Михаил Сухачёв - Небо для смелых

• Название: Небо для смелых
• Автор: Михаил Сухачёв
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1979

Повесть рассказывает о жизни и боевой деятельности одного из первых генералов нашей страны, Герое Советского Союза генерал-лейтенанте авиации Евгении Саввиче Птухине.

---

Плотно прижавшись друг к другу, испуганно смотрели дети на непривычно большие, без ограды и огородов, дома, когда они пересекали Земляной вал. На выезде с Большой Казенной улицы возница осторожно направил лошадь на тротуар, где был узкий проход между домом и завалом, перегородившим улицу.

— Это что же, дом обвалился аль так хлам вываливают в Москве? — поинтересовался Савва Федорович.

— Нет, это рабочие настроили баррикад, чтоб, значит, воевать против полиции и солдат.

Непрестанно удивляясь рассказу ямщика о происходивших октябрьских волнениях 1905 года, выехали они со стороны Рождественского бульвара на Трубную площадь. А вскоре вкатили под широкие ворота на большой, заставленный пролетками двор. Чавкая копытами в конском навозе, лошадь, натужно упираясь, подтащила тарантас к крыльцу и остановилась точно напротив ступенек. Пригревшиеся в куче дети нехотя зашевелились, испуганно и с любопытством озираясь вокруг.

— Ну, пошли, — сказал возница и прямо с облучка прыгнул на ступеньки крыльца, не рискуя оставить галоши в грязи.

* * *

Нет, не ошибся в Птухине Сомов, когда рекомендовал вызвать его из Крыма своему двоюродному брату Ечкину. За пятьдесят рублей жалованья в месяц да квартиру на Цветном бульваре, возле цирка, Птухин, назначенный управляющим конным двором, служил не за страх, а за совесть. Уже давно нет во дворе той непролазной грязи, в которую они когда-то въехали. Все пролетки исправны, и у каждой свое место, несмотря на лихое упорство, с которым некоторые извозчики противились птухинским порядкам. И к мужикам Савва Федорович имел подход: не шумит, не матерится, а как-то со спокойной настойчивостью заставляет извозчиков делать что нужно. Бывало, бросит подвыпивший ямщик пролетку посреди двора, на замечание Саввы Федоровича понесет его мать в перемать, а Птухин ему спокойно говорит: «Не хочешь убрать — бог тебе судья. Я сам управлюсь. Вася, Женя, помогите бричку закатить на место». Стоит пьяница посредине, широко расставив ноги, и, набычившись, глядит исподлобья на то, как мальчишки, упираясь руками в задок пролетки, помогают отцу водворить ее под навес. Потом срывается — и с каким-то утробным, нарастающим звуком «Э-э-эх» оглобли под мышки! Тут только успей отскочить. Единым духом загонит пролетку на место.

— Тебя как зовут? — спросил кто-то трехлетнего Женю вскоре после их приезда.

— Воробышек, — назвался он именем, которым нарекла его старшая сестра матери тетка Агафья.

— Стало быть, Воробей?

— Стало быть, Воробей, — согласился малыш. Так и звали извозчики Женю — Воробей-воробышек.

Он давно уже стал общим любимцем за свой добрый характер, услужливость, любовь к лошадям, голубям и собакам.

— Эй, Воробышек! — крикнет, бывало, какой-нибудь возница, не въезжая во двор. — Погляди-ка за лошадью!

Женя карабкается на облучок и с серьезным видом держит поводья, пока не возвратится извозчик. Тот же, выйдя из конторы, запустив руку в глубокий карман поддевки, доставал леденцового петушка, обтирал его рукавом от налипшей махорки, протягивал в знак благодарности Жене.

Матери не нравилось, что Воробей пропадает все дни на конном дворе. Но и возле дома игры не сулили ничего хорошего. Однажды стайка соседских мальчишек обступила во дворе смущенного Женю.

— Ты знаешь, кто я? — спросил его один из них, смуглый красивый мальчик, одетый в черный бархатный костюмчик.

— Нет.

— А это ты знаешь что? — показал он на здание цирка.

— Нет, — опять ответил Женя.

— Это цирк, там работает мой отец. Хочешь, покажу фокус?

Женя утвердительно кивнул. Мальчик встал в театральную позу, поднял правую руку и почти профессионально красиво объявил:

— Выступает сын знаменитого артиста-иллюзиониста Антонио Жиляди, — закончил он в полупоклоне.

Поскольку аплодисментов не последовало, наследник знаменитого артиста-иллюзиониста быстро сунул Жене в руку винтовочный патрон без пули с забитой горловиной, в основании которого была пропилена маленькая дырочка, закрытая двумя привязанными спичками.

— Держи крепко, — скомандовал он и, чиркнув по серным головкам спичечным коробком, быстро побежал прочь.

