от нас. Чем ближе мы к нему подходили, тем как бы выше он становился, вылезая из воды, с церковью, с купами деревьев.

Уже на подходе, но еще за несколько километров завиднелись на воде уставные сети и наколы из разных мережей.

— Вот где лещи-то обретаются! — крикнул Геннадий.

Мы миновали наколы и подошли к зарослям тростника с заводинками и разводами в нем. Но скоро заводинки кончились, и потянулась сплошная тростниковая полоса. Мы погнали лодку вдоль нее, отыскивая проход к берегу.

Долго тянулась эта тростниковая стена, но в одном месте стала пореже, и в ней обозначился проход. Мы вошли в него. И тут же мотор взвыл и замолк, винт зарылся в дно и сорвал шпонку.

— Идите на берег, а я поищу другой причал, — сказал Геннадий.

И я пошел в резиновых сапогах, утопая выше колен при каждом шаге в вязком дне. Еле-еле добрался до берега, но и там была не сушь, а болотистая жижа, и только когда дотянулся до покосного лужка, увидал в стороне от него, в густых ольховых зарослях, узкую тропу. Она вывела меня на небольшой бугор, с которого открылось селение, и прежде всего высокая на голубом небе церковь. Чуть в стороне, на чистой лужайке, играли ребята — гоняли футбольный мяч. В строгом уютном порядке стояли опрятные, я бы даже сказал, какие-то тихие, спокойные дома. И не только потому, что никого не было ни вблизи них, ни во дворах или у калитки.

Спрашивать, где магазин, не пришлось. Каждая тропка вела к дороге, а дорога уходила к центру селения, где на небольшой площади находился магазин.

Просторный зал был заполнен всевозможными товарами. И я сразу же наткнулся в посудном отделе на белый эмалированный чайник, за которым так усердно гоняются в городах. Взял его и встал в очередь, разглядывая товары других отделов. Увидал и широкие, пестрые, самые модные галстуки, и шерстяные свитеры с национальными эстонскими орнаментами, за которыми тоже гоняются в городах, и другие редкие и такие нужные вещи. Порадовал глаз и продуктовый отдел. Очередь довольно быстро продвигалась. Нет, не из угрюмых и мрачновато-молчаливых людей она состояла, как мне почему-то рисовалось, а наоборот — из благодушных, приветливо настроенных друг к другу. Они вели неторопливый разговор о своих делах, перемежая его шуткой. Говорили по-русски, изредка вставляя эстонские слова и фразы. Среди них выделялся высокий старик в косо надетом берете, с длинными до плеч седыми волосами, напоминавший своим обликом фламандского художника.