Ярослав Пеликан - Христианская традиция. История развития вероучения. Том 2. Дух восточного христианства (600-1700)

• Название: Христианская традиция. История развития вероучения. Том 2. Дух восточного христианства (600-1700)
• Автор: Ярослав Пеликан
• Издательство: Духовная библиотека
• Жанр: Религия
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-88060-180-6

Настоящий том — второй — том исследования Ярослава Пеликана посвящен восточно-христианской традиции. В нем автор прослеживает развитие вероучения на византийском, сирийском и древнерусском материале, охватывая период с VII века вплоть до конца XVII века. Особое внимание уделяется сопоставлению процессов, происходивших на христианском Востоке и на христианском Западе, а также отношению православных богословов к вероучительным представлениями других религий.

Эта книга адресована не только тем, кто изучает историю Церкви и богословия, но также философам, религиоведам и широкому кругу специалистов-гуманитариев.

Настоящее издание русского перевода пятитомного исследования Ярослава Пеликана «Христианская традиция: История развития вероучения» (1971–1989) осуществлено в рамках совместного научно-издательского проекта «Христианское богословие. XX век» Синодальной Богословской комиссии Русской Православной Церкви и Культурного центра «Духовная библиотека».

Ярослав Пеликан — выдающийся современный знаток христианства разных эпох. Он глубоко изучил древнее святоотеческое наследие Востока и Запада и исследовал его сложные отношения с классической мыслью и культурой. В то же время предметом его научного интереса были и великие теологические синтезы Средневековья, а также эволюция христианской доктрины в период Реформации и позднее вплоть до XX столетия.

Особый вклад ученого состояит в том, что он смог донести до западного читателя сложное и богатое наследие восточно-христианской традиции, все еще недостаточно хорошо известной за пределами православных церквей. В этом ему помогли русские богословы как дореволюционной эпохи, так и работавшие в эмиграции, труды которых он, знаток многих языков, в том числе славянских, читал в оригинале.

---

Иудейская экзегеза, соотносившая ветхозаветные пророчества с различными ветхозаветными персонажами, в христианском прочтении выглядела несостоятельной. Царь Давид умер, его царствование не было вечным и потому обетования о вечном правлении к нему не относятся [2059]. С другой стороны, утверждение иудеев, будто такие отрывки, как, например, 7-й стих 2-го псалма [2060], относятся к Соломону, несостоятельно ввиду идолопоклонства и сластолюбия, в которых тот был повинен [2061]. Кажущееся соответствие между ветхозаветным пророчеством и судьбой Иосии "совершенно обманчиво" [2062]. Утверждать, — как это делали иудеи — будто именование "Сын Божий" относится не ко Христу, а к Израилю или одному из его царей [2063], значит уклоняться от ясно выраженной в Ветхом Завете идеи троичности Божества. Авраам учил о Троице [2064], и истинный сын Авраамов — тот, кто разделяет эту веру [2065]. Одним словом, избрание Израиля касается не его, но "нас, из среды язычников… то есть кафолической и апостолькой Церкви" [2066]. Несмотря на всю его значимость, оно преходяще и относится к прошлому. Завет с Израилем "не простерся на другие народы и остался лишь в Иудее, однако христианское спасение преизбыточествует и изобилует, простираясь до всех земных пределов" [2067]. Историческая миссия израильского народа состояла в том, чтобы подготовить пришествие Христа и наступление христианства, и ныне она завершилась. Признавая ее, апологет христианства мог сказать иудею, что "до сошествия Господа с небес в сей мир, я тоже, будь я тогда на белом свете, был бы иудеем. Ведь в те времена лишь в законе Израилевом было возможно спасение" [2068]. Однако наступили другие времена, и теперь "творение спасается не Моисеевым законом, а иным и новым" [2069]. Это, однако, не означает, что старым никак нельзя спастись: просто в своем применении он ограничен народом Израиля, тогда как спасение всему творению приходит только через новый закон Христа.

