Лев Кобылинский - Стихотворения

• Название: Стихотворения
• Автор: Лев Кобылинский
• Издательство: Водолей
• Жанр: Поэзия
• Год: 2000
• ISBN: 5-7137-046-1

Поэтическое творчество Эллиса (Л.Л. Кобылинского) — выдающегося поэта, переводчика, теоретика символизма — практически неизвестно современному читателю. «Рыцарь без измены», единственный в русской поэзии певец Марии, Эллис соединял в себе, казалось бы, несоединимое — Данте и Бодлера; высочайший религиозный взлет и «Цветы Зла». «Один из самых страстных ранних символистов, разбросанный поэт, гениальный человек», — писала об Эллисе М. Цветаева. В книгу вошли оба изданных в начале века поэтических сборника Эллиса «Stigmata» и «Арго», собрание переводов «Иммортели» и фрагменты неизданной рукописи «Крест и Лира», опубликованные в парижском журнале «Символ».

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Святой Луиджи

(Св. Людовиг Гонзагский)

Я был, как дева, робок и стыдлив,
меня бежал лукавый Искуситель,
бесплодно злую мудрость расточив.

Но не Тебе, Христос и мои Спаситель,
я в жертву сердце бедное принес,
уйдя из детской в строгую обитель.

Святая Дева дев и Роза роз,
я отдал все Тебе Одной, Мария,
без размышлений, колебаний, слез!

Я был еще дитя, когда впервые
с улыбкой благосклонной надо мной
склонила Ты свои черты святые,

и, молодость отдав Тебе Одной,
я принял целомудрия обеты
с благоговейно-строгой тишиной!

Вот детские, как сон, мелькнули леты,
и вот зарделись юности цветы,
но я хранил высокие запреты,

средь золота придворной суеты
и посреди тончайших обольщений.
Как мать, мне грустно улыбалась Ты,

живую благодать благоволений
мне в душу источая каждый миг…
Так в юности не знал я искушений.

моим щитом был Девы светлый лик.
Как мать, Ты наставленья мне шептала,
я, как дитя. к твоей груди приник,

и ревность с каждым часом возрастала…
Толпою дам придворных окружен,
ни разу я, как строгого забрала,

ресниц не поднял на прелестных жен,
страшась прочесть в их взорах знаки Ада,
к Тебе святою ревностью сожжен.

Так с ранних лет священная ограда
замкнула сердце, чуждое тревог,
и взоры упокоила лампада.

Я был во всем покорен, тих и строг,
я плоть, бичуя, изнурял сурово,
страшась вкусить плода, сорвать цветок

благоухающий иль молвить слово.
Я все забыл, друзей, отца и мать,
их взгляды встретить было б взглядам ново,

их имена не смел бы я назвать;
так каждый миг незримым внемля хорам,
я брел один, не смея глаз поднять,

по сумрачным и строгим коридорам.
и годы расточались, словно дым,
но Ты повсюду с нежно-строгим взором,

окружена сияньем золотым!..
Мать приняла сыновние моленья,
и в небо отошел я молодым.

Я шлю с небес свои благословенья
вам, девушки моей родной земли,
в Раю мне внятней ваши песнопенья,

мне ваши слезы здесь видней, вдали!
О верьте: взор святого прочитает
всю груду писем, брошенных в пыли;

когда собор поет и зацветает,
и в каждом сердце снова дышит май;
мой взор простая надпись умиляет:

«Заступнику, святому Луиджи, в Рай!»

Видение Сердца Иисусова Блаженной Маргарите Алаквийской

Ослеплена сияньем нестерпимым,
я прошептала робкие слова,
пред Женихом единственно любимым,

от ужаса и счастья нежива:
«Господь, умерь твоих лучей потоки,
не сжегшие моих очей едва!..

Как лезвие меча, они жестоки,
иль дай невесте ангельскую плоть!..»
Но замерли безумные упреки,

иные очи мне отверз Господь,
свевая с вежд моих туман печальный,
Он дал мне ужас света побороть.

Диск солнечный мерцал свечой венчальной;
все пламенным венцом окружено,
сияло Сердце, как сосуд хрустальный,

прозрачней, чем священное вино;
кровавая на нем зияла рана,
увито было тернием оно,

но, как светило блещет из тумана
над Ним, приосенив святую кровь.
Креста пылала вечная Hosanna.