Еще не понимая, в чем заключается фокус, видя убегающего, Женя инстинктивно бросил ему вслед патрон. Раздался взрыв, а вслед за ним истошный крик потомственного иллюзиониста.

* * *

Прижились Птухины в Москве. Пошли один за другим дети в школу.

В классе казенной трехлетней школы на углу Трубной и Большого Сергиевского переулка, куда привели Женю, было пятьдесят учеников. Савва Федорович с трудом усадил испуганного мальчика за парту, но тот, ухватившись за полу отцовского пиджака, никак не хотел расстаться с ним.

— Ну, будет, будет, — как мог успокаивал отец, настойчиво отдирая ручонки сына от своей одежды, — не срами меня. — И, увидев слезы, наполнившие большие голубые глаза, тихо прошептал: — Ты здесь поучись, а я тебя обожду за дверью.

Однако, когда дядька с деревяшкой вместо ноги, с Георгиевским крестом на солдатском мундире пробирался через толпу, вызванивая медным колокольцем, отец, перекрестив дверь класса и тех, кто за ней остался, вместе с другими взрослыми вышел из школы.

Весь первый урок монотонно и нудно учитель, похожий на старого стриженого пуделя в пенсне, требовал:

— Повторяйте за мной, балбесы: «Начальные народные школы имеют целью утверждать в народе религиозные и нравственные понятия и распространять первоначальные полезные знания…»

Из этого нагромождения длинных фраз Женя понял только одно, что они теперь балбесы. Учитель же на одной и той же ржаво-скрипучей ноте продолжал:

— Предметами изучения являются: а) закон божий; б) чтение по книгам гражданской и церковной печати; в) письмо; г) первые четыре действия арифметики; д) церковное пение.

После первого урока Женя поспешил к отцу — коридор был пуст! К тому же после звонка на следующий урок он обнаружил, что его место на четвертой парте занято, а сумка, сшитая отцом из кусков хомутной кожи, засунута между последней свободной партой и стеной. Женя поднял сумку и, не спросив разрешения у учителя, медленно вышел из класса с твердым намерением больше никогда сюда не возвращаться.

Вечером, несмотря на Женины слезы и упрашивания не водить его больше в школу, отец твердо сказал, что завтра Женя опять пойдет в «казенку». Но, припомнив полные ужаса глазенки Воробышка, добавил:

— Отведи-ка завтра его ты, Марья.

Наутро, часов в шесть, Савва Федорович, переступив порог конторы, замер на месте от изумления. Возле круглой чугунной печки на брошенном овчинном тулупе спали, прижавшись друг к другу, Женя и извозчичий любимец пес Сверчок. Чтобы не идти в ненавистную школу, Женя, не спавший всю ночь, под утро сбежал из дома! Глядя на сына, Савва понял, что в эту школу Женя действительно больше не пойдет.

Посмеявшись проделке Воробышка, Ечкин посоветовал направить его в техучилище, благо оно совсем рядом, на Рождественке.

— И грамоте научат, и ремесло в руки дадут, а это в теперешние взбаламученные времена самое верное дело, — заключил Ечкин.

Время действительно было неспокойное. После поражения первой русской революции положение рабочего класса катастрофически ухудшалось. Московский «Дом трудолюбия» трещал под натиском безработных. Уже стало системой полное увольнение рабочих с фабрик на пасхальные праздники, с тем чтобы через десять праздничных дней набрать новых людей на еще более урезанную зарплату, оставив за воротами «крикунов» и «смутьянов».

Социальные контрасты достигли апогея.

«Торжественный обед, которым московское купечество чествовало английских гостей, был обставлен роскошно. Распорядителями заказаны ледяные фигуры медведя и льва, которые в лапах держали по пудовой чаше зернистой икры. Меню включало: уху из стерляди с на-лимовыми печенками, расстегаи городские, ланж из телятины по-русски, рябчики сибирские, салат, пудинг московский, десерт. Все входные билеты стоимостью 60 рублей были распроданы. Известный успех имел «Ухарь-купец», исполненный тенором г. Садовниковым», — взахлеб восторгается купеческим обжорством газета «Русское слово». И, будто посмотрев в перевернутый бинокль, газета «Раннее утро» в тот же день сообщает, что «…в одной из квартир дома Ечкина на Неглинной отравился нашатырным спиртом квартирант В. Я. Кабанов, 25 лет. Причина — крайняя нужда».

Страна была похожа на штормовой океан, готовый поглотить прогнившее суденышко самодержавия.

Как спасение восприняла буржуазия весть о начале первой мировой войны. Горе поползло в рабочие и крестьянские семьи. Не миновало военное лихо и дом на Нижней Красносельской, куда недавно переехала семья Птухиных. Через неделю должны были забрать на фронт старшего сына Василия. Вслед за этим известием в семью Птухиных пришло новое горе — неожиданно слег отец…