Дмитрий Лычев - (Интро)миссия

• Название: (Интро)миссия
• Автор: Дмитрий Лычев
• Жанр: Современная проза

введение в себя и последующие впечатления

---

18. Дембельский аккорд

Мойдодыр не обижался на меня. Ревновал только слегка. И сразу озадачил разными дебильными стендами и вывесками. Сидя в прохладной каптерке, я шлепал на таблички надписи, преисполненные глубокого смысла: „Яма для отходов“, „Место приема пищи“ (это свиньям в назидание), „Место для мытья котелков“. Ростиковы подопечные наверняка должны были быть довольны. Начальство тоже. Следующее задание было ответственнее — меня усадили за мобилизационные списки — те, что я писал полгода назад. В то время еще и речи не могло быть о компьютеризации воинских частей. Быть может, сейчас тоже еще не время, и рисуют секретные списки до сих пор такие же болваны, какой сидел в августе восемьдесят девятого в воинской части №…

Но нет худа без добра — я перешел на ночной режим работы. За ночь, когда никто не мешал, я успевал написать гораздо больше, чем днем, и начальник штаба оценил это и благословил на совиный образ жизни. Польское ТВ, коим мы частенько забавлялись во время дежурства Голошумова, теперь было со мной каждую ночь. Многие даже завидовали: как же, всё время порнуху смотрит! Я отнекивался, говоря, что порнуха мне неинтересна. Те, кто о моем природном неинтересе к женской порнухе только догадывался, не верили, и по-прежнему завидовали. Частенько ко мне присоединялся Славик. Как и в нашу первую ночь с собакой, которая сидит на сене, мы уединялись в кабинете начальника штаба, где и рисовали свои списки уже другими письками. Разрисованные с головы до ног, разбредались по своим местам: он — в спальню, я — в Ленинскую комнату. С тем, чтобы завтра повторить всё вновь…

На день рождения мамочка опять прислала посылку со сладостями, но без спиртного. Я ее успел предупредить, что командир взвода нещадно это дело шмонает. Да и ни к чему это было — посылать алкоголь аж с самой столицы, когда и здесь его было навалом. Поток дембельских альбомов уже моих одногодков по призыву не иссякал, и за успешное проведение празднования двадцатилетнего юбилея волноваться не приходилось.

Ровно двадцать лет мне должно было исполниться утром, как раз во время завтрака в „химической“ столовой. Рассудив, что с непривычки этот прием пищи может закрыть мне переход на третий десяток навсегда, я остался ждать своих хлопцев на железнодорожной насыпи. Заодно и поспал немного. Потом было Мойдодырово поздравление перед всем строем с пожеланиями успехов в боевой и политической подготовке. Денис спросил, что подарить, и нарвался на цитату из „Ну, погоди!“: „Наконец сбываются все мечты: лучший мой подарочек — это ты! А ну-ка, давай-ка…“ — и так далее. Тогда я еще не знал, что Денис воспримет гениальный по тонкости намек буквально. К вечеру он поставил на баскетбольную площадку машину связи и завлек меня туда „Моден Токингом“. Я уже был хорошенький: в обед мы смотались со Славиком в центральное подобие универсама (господи, какое кощунство!) и купили огромный торт. Заверили при этом начальство, что тортом празднование и ограничится. Не тут-то было! Несмотря на отсутствие в этот вечер Голошумова за пультом, мы начали квасить еще до ухода Мойдодыра и Ко. Только Ромка воздержался — командира надо было завезти домой. Но ненадолго — свое он еще возьмет…

Я сидел в машине связи и лизал Дениса под „Бурные воды“ Дитера Болена. Музыка способствовала минету, оставалось только ждать этих самых бурных вод, которые звал своим педерастическим голоском Томас Андерс. Тут вломился Ромка с криками: „Бухать будем?“. Денис едва успел застегнуться, но от черных глаз лукавого алкоголического хохла такой нюанс, как минет, скрыть было невозможно. „Що, всё хуи сосешь?“ — с признаками либидо в голосе произнес потомок жертв полтавской битвы. „Ну, а ты що, тоже хочешь?“ — издевательски, подражая его диалекту, спросил Денис. Ромка смутился и залпом опрокинул стакан. „Ты ж за рулем!“ — мне действительно не хотелось, чтобы по пьяни он врезался в какой-нибудь столб, и я лишился большого куска мяса. „А-а, по херу!“ — Ромка махнул рукой. — Хочешь, покатаемся?“

Как Гагарин, бля, только наоборот: тот сначала сказал „Поехали“, а потом махнул рукой. Мы мчались по загородной дороге с быстротой гагаринского космокорабля, бля. Спидометр застыл на ста тридцати, а Ромка всё жал на педаль газа. Дух захватило, я не знал, что делать. Голова на поворотах вылетала в окошко и возвращалась на место только после того, как удавалось преодолеть все мыслимые и немыслимые физические законы. „Ничего себе юбилейчик!“ — проносилось в голове во время очередного почти что отделения ее от тела. Ромка угомонился только через полчаса, когда мы очутились в незнакомой даже ему местности. И еще издевался:

— Ну как?

— Хорошенький юбилейчик, — повторил я уже вслух.

— Какой же москаль не любит быстрой езды? — издевался он словами своего земляка.

