Говард Немеров - Игра на своем поле

• Название: Игра на своем поле
• Автор: Говард Немеров
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1965

---

– Не знаю, – еле ворочая языком, ответила Лили.

– Сегодня уже поздно ему звонить. Но завтра с утра, пожалуйста, позвоните. И запомните: я умываю руки. Пусть он знает, что его доброе имя восстановлено, если это вообще возможно. Но дальнейшие встречи с ним для меня не обязательны.

Характер Чарльза немного портила некоторая сухость: делая кому-либо одолжение, он считал, что при этом нет надобности сохранять любезность. К тому же ему хотелось дать Бленту понять, что у них с Лили было свидание и они все обсудили.

– Так вы это сделаете? Берете это на себя? – Тон Чарльза был настойчив.

– Завтра, мой дорогой, – сонно пробормотала она.

– Где вы живете? Я отвезу вас домой. Лили назвала адрес – это было очень далеко, почти за городом, – и, по всей видимости, уснула. Увы, не имея до сих пор дела с новомодными спортивными машинами, Чарльз не знал, что они обладают чувствительностью живых существ: эта, например, прыгала как кошка, стоило нажать на акселератор. И, несмотря на некоторое самодовольство (такой солидный, решительный и галантный молодой ученый умело ведет свою «бугатти», и рядом с ним юная красавица – точь-в-точь как на рекламной картинке, изображающей изящную жизнь!), Чарльз изрядно нервничал на каждом перекрестке. Когда они оказались уже где-то недалеко от ее дома, он разбудил Лили, и она сквозь сон объяснила ему, как ехать дальше. Наконец Чарльз увидел громадный особняк среди деревьев и повернул машину к подъезду.

К сожалению, он не учел, что чуткой машине не нужен такой резкий поворот. Он слишком сильно нажал на акселератор и крутнул руль – «бугатти» громко шаркнула о столб; Чарльз поспешно дал задний ход, и тогда она въехала правым передним колесом на высокую обочину. Левое колесо ударилось о каменный бордюр, и машина встала, накренившись на бок.

– Ну и ну! – едва сумел выговорить Чарльз.

Лили выбралась из машины и, посмотрев на нее, серьезно покачала головой.

– Мне очень жаль, – сказал Чарльз.

– Бедняжечка моя не пожелала вас признать, – сказала она и печально усмехнулась. – Ладно, милый, пошли в дом, надо глотнуть чего-нибудь на ночь. Завтра утром ею займутся.

– Я беру на себя все расходы, разумеется, – чопорно заявил Чарльз.

– Да перестаньте! – с внезапной вспышкой раздражения прервала она его и чуть слышно пробормотала – он даже не был уверен, не послышалось ли ему: – Вот дуралей!

Они поднялись по ступенькам, вошли в дом и остановились в холле. Вокруг была такая тишина, что Чарльзу представилась темная бескрайняя пустыня и в ней этот небольшой островок света. Лили сбросила на пол манто, повернулась к нему, и Чарльз увидел у нее на глазах слезы. Она обвила руками его шею и, прижавшись к нему, как бы ища защиты, прошептала:

– Чарльз, я так несчастна. Умоляю, помогите мне!

Эти слова вызвали в нем чувство жалости и нежности и вместе с тем неуместное, испугавшее его желание. Помочь ей? Но как? Объятиями? Это она имеет в виду?

– Дорогая, я сделаю все, что смогу, – прошептал он ласково, гладя ее обнаженное плечо.

Словно по уговору, они вдруг отстранились друг от друга, но Лили опять качнулась в его сторону и всем телом, оказавшимся куда тяжелее, чем можно было предполагать, повалилась как мертвая на руки Чарльзу. Это было вульгарно и непристойно, и Чарльз растерялся, не зная, чем это объяснить: чувственностью или неопытностью. Его сомнения не рассеялись и тогда, когда она, обессиленно прильнув к нему, зашептала:

– Скорей, скорей возьми меня! Сейчас!

Чарльз с трудом, неуклюже поднял ее на руки, крякнув от усилия, и стоял, словно герой, спасший жертву кораблекрушения. Голова Лили запрокинулась назад, и он нерешительно поцеловал ее выгнувшуюся шею, точно заполняя этим промежуток бездействия. Она пробормотала какую-то непристойность, но не похотливо, а скорее печально, и Чарльз, уже устав от тяжелой ноши, двинулся с ней к дверному проему, неясно выступавшему из темноты.

К счастью, первым предметом, на который он наткнулся, был диван. Невольно подавшись вперед, Чарльз уронил Лили на мягкие подушки, но она перекатилась на бок и сползла на ковер. Чарльз ощупью отыскал на маленьком столике лампу, зажег ее, подтянул девушку сначала за руки, потом за ноги на диван и присел рядом.

Ее траурное платье, облегавшее крепкое молодое тело, расстегнулось, открыв значок Блента и левую грудь. Чарльз коснулся груди и почувствовал, как напрягся сосок.

– Сделай мне больно! Умоляю! – простонала Лили и, что-то еще добавив, смолкла – не то уснула, не то притворилась спящей.

