Степан Лопатин - Живая память

• Название: Живая память
• Автор: Степан Лопатин
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

- Как самочувствие? - спрашивал меня по телефону лейтенант Клевко на другой день утром. - Говорят, Ларионов из тебя пыль вытряхивал?

- Было дело. Пять суток домашнего.

- Теперь что - в шалаше будешь сидеть и отсыпаться?

- Поскольку домашний - могу и в шалаше...

- Привыкай. Он обязан требовать порядок, а твое дело - выполнять. Но сегодня - повремени с оборудованием. Прогуляйся по нашему "дому" - от ОП к наблюдательному пункту. Выходи, я тебя встречу на линии.

Добродушная ирония комбата вернула мне хорошее настроение.

Я пошел по линии - телефонному проводу, проложенному на НП, с солдатом из взвода управления. Прошли кустарник, тропинкой вышли на дорогу, обсаженную по обочинам высокими тополями. Дорога шла к поселку.

- Посмотрите, что немец удумал, - сказал солдат.

Метрах в двух от земли к каждому дереву с обеих сторон дороги были привязаны небольшие, с печатку хозяйственного мыла, бруски взрывчатки, болтались куски бикфордова шнура. Оставалось вставить взрыватели, поджечь шнур. Взрывом срубалось дерево, комель отбрасывало в сторону, вершина падала на дорогу.

- Хотели завалить деревья на дорогу, да не успели. Нас бы это едва ли задержало...

С лейтенантом Клевко встретились на условленном месте.

- Мы переходим к обороне. Ваша позиция поэтому непригодна. Ее нужно сменить, выбрать вот здесь, - он показал на карте. - И оборудоваться как следует - немцы могут начать наступление, когда подсохнет. Пойдем посмотрим.

Указания Ларионова становятся недействительными, думал я на ходу. Новая обстановка делала бессмысленной работу на старой ОП. Задачи встают другие.

На южной стороне косогора снег сошел, под ногами шуршала прошлогодняя сухая листва. На высотке в смешанном рослом лесу островками росли сосны и ели, окруженные могучими дубами, липой, вязом, кленом. Красивый лес. И место высокое. Хорошо здесь летом.

Если поставить орудия на опушку, они будут видны противнику слева. А если заглубиться и убрать несколько деревьев впереди, ОП станет невидимой. Так и решили.

На новой ОП вместо окопа вокруг орудий по нужной форме уложили в три ряда бревна, привалили их с внешней стороны землей. Из бревен же сделали маленькие срубы - укрытия для людей и снарядов. Шалаши для отдыха - тоже из бревен. Маскировка - из сучков и ветвей. Основными инструментами были топор и пила, и походили мы в эти дни скорее на лесорубов. Продольные ямы от вынутой земли рядом с заслоном из бревен заполнялись поверхностной и грунтовой водой, вынудившей к таким трудоемким работам.

Отделение тяги и кухня расположились глубже на 150-200 метров.

Работы еще не были закончены, а мы вели огонь. Огонь по противнику был главной нашей "продукцией", он оправдывал наше существование.

Днем на малой высоте бороздил небо костыль-разведчик. По нему били 37-миллиметровые зенитные установки, поливали его свинцом счетверенные пулеметы, а он, неуязвимый, уходил, высматривая все, что плохо замаскировано.

После одного такого визита на ОП внезапно обрушился огонь немецкой батареи. Кто где находился, мы легли на землю. Снаряды рвались по всей площади около нас, но матчасть не пострадала. Осколком разорвавшегося на вершине дерева снаряда ранило телефониста Косолапова, сидевшего у телефона под деревом. Солдат не обронил ни слова, ни стона, пока расстегивали его гимнастерку, рубаху, брюки, но, увидев свою кровь, изменился в лице, вскочил и побежал в тыл к ездовым. Издалека доносился его испуганный крик:

- А-а-а-а!

Там его перевязали, отправили в медсанбат.

В этот раз ранило двух лошадей. Других потерь не было.

Наша ОП обнаружена и пристреляна. Ждать, когда ее уничтожат, мы не собирались.

Тяжело раненных лошадей добили.

- Мясом поделиться с первой и третьей батареями, - приказал Клевко. А потом наказал старшине дополнительно: - Оставь кус конины штабу полка и в дивизион на взвод управления.

- У них свои лошади...

- Ну-ну, не скупись...

Аналогичные случаи были в других подразделениях. Конина, съеденная на десяток километров вокруг, опять появилась в нашем рационе. Сваренную без соли и без других добавок, ее трудно было назвать скоромной. Жесткое волокнистое мясо было тощим, на поверхности бульона плавали редкие жировые блестки. Ели без хлеба. На какое-то время конина помогала обмануть голод.

Перебои с продуктами продолжались около месяца. Мы изрядно отощали, но работали, несли боевую службу.

Во второй половине мая стали подвозить продовольствие и фураж регулярно, собирали свежую зелень. Но к этому времени несколько солдат опухли. От голода люди худеют, а эти - пухнут. У них появились отечные явления, одышка, их направляли в санчасть.

