Вероника Полонская - Воспоминания о В. Маяковском

• Название: Воспоминания о В. Маяковском
• Автор: Вероника Полонская
• Издательство: Известия
• Жанр: Философия
• Год: 1990

Рукопись воспоминаний Вероники Витольдовны Полонской хранится с 1938 года в фондах музея В.В. Маяковского (в дальнейшем ГММ); впервые "Воспоминания о В.В. Маяковском" опубликованы в 1987 году в журнале "Вопросы Литературы", No 5. Здесь они печатаются с восполнением купюр.

Рукопись представляет собой две общие тетради, написанные чернилами, почти без поправок, с вставленными (видимо, после окончания работы) дополениями на отдельных листах.

---

Я считаю, что я и наши взаимоотношения являлись для него как бы соломинкою, за которую он хотел ухватиться.

Теперь постараюсь вспомнить подробнее последние дни его жизни, примерно с 8 апреля.

Утро, солнечный день. Я приезжаю к Владимиру Владимировичу в Гендриков. У него один из бесчисленных гриппов. Он уже поправляется, но решает высидеть день, два. Квартира залита солнцем, Маяковский сидит за завтраком и ссорится с домашней работницей Мотей.

Собака Булька мне страшно обрадовалась, скачет выше головы, потом прыгает на диван, пытается лизнуть меня в нос.

Владимир Владимирович говорит:

- Видите, Норкочка, как мы с Буличкой вам рады.

Приезжает Лев Александрович Гринкруг. Владимир Владимирович дает ему машину и просит исполнить ряд поручений. Одно из них: дает ключи от Лубянки, от письменного стола. Взять 2500 р., внести 500 руб., взнос за квартиру в писательском доме. Приносят письмо от Лили Юрьевны. В письме - фото: Лиля с львенком на руках. Владимир Владимирович показывает карточку нам. Гринкруг плохо видит и говорит:

- А что это за песика держит Лиличка?

Владимира Владимировича и меня приводит в бешеный восторг, что он принял льва за песика. Мы начинаем страшно хохотать.

Гринкруг сконфуженный уезжает.

Мы идем в комнату к Владимиру Владимировичу, садимся с ногами на его кровать. Булька - посредине. Начинается обсуждение будущей квартиры на одной площадке (одна Брикам, вторая - нам). Настроение у него замечательное.

Я уезжаю в театр. Приезжаю обедать с Яншиным и опаздываю на час.

Мрачность необыкновенная.

Владимир Владимирович ничего не ест, молчит (на что-то обиделся). Вдруг глаза наполняются слезами, и он уходит в другую комнату.

Помню, в эти дни мы где-то были втроем с Яншиным, возвращались домой, Владимир Владимирович довез нас домой, говорит:

- Норочка, Михаил Михайлович, я вас умоляю - не бросайте меня, проводите в Гендриков.

Проводили, зашли, посидели 15 минут, выпили вина. Он вышел вместе с нами гулять с Булькой. Пожал очень крепко руку Яншину, сказал:

- Михаил Михайлович, если бы вы знали, как я вам благодарен, что вы заехали ко мне сейчас. Если бы вы знали, от чего вы меня сейчас избавили.

Почему у него было в тот день такое настроение - не знаю.

У нас с ним в этот день ничего плохого не происходило. Еще были мы в эти дни в театральном клубе {25 февраля 1930 года В. Маяковский читал "Во весь голос" на открытии клуба театральных работников.}. Столиков не было, и мы сели за один стол с мхатовскими актерами, с которыми я его познакомила. Он все время нервничал, мрачнел: там был один человек, в которого я когда-то была влюблена.

Маяковский об этом знал и страшно вдруг заревновал к прошлому. Все хотел уходить, я его удерживала.

На эстраде шла какая-то программа. Потом стали просить выступить Владимира Владимировича. Он пошел, но неохотно. Когда он был уже на эстраде, литератор М. Гальперин {М. П. Гальперин (1882-1944) -драматург, переводчик.} сказал:

- Владимир Владимирович, прочтите нам заключительную часть из поэмы "Хорошо!".

Владимир Владимирович ответил очень ехидно:

- Гальперин, желая показать мощь своих познаний в поэзии, просит меня прочесть "Хорошо!". Но я этой вещи читать не буду, потому что сейчас не время читать поэму "Хорошо!".

Он прочитал вступление к поэме "Во весь голос". Прочитал необыкновенно сильно и вдохновенно.

После того, как он прочел, несколько минут длилась тишина, так он потряс всех и раздавил мощью своего таланта и темперамента.

У обывателей тогда укоренилось (существовало) мнение о Маяковском как о хулигане и чуть ли не подлеце в отношении женщин. Помню, когда я стала с ним встречаться, много "доброжелателей" отговаривало меня, убеждали, что он плохой человек, грубый, циничный и т. д.

Конечно, это совершенно неверно. Такого отношения к женщине, как у Владимира Владимировича, я не встречала и не наблюдала никогда. Это сказывалось и в его отношении к Лиле Юрьевне и ко мне.