Я не ответил ничего, потому что рот уже был занят другим. Он полностью поглотил розовую головку, ствол и все остальные принадлежности для зачатия новых хохляцких балбесов. Хорошо, что наши с Ромкой сношения никогда зачатием не закончились — я бы не простил себе рождения очередного такого ебливого мудака. Через минуту я стоял раком прямо в машине, уткнувшись в переднее сидение и вдыхая запахи, въевшиеся в поролон от старой Мойдодыровой задницы. Это меня возбуждало мало, поэтому я обрадовался, когда Ромка, прорычав зверски, освободил меня от обонятельной экзекуции. Уже через пару минут я забыл об этом, заманил хлопца на заднее сидение и ткнул его носом в москальский конец. Не знаю, быть может, то, что вытекало из меня ему в рот, напоминало плавленое сало, но сглатывал он исправно, не роняя ни капли. Потом мы поменялись местами. Когда Ромка снова был на взводе, я согнул его поперек и загнал птенца в шоколадное гнездо. Ромка охал, ругался шоферским сленгом, но я не обращал на него никакого внимания. За такие проделки, как езда под сто сорок, елды ему было мало! Стоны возбуждали очень сильно, и Ромка вскоре снова сидел за рулем. Найти обратную дорогу удалось не скоро. Сначала мы доехали до Мостов, а уж потом по знакомой трассе вернулись в часть. Вернее, в „Луна-парк“, потому что Ромка, когда выезжал из ворот части, сказал, что едет ставить машину. Что поделать, если иногда дорога в парк полна таких романтических приключений…

Денис сидел, полностью заквашенный, и дулся на меня за мое бегство. Пришлось успокаивать. Я возобновил прерванный Ромкой оральный акт. Денис привстал, развернул меня и по сантиметру принялся запихивать свой килограммовый бифштекс. „Ю май хард, ю май соул…“ — стонал Томас Андерс, когда меня разрывали на части. Да, эта штука вполне способна вынуть из меня хард и вывернуть наизнанку соул! В глазах потемнело. Андерс перешел на „Реактивный самолет“. Диск „Модерна“ заканчивался. Вспомнив, что Денис начал с первой песней и кончает сейчас на последней, я сообразил, что эта образина торчит во мне уже больше получаса. Реактивный самолет, больше похожий на тяжелый и толстый бомбардировщик… Андерс замолк, слышно было только наше прерывистое дыхание. Бомбы полились в меня, принося долгожданное освобождение. Боясь упасть, я сел на импровизированную кровать и не заметил, как провалился в пустое пространство…

Проснулся утром. Часы показывали без четверти подъем. Дежурный был уже на ногах. Нужно было как-то просочиться мимо его взора в койку. Не получалось. С замиранием многих органов я следил, как он направился нас будить. Сейчас он увидит неразобранную мою кровать и подымет визг… Денис, сука! Как он мог бросить боевого товарища!? Мало того, что задницу разорвал, так еще и оставил в своей тухлой машине вместо того, чтобы заботливо уложить в постель им же жестоко оттраханное тело. Не прощу!..

Только дежурный открыл дверь нашей спальни и заорал „Подъем!“ глубоко внутрь комнаты, как я проскочил в туалет. Он не успел начать пресс-конференцию по поводу моего исчезновения — я вышел из туалета, облитый водой, с полотенцем на шее. Дежурный не знал, что полотенцем этим протирают зеркала и подоконник. Поверил, что я проснулся немного раньше и, движимый жидким стулом, торчал в туалете с полчаса. Денис прыснул со смеху, Ростик хотел было открыть рот, но рядом с его носом оказался кулак Славика. Денис тоже заткнулся, когда услышал, что он может быть следующим.

Я не разговаривал с этим длинным козлом. Даже взглядом не удостаивал. Славик обижался на меня за то, что я бросил его вечером. Правда, недолго — ночью мы опять резвились на столе начальника штаба, покрывая друг друга то поцелуями, то потоками семени…

Наступило первое сентября. Замполит на политзанятиях сначала вспомнил, что в этот день началась вторая мировая война, а потом уже сообщил то, что мы сами видели по дороге на завтрак. Детки снова пошли в школу. С каждым годом мои школьные годы, переполненные разными событиями настолько, что лучше и не начинать их вспоминать, казались всё более далекими. Глядя на разряженных первоклашек, я чувствовал себя мудрым стариком, наперед знающим, что радость от встречи с этим влагалищем знаний будет мимолетной. Идя уже во второй класс, детки будут чувствовать себя затравленными зверьками, которых после трех месяцев беззаботного счастья вновь с головой окунули в дерьмо принудительных иксов, игреков, и-кратких и так далее. Переростки-старшеклассники выглядели солидно. Но радостные лица скрывали маски отвращения к своим педагогам. Старшеклассники дарили педагогам цветы с таким выражением, с каким я обычно отковыривал от подошв сапог фекалии белорусских млекопитающих, гадящих именно там, где я должен был пройти. Переросткам нужно было одно — трахаться, а вместо этого им объясняли психологию семейной жизни на тычинках, сбрасывающих пыльцу на рыльце пестика. А потом удивляются: откуда берутся девианты? Они же задницу голую видели только в зеркале, да и то свою! Вот и получаются из них ненормальные „натуралы“, которые долго ищут у подружки в подворотне рыльце пестика. И, не находя, мочалят тех, кто отчаянно хочет им помочь. То по рыльцу, то по пестику…