Справлявшийся о причинах заболевания старшина Климов, вернувшись из санчасти, доложил коротко:

- Чаю много жрут, стервецы.

Но с голодом было покончено.

Буда Монастырская и высота 226. 6

Летом 1942 года ожидалась еще одна попытка гитлеровцев захватить Москву. На дальних подступах к ней после Московской битвы советские войска стояли полукольцом, ведя активные оборонительные действия. Однако гитлеровское командование главные усилия своих войск направило на захват Северного Кавказа и Сталинграда, чтобы лишить Красную Армию важных источников нефти, обойти столицу с востока, открыть путь в Индию, распахнуть двери к мировому господству.

16-я армия прочно удерживала оборону на рубеже, достигнутом в зимних и весенних боях. Части нашей дивизии занимали позиции в Сухиничском районе.

Передний край немцев проходил по ближнему краю деревни. Деревня стояла на уклоне, простиравшемся из немецкого тыла к ничейной полосе. Ниже, зарывшись в землю, оборонялись передовые подразделения нашей пехоты. Наблюдательные пункты артиллеристов и командиров стрелковых батальонов размещались примерно на одном уровне с Будой Монастырской.

У противника было топографическое преимущество - высота с отметкой 226.6, господствовавшая над местностью. С нее просматривалась наша оборона на глубину почти всей первой полосы, включая огневые позиции артиллерии.

Высота находилась слева от нас. А перед ней - обширная заболоченная низина. Болото считалось непроходимым, плохо охранялось, оно прикрывалось только огнем. Через болото могли пройти одиночки или небольшая группа людей, оно являлось своеобразным коридором для "общения". Наша сторона была усеяна листовками, сброшенными с самолета еще на снег. В них немцы предлагали русскому солдату переходить линию фронта и сдаваться в плен.

Наши сами выбрали к ним дорогу для "общения": в ночь на 28 мая группа конных разведчиков успешно выполнила ночной поиск, истребив до 20 гитлеровцев. Она захватила трофей - пулемет с патронами и привела пленного. Это был первый "язык" в дивизии. Через два дня другая группа из разведроты захватила второго "языка".

Мимо болота, через кустарники, протекала небольшая речушка. На луговине она заворачивала в район огневых позиций. Мы стояли недалеко от нее у поселка, прикрываясь от вражеского наблюдения с высоты 226.6 деревьями и уцелевшими постройками.

Изобретались способы обмана противника.

Устраивались ложные ОП артиллерии: из бревна делался "ствол", к нему фанерный "щит", "колеса", "лафет". Небрежно маскировали. Иногда такой номер удавался. Одна ложная ОП, сделанная нашей батареей, была обстреляна из орудий. Мы радовались:

- Вот лупят! Давай, давай, фриц, побольше выкладывай огурчиков.

Из-за наших спин вступала в "разговор" корпусная артиллерия: посты звуковой разведки засекали немецкие орудия, передавали координаты огневикам, те открывали ответный огонь. Это называлось контрбатарейной борьбой.

Не сидела сложа руки пехота.

Дивизионная газета "За счастье Родины" рассказала о развернувшемся снайперском движении. Оно стало одной из мер обороны, когда пулеметные роты готовили запасных наводчиков, а артиллеристы добивались взаимозаменяемости номеров. Инициативу проявил Н. Афанасьев, повар 3-го батальона Н-ского полка, призвавший через газету шире использовать оборонное затишье для охоты за гитлеровцами. Первым учеником Афанасьева стал Везбердев, командир стрелкового отделения. К концу сентября, когда проходил слет снайперов дивизии, на счету Везбердева было уже 90 фашистов. У него, в свою очередь, тоже появились ученики. Снайперское движение становилось массовым.

Мы были молоды. Удивительна молодость вообще, легко берущая на свои плечи любое бремя, коль оно стало необходимостью.

Нам, пришедшим в армию с началом войны, показались жесткими установленные в ней порядки. Неотдание чести, например, сержанту, своему брату, начальнику не столь великому, или старшине батареи каралось нарядом вне очереди, а окурок, брошенный на линейке лагеря, где мы находились после призыва, воспринимался чуть ли не как ЧП и мог повлечь за собой аврал батареи по уборке лагеря. За опоздание на два часа из увольнения в город, независимо от причины, опоздавшему грозил суд военного трибунала. Командир батареи курсантов Томского артучилища приходил в казарму и устраивал нагоняй дневальным: почему полоски свернутых простыней на кроватях заправлены кое-как, а не в одну линию? Грозный командир, старший лейтенант, обученный управлению огнем тяжелых гаубиц, с бечевкой в руках управлял в казарме простынями, выравнивая их при помощи дневальных, и придирчиво оценивал тощие подушки, поставленные на попа. Эти мелочи в сочетании со строевой подготовкой прививали дисциплину, учили четкости и обязательности, чего нам недоставало. Из нас делали офицеров.