Я не боюсь сказать, что Маяковский был романтиком. Это не значит, что он создавал себе идеал женщины и фантазировал о ней, любя свой вымысел. Нет, он очень остро видел все недостатки, любил и принимал человека таким, каким он был в действительности. Эта романтичность никогда не звучала сентиментальностью.

Владимир Владимирович никогда не отпускал меня, не оставив какой-нибудь вещи "в залог", как он говорил: кольца ли, перчатки, платка. Как-то он подарил мне шейный четырехугольный платок и разрезал его на два треугольника. Один должна была всегда носить я, а другой он набросил в своей комнате на Лубянке на лампу и говорил, что, когда он остается дома, смотрит на лампу и ему легче: кажется, что часть меня - с ним.

Как-то мы играли шутя вдвоем в карты, и я проиграла ему пари. Владимир Владимирович потребовал с меня бокалы для вина. Я подарила ему дюжину бокалов. Бокалы оказались хрупкие, легко бились. Вскоре осталось только два бокала. Маяковский очень суеверно к ним относился, говорил, что эти уцелевшие два бокала являются для него как бы символом наших отношений, говорил, что, если хоть один из этих бокалов разобьется - мы расстанемся.

Он всегда сам бережно их мыл и осторожно вытирал.

Однажды вечером мы сидели на Лубянке, Владимир Владимирович сказал:

- Норкочка, ты знаешь, как я к тебе отношусь. Я хотел тебе написать стихи об этом, но я так много писал о любви - уже все сказалось.

Я ответила, что не понимаю, как может быть сказано раз навсегда все и всем. По-моему, к каждому человеку должно быть новое отношение, если это любовь. И другие слова.

Он начал читать мне все свои любовные стихи.

Потом заявил вдруг:

- Дураки! Маяковский исписался, Маяковский только агитатор, только рекламник!.. Я же могу писать о луне, о женщине. Я хочу писать так. Мне трудно не писать об этом. Но не время же теперь еще. Теперь еще важны гвозди, займы. А скоро нужно будет писать о любви. Есенин талантлив в своем роде, но нам не нужна теперь есенинщина, и я не хочу ему уподобляться!

Тут же он прочел мне отрывки из поэмы "Во весь голос". Я знала до сих пор только вступление к этой поэме, а дальнейшее я даже не знала, когда это было написано.

Любит? не любит? Я руки ломаю

и пальцы

разбрасываю разломавши *.

{* В. В. Маяковский, Полн. собр. соч. в 13-ти томах, т. 10, с. 286.}

Прочитавши это, сказал:

- Это написано о Норкище.

Когда я увидела собрание сочинений, пока еще не выпущенное в продажу, меня поразило, что поэма "Во весь голос" имеет посвящение Лиле Юрьевне Брик.

Ведь в этой вещи много фраз, которые относятся явно ко мне.

Прежде всего кусок, который был помещен в посмертном письме Владимира Владимировича:

Как говорят инцидент исперчен

любовная лодка разбилась о быт

С тобой мы в расчете

И не к чему перечень

взаимных болей бед и обид, -

начало "Любит? не любит?" не может относиться к Лиле Юрьевне; такая любовь к Лиле Юрьевне была далеким прошлым.

И фраза:

Уже второй

должно быть ты легла

А может быть

и у тебя такое

Я не спешу

и молниями телеграмм

мне незачем

тебя

будить и беспокоить

1928 г.

Вряд ли Владимир Владимирович мог гадать, легла ли Лиля Юрьевна, так как он жил с ней в одной квартире. И потом, "молнии телеграмм" тоже были крупным эпизодом в наших отношениях.

Я много раз просила его не нервничать, успокоиться, быть благоразумным.

На это Владимир Владимирович тоже ответил в поэме:

Надеюсь верую вовеки не придет

ко мне позорное благоразумие

В театре у меня было много занятий. Мы репетировали пьесу, готовились к показу ее Владимиру Ивановичу Немировичу-Данченко. Очень все волновались, работали усиленным темпом и в нерепетиционное время. Я виделась с Владимиром Владимировичем мало, урывками. Была очень отвлечена ролью, которая шла у меня плохо. Я волновалась, думала только об этом. Владимир Владимирович огорчался тому, что я от него отдалилась. Требовал моего ухода из театра, развода с Яншиным.

От этого мне стало очень трудно с ним. Я начала избегать встреч с Маяковским. Однажды сказала, что у меня репетиция, а сама ушла с Яншиным и Ливановым в кино.

Владимир Владимирович узнал об этом: он позвонил в театр и там сказали, что меня нет. Тогда он пришел к моему дому поздно вечером, ходил под окнами. Я позвала его домой, он сидел мрачный, молчал.

На другой день он пригласил нас с мужем в цирк: ночью репетировали его пантомиму о 1905 годе. {В марте - начале апреля В. Маяковский участвовал в репетициях пантомимы "Москва горит" в 1-м Госцирке.} Целый день мы не виделись и не смогли объясниться. Когда мы приехали в цирк, он уже был там. Сидели в ложе. Владимиру Владимировичу было очень не по себе. Вдруг он вскочил и сказал Яншину: