Юрий Мейер - Записки белого кирасира

• Название: Записки белого кирасира
• Автор: Юрий Мейер
• Жанр: Биографии и Мемуары

«Российский Архив» публикует воспоминания Юрия Константиновича Мейера (1897–1994), корнета лейб-гвардии Кирасирского Его Величества полка. Публикуемая рукопись находится в фонде Общества истории Гражданской войны в России (Москва). В 1947 г. он издал книгу С. С. Ольденбурга «Царствование Императора Николая Второго» (второе издание в 1982 г.). В 1990 г. перевел с немецкого и издал в США книгу С. Б. Фрелиха «Генерал Власов (Русские и немцы между Гитлером и Сталиным)».

---

Шарковщина была большим украинским селом, и, судя по чистым хатам с горницами, деревянными полами и даже мебелью, крестьяне были состоятельны. Без особого труда вновь прибывшие были размещены на постой. Но опять и тут было заметно одно очень прискорбное явление: между жителями села и чинами полка была полная отчужденность. Крестьяне нас не замечали, но и наша молодежь не делала никаких попыток к сближению, к откровенному разговору, к обмену мнениями. Что же касается нас, офицеров, мы общались с жителями через денщиков и вестовых. Только много лет спустя, размышляя о причинах нашей неудачи, я понял, что в этой отчужденности уже таился приговор нам. Народ не был на нашей стороне и занимал выжидательную позицию. Само собой разумеется, никто из крестьянской молодежи Шарковщины не пошел к нам добровольцами.

Мы начали спешное обучение наших новых кирасир. Погода стояла чудная, обучение строю на большой площади в середине села вселяло бодрость и уверенность. Надо было вновь сформированный эскадрон посадить на коней, которых пришлось реквизировать у крестьян. Комиссия назначила день привода лошадей в нашей волости. Тогда мне не пришло в голову, какой процент крестьян не отозвался на вызов комиссии, это тоже было бы показательно в смысле отношения к власти, установленной Вооруженными силами Юга России. Крестьяне покорно принимали мало что стоившие денежные знаки Добровольческой армии. Во всяком случае нужное количество лошадей — свыше ста — было получено, и конский состав оказался очень хорошим.

Началось обучение эскадрона по-конному. Вооружение кирасира состояло из винтовки (которой он мог пользоваться спешенным) и шашки, главного оружия в конной атаке. Кроме того, первый ряд эскадрона был вооружен пиками.

Нужно сказать, что обучить пользованию пикой наших юнцов было делом совершенно безнадежным. Для правильного владения этим оружием нужны были сильные люди и настоящие кавалеристы, а наши молодцы еще совсем нетвердо сидели в седле. Для того, чтобы правильно рубить шашкой, существовало упражнение — рубка лозы, т. е. тонких ивовых прутьев, вставленных в деревянную стойку на высоте предполагаемого конного противника. По очереди кирасиры переходили в галоп и должны были вытянуть шашку вперед и рубить лозу верхней третью клинка. При острой шашке лоза срезалась легко. Но достаточно было опоздать на долю секунды и ударить лозу нижней половиной шашки, как лоза только ломалась и не срезалась. Пики были только обузой для наших кирасир. Только через год, уже в Таврии, я знаю один случай, когда наш киевский кирасир Сахновский пикой ранил советского пехотинца. Единственно в стрельбе из винтовок удалось добиться удовлетворительных результатов.

Коренные офицеры моего полка переживали счастливые минуты. Они восстанавливали родной полк. По статуту до революции полк, как и все три остальных полка Первой гвардейской кавалерийской дивизии — Кавалергарды, Конный полк и Кирасиры Ея Величества, — имел в строю 4 эскадрона. К осени 1919 года по мере движения из Крыма наш полк сформировал Эскадрон Его Величества, 2-й эскадрон, и наконец мы формировали третий. Помимо этого, на фронте была наша пулеметная команда, а в Шарковщине запасная часть. Как же было не радоваться старшим офицерам! В запасную часть удалось включить и духовой оркестр одной из гимназий, если не ошибаюсь, из Екатеринодара. Это дало возможность за дружеской беседой господ офицеров после обеда вечером в торжественных случаях, как в добрые старые времена, выпить бокал вина под бравурные звуки хора трубачей и благодарить дирижера, учителя музыки, который ходил у нас под кличкой «Капельдудкина». Один такой вечер остался у меня в памяти на всю жизнь. Это было, когда старший полковник Н. А. Петровский прочитал нам почто-телеграмму, полученную с фронта от общества офицеров двух эскадронов, согласно которой я был принят в полк. Володя Пузыревский побежал домой и принес мне пару полковых погон, которыми я тут же заменил мои погоны общей кавалерии. Потом, уже в эмиграции, выяснилось, что я был последним офицером, надевшим форму нашего полка.