– Вы слишком пьяны, – сказал укоризненно Чарльз, – это будет нехорошо и ни вам, ни мне не доставит удовольствия. – Он поднялся с дивана и остановился в неуверенности, словно ожидая, что Лили очнется и позовет его к себе по-человечески. Но она не открывала глаз, голова ее была откинута назад, лицо бледно. Больше она не произнесла ни слова.

Чарльз подождал минуту. Напилась-то она явно до потери сознания, но что означала эта улыбка на ее лице? Он вышел в холл, поднял с пола манто и принес в комнату. Постоял, прислушиваясь к дыханию Лили, – она как будто бы дышала ровнее – потом прикрыл ее наготу этим манто, выключил свет и ушел.

Едва он спустился во двор, как ему навстречу с насмешкой и осуждением сверкнули фары машины, отражая свет с крыльца, и в нем заклокотал гнев против Лили и против себя самого.

Но что ему оставалось делать? Нельзя же брать мертвецки пьяную женщину, даже если она тебя об этом умоляет! Впрочем, так ли уж она была пьяна? Не притворялась ли отчасти? Его вдруг охватило сомнение, быть может, еще и потому, что ничего ему сейчас так сильно не хотелось, как быть с нею. Но как же посмела она столь беспардонно отступить и фактически выгнать его ночью на улицу?!

Вместе с тем Чарльз ощущал и чисто мужскую гордость: она его любит, она это доказала своей готовностью отдаться ему без оглядки, без стыда…

Так-то так, да в последнюю минуту все же увильнула… Считать, что он свалял дурака? Может быть, она испытывала его, а теперь, когда он ушел, вскочила – какая только: грустная, злая или довольная собой – и отправилась наверх спать? Он снова посмотрел на дом, но во втором этаже по-прежнему царила тьма.

А если бы он остался, вдруг вошел бы ее отец? По крайней мере, гордо подумал Чарльз, не эта причина заставила его уйти. Так что же, вернуться? Он заколебался. Нет, еще, чего доброго, поднимешь на ноги весь дом. Вот когда ему было лет двадцать, он в таких случаях не раздумывал, а сейчас уже не то… И Чарльз зашагал прочь.

До ближайшей заправочной станции, работавшей круглосуточно, было минут пятнадцать ходу. Оттуда он вызвал по телефону такси. Но он не сразу поехал домой, а прежде отправился на другую улицу, где, несмотря на поздний час, еще била ключом жизнь, – забрать оставленную там вечером (а казалось, давным-давно!) свою машину. Как подобает солидному гражданину, позволившему себе маленькое ночное развлечение, он поставил машину в гараж и лишь затем медленно и устало поднялся к себе, совершенно трезвый, с начинающейся головной болью. Это был долгий день…

Глава пятая

1

Из всех сотен и тысяч людей, заполнивших стадион в этот ослепительно яркий ноябрьский день, Чарльз Осмэн, несомненно, был единственным человеком, считавшим себя лично ответственным за честное ведение игры. Это чувство ответственности, пожалуй, даже полностью им не осознанное, довело до предела нервное возбуждение, свойственное ему вообще в дни матчей, и он, как в студенческие годы, не мог ни есть, ни пить, ни сосредоточиться на чем-нибудь, кроме предстоящей игры. Еще задолго до открытия стадиона он прогуливался перед ним взад и вперед, ругая себя за нетерпение, и как только раскрылись ворота – за три четверти часа до начала – вошел в числе первых, купил дорогую программу-сувенир на глянцевой бумаге, чего никогда не делал, и занял место на половине хозяев поля в одном иа средних рядов, отведенных преподавателям.

Программа была ему нужна, чтобы узнать, участвует ли Блент в игре. Да, все так: Реймонд Блент, номер 7, рост 6 футов 1 дюйм, вес 183 фунта. Чарльз понимал, конечно, что программа, напечатанная две недели назад, удостоверяет это лишь формально, как исторический факт, но даже она несколько успокоила его. Кроме того, придя заранее, он надеялся увидеть тренировку обеих команд и опознать Блента, благо игроки были пока без шлемов. Программа не обманула: седьмым номером был он. Оставалось убедиться, что Блент будет действительно играть, но в этом Чарльз почти не сомневался – иначе зачем мальчишка явился бы на поле?

Голубое небо было безоблачно, послеполуденное солнце заливало золотом чашу стадиона, безупречно подстриженную траву и белые полосы. Футбольное поле напоминало нечто ритуальное, где совершаются обряды и приносятся жертвы. Казалось, будничное не смеет осквернять землю, где могла бушевать лишь одна-единственная страсть, и Чарльз подумал, что игрокам, вероятно, тоже передалось это ощущение. Они выходили на тренировку, легкие и стремительные, вдыхали свежий, бодрящий воздух, изящно, как бы танцуя, переступали с ноги на ногу, проверяя упругость земли. И лишь потом уверенно вонзали в нее шипы своих бутсов, бросались на землю, катаясь и кувыркаясь, с простой, естественной целью – разогреться и дать выход энергии, но вместе с тем и выразить чистый и светлый восторг перед этой землей. Такое же впечатление нетронутости и чистоты, охраняемой для жертвоприношения, создавала их форма: красная с белым у одних и черная с белым у других.