И стал мне внятен глас: «Не прекословь!..
Прими свои последние стигматы,
да будет миру явлена любовь

невестою с Распятым сораспятой,
стань ученицей Сердца Моего,
и станешь вновь рожденной и Веаt'ой!..

Святой любви свершится торжество:
погаснет Солнце, мы пребудем вместе…
Лия лучи блаженства своего,

Святой Жених грядет к своей невесте!..»
Упала я пред Ним без сил вздохнуть
и, плача, улыбалась доброй вести,

и вдруг лучи мою рассекли грудь,
и сердцу моему так сладко было
к сосуду Сердца Божьего прильнуть,

и нас одно сиянье окружило.

Видения святой Терезы

I.

Четыре дня томительного сна,
четыре дня предчувствий беспокойных,
и, наконец, душа отрешена.

Вот развернул извивы звений стройных
торжественно-рыдающий хорал
взываний и молитв заупокойных.

Он близился, он грустно замирал,
и было мне, почившей так прекрасно,
следить, как в сердце пламень догорал,

и улыбаться странно-безучастно,
смотря, как к золотому гробу мать
и две сестры в слезах прильнули страстно.

Легла на сердце строгая печать,
им был восторг мои тайный непонятен,
не смела я их слезы понимать.

Вдруг тихий зов сквозь сон стал сердцу внятен,
и взор скорбящий в душу мне проник,
и вспыхнули огни кровавых пятен,

меня назвал Он трижды и поник,
а я, ответ замедлив свой, не знала,
то был ли голос Агнца, иль в тот миг

моя ж душа меня именовала;
но я была безгласна как дитя,
на милосердье Агнца уповала.

Он улыбнулся, содрогнулась я,—
а там, внизу, из брошенного тела,
скользнув по гробу, выползла змея,

клубясь, свивала звенья и свистела
и горстью мертвой пепла стала вдруг,
и вот я к Жениху простерла смело

огни моих крестообразных рук,
и дивные предстали мне виденья
среди моих неизреченных мук:

был искус первый — искус нисхожденья,
душа была низвергнута во Ад,
вокруг, стеня, толпились привиденья,

и в той стране, где нет пути назад,
черты родные всех, что сердцу святы,
я встретила и отвратила взгляд.

Была дыханьем огненным объята
я у разверстой пасти Сатаны,
заскрежетал он, словно мавр проклятый,

но вождь незримый с правой стороны
со мною шел, мне в сердце проливая
целительную влагу тишины.

За Женихом я шла, не уставая.
и невредима посреди огней
свершала путь, молясь и уповая,

сквозь все ряды мятущихся теней
по лестнице великой очищенья
и через седмь священных ступеней.

И каждый миг чрез новые мученья
меня влекла незримая рука,
изнемогая в муках восхожденья,

пережила я долгие века…

II.

Услышав зов, склонилась я к подножью,
дух ангельский и девственное тело
предав Кресту, объята сладкой дрожью,

и, плоть свергая, тихо отлетела.
(Последнее то было обрученье!)
Поникли руки, грудь похолодела,

и замерло предсмертное биение;
вот отступили дальше в полумрак
мерцанья, славословья, песнопенья;

как воск мощей, простерта в строгой раке,
беззвучно я запела «Agnus Dei!»,
и вот святые проступили знаки;

и миг последний был всего страшнее,
но тень крыла мне очи оградила,
я каждый миг свободней и смелее

по ступеням безмолвья восходила,
и близясь каждый миг к иным преградам,
при шаге каждом крепла в сердце сила.

Мой верный Страж ступал со мною рядом,
меня в пути высоком ободряя
то благостным, то непреклонным взглядом.

Вот заструились дуновенья Рая
неизреченны и невыразимы,
и луч не дрогнул, сердце мне пронзая.

А там, внизу, как стадо агнцев, дымы,
у наших ног теснясь благочестиво,
не двигались… Но мы неуловимы,

их ласке улыбнувшись торопливо,
влекомы восхождением упорным,
восстали там, где для души счастливой

последний путь отверст в окне узорном,
где искони в борении согласном —
два светоча на перепутьи горном —

луч белой Розы сочетался с красным…
Взглянула я, и вдруг померкли взоры,
и лик Вождя явился мне ужасным,

я вопросила с трепетом: «Который?»
Смешалось все, и сердце ослабело,
и замолчали ангельские хоры.

Я взоры вниз потупила несмело,
в груди сомненье страшное проснулось:
«Чье мертвое внизу простерто тело?» —

и вдруг в смертельном ужасе очнулась.

О кресте святой Терезы