В сентябре пришло радостное известие о блестящих действиях нашего лейб-эскадрона под селом Британами, в Черниговской губернии, в атаке на башкирскую красную бригаду. Этот период нужно считать расцветом наших надежд. Прежде всего налицо были успехи белого оружия, во-вторых, особенно для старших офицеров гвардейских полков, — гордое сознание, что они восстанавливали родные полки. Ведь наш дивизион теперь имел уже три эскадрона в строю и входил в состав Сводного полка Первой Гвардейской кавалерийской дивизии. Кавалергарды, Конногвардейцы и Кирасиры Ея Величества тоже имели по три эскадрона, но в полку могли держать только по два, да и то на фронте полк состоял из 8 эскадронов вместо полагающихся по дореволюционному регламенту четырех. Правда, осенью 19-го года дивизион Кирасир Ея Величества действовал в отделе и воевал в тылу с красными отрядами партизана Шубы. Сводным же полком на фронте командовал кавалергард Д. Корсиковский, которого мы, молодые офицеры, за его воинский порыв звали «неистовый корсиканец». Бригадой, состоявшей из двух сводных полков Гвардейской кавалерии Первой и Второй дореволюционных дивизий, командовал кирасир Ея Величества генерал-майор Данилов. В свою очередь эта бригада входила в состав кавалерийской дивизии, начальником которой был кавалергард Миклашевский. Другой дивизией, входившей в состав 5-го кавалерийского корпуса, командовал генерал-майор Ингерманландский гусар Барбович, один из выдающихся кавалерийских начальников. Командовал корпусом генерал Юзефович.

Я подробно описываю состав этого военного соединения с целью показать, что в Добровольческой армии образовался центр притяжения гвардейских и армейских кавалеристов, по убеждению монархистов, открыто считавших, что они борются за реставрацию. Почти без исключения они были помещиками и не скрывали, что их целью является также и восстановление помещичьих прав на землю. Поэтому неудивительно, что их отношение к крестьянам в районах, которые занимали наши части, было не дружественное, а скорее враждебное.

Если не ошибаюсь, в конце сентября пришел приказ нашему третьему эскадрону присоединиться к действующему полку и заменить наш лейб-эскадрон, уходивший на отдых. Наш эскадрон был переброшен железнодорожным эшелоном в район Кролевца. Участок, на котором действовал наш полк, был второстепенным фланговым в отношении главного направления на Орел. Стояло чудное «бабье лето», и боевые действия скорее походили на маневры в мирное время. Там я получил задание глубокой разведки в направлении на Шостку, в которой издавна были большие военные пороховые заводы. За моим взводом в том же направлении должна была выступить бригада генерала Данилова. Через несколько часов я подошел с моим взводом к защитному городку Воронежу (не смешивать с большим губернским городом того же имени). Так как противника не оказалось, я его с моими 12 кирасирами занял, послал наблюдателей на колокольню, с которой хорошо были видны Шостка в трех верстах и открытая полевая дорога к ней. Из расспросов жителей выяснил, что Шостка занята советской пехотной бригадой и несколькими сотнями кавалеристов, о чем я донес Данилову. На следующий день наша бригада попыталась атаковать Шостку, но была отбита сосредоточенным огнем советской пехоты и тремя или четырьмя батареями. Пришлось отойти за Воронеж.

Другой военной операцией для меня была посылка моего взвода в глубокую рекогносцировку за 40 верст с целью выяснить присутствие противника в большой слободе Марчихиной Буде. Она была уже в Севском уезде Орловской губернии. На этот раз мы на полпути натолкнулись на советский разъезд и вступили с ним в перестрелку, в которой был ранен в живот один из моих кирасир. Его удалось отправить на реквизированной телеге местного крестьянина, в сопровождении другого кирасира, за 50 верст в ближайший полевой лазарет. Бедный молодой гимназистик скончался там через несколько дней от перитонита. За отсутствием пенициллина тогда ранения в область живота почти всегда кончались смертью. Это было первым напоминанием для моих новичков, что война — не шутка. В Марчихиной Буде мы побывали, но противника в ней не оказалось. Это был самый северный пункт, которого мне удалось достичь в нашем наступлении.

Сохранилось и меланхоличное ощущение возвращения в родную губернию. В середине октября мы продвинулись в г. Глухов. На эти полтора месяца наш эскадрон, как, впрочем, и другие эскадроны нашей бригады, не обслуживался обозами, да их, в общем, и не было. Жили мы за счет «благодарного населения», как цинично называли такое снабжение наши старшие офицеры. Квартирьеры высылались вперед, выбирали лучшие дома для постоя офицеров и кирасир, а вестовые и денщики, попав в деревню или село, немедленно устраивали ловлю гусей, уток и, в крайнем случае, кур. Так мы питались за счет населения, уж не говоря о хлебе и молоке. В каком-то районе вблизи Глухова наши кирасиры установили наличие у баб очень нарядных черных нагольных тулупчиков и начали их отбирать. Выпал снег, начались морозы, и подбитые ветром шинели вынуждали солдат самим позаботиться о теплой одежде. О помощи нашего интендантства не было и речи. Вот все эти мелочи рисуют определенную картину взаимоотношений между населением и частями Добровольческой армии. Я хочу подчеркнуть, что настоящих грабежей и изнасилований не было. На моей памяти было несколько расстрелов и повешений местных коммунистов из солдат-дезертиров, которых выдавали местные жители.