Вопрос о том, сохраняет ли закон Моисея свою обязательность, играл важную роль в этих спорах. Порой иудеи в первую очередь выражали недовольство тем, что христиане якобы пренебрегают этим законом. Им казалось, что они восторгаются христианством и презирают Моисеевы установления [2070]. На вопрос, почему они не соблюдают субботу, христиане отвечали, что она относится к первому творению, то есть творению Адама, тогда как во Христе бытийствует новое творение [2071]. Христиане не обрезаются, несмотря даже на то, что обрезался Христос, ибо, исполнив закон как человек, Он утвердил для Своих последователей новый завет [2072]. Что касается законов о пище, то они были введены, чтобы наставлять ветхозаветного человека [2073], однако теперь иудеи ведут себя безрассудно, отвергая свинину как нечто нечистое и вкушая курицу, грязнейшее из всех животных [2074]. До принятия Моисеева закона не было необходимости соблюдать церемониальные установления, и равным образом теперь, когда пришел Христос, эта необходимость отпала [2075]. В законе Моисея надлежит проводить различие между теми заповедями, которые надо соблюдать "на деле и в духе" [нравственный закон], и теми, которые надлежит блюсти "только в духе" [церемониальный закон] [2076]. Такое осмысление закона подтверждается самими ветхозаветными пророками, в частности, Малахией и, прежде всего, Иеремией с его обетованием о новом завете и новом законе, который, будучи начертан в человеческом сердце, упразднит закон Моисея [Иер.31:31–34]. Надо полагать, что это было самое уместное авторитетное свидетельство, призванное доказать, что с пришествием Христа Моисеев закон отменяется. Точнее, наверное, следовало бы сказать, что во Христе закон не столько упразднился, сколько исполнился [2077].До непризнания этого исполнения дело доходило тогда, когда [как порой намеревались делать иудеи] наблюдалось стремление сохранить его двояко: "веруя во Христа и исповедуя Его как истинного Бога и Сына Божия, единосущного Отцу, и в то же время храня и соблюдая Моисеев закон, дабы тем самым во всем быть послушным обоим и, таким образом, снискать двойную долю грядущего благословения" [2078].

Мысль о том, что в Божием домостроительстве роль Моисеева закона преходяща, основывалась на богословии поступательного [прогрессивного] откровения. Бог запретил евреям есть свинину только потому, что египтяне поклонялись животным, и иудеи подвергались реальной опасности впасть в это идолопоклонство [2079]. Законы о субботе и опресноках были значимы для "безбожных иудеев", живших в духовной темноте, но не для тех, кто ныне живет в истинном Христовом свете [2080]. Запрет на изображения был "утвержден для иудеев… в силу их тяготения к идолопоклонству, но не для христиан, которые служат одному лишь Богу и имеют… совершенное знание о Нем" [2081]. Христиане зрелее иудеев и более не нуждаются в таких запретах [2082]. Дабы иудеи не посягали на пророков и Писания, Бог не все им открыл [2083]. Идея прогрессивного откровения в первую очередь связывалась с теми вероучительными спорами, которые играли основную роль в полемике между иудеями и христианами: с догматами о Троице и воплощении. Если иудей спрашивал, почему Моисей, уча о Троице, не излагал это яснее, христианин отвечал, что Бог, будучи добрым Учителем, начал с монотеизма как чего-то более простого, а затем перешел к более совершенному откровению о Троице. Если бы Моисей раскрыл иудеям это учение, "подумайте о той пропасти многобожия, в которую могли бы ввергнуться ваши предки [2084]!". Ведь они предположили бы, что "у Сына на небесах должна быть и Мать, а посему и Брат" [2085]. Однако ныне Божие откровение миновало свою начальную стадию. Иудейский монотеизм и языческое многобожие преодолены в "синтезе Слова", на основании чего христиане, "полагая Божество Троицею, возвещают ее безмерное величие и власть". "Исповедание единого Бога в трех Лицах" — это "христианский синтез" [2086], направленный против иудаизма и язычества [2087], а также подтверждение того парадоксального учения, с помощью которого православие, признавая Воплотившегося истинным Богом, в то же время стремится отстоять свой непреложный монотеизм.

Зло и Бог любви

От ранней Церкви православный христианский монотеизм унаследовал не только непрестанную полемику с иудаизмом, но и "постоянно вспыхивающую, упорную" [2088] борьбу с дуализмом. В течение всего периода, рассматриваемого нами в этой книге, не было, вероятно, столетия, когда не формировалась бы та или иная форма дуализма, явно и недвусмысленно угрожавшая восточным пределам христианского мира. Почти в самом начале этого периода Иоанн Дамаскин, в общем-то не переставая энергично критиковать иудеев, признавал, что "лучше принять иудаизм и умереть иудеем, чем иметь хоть какое-то общение с манихеями" [2089]. Спустя пять веков константинопольский патриарх Герман 2-й заявил, что "хотя у креста немало недругов, среди каковых иудеи, агаряне [то есть мусульмане, потомки Агари] и прочие, однако сии богомилы отвратительнее и безбожнее всех остальных" [2090].

Тогда, как, впрочем, и теперь, не было ясно, как "манихеи" Иоанна Дамаскина связаны с "богомилами" Германа и какое отношение те и другие имеют к другим дуалистическим движениям. Порой православные признавали какие-то различия между ними, однако верно, что, "столкнувшись с любым признаком дуализма, обычный православный христианин кричал о манихеях" [2091]. Известно, например, собрание четырнадцати анафематствований, включенных в документы одного из соборов и датируемых концом 11-го века, направленное против лжеучения, приверженцы которого именуются мессалианами, фундитами, богомилами, евхитами, энтузиастами [восторженными], энкратитами и маркионитами [2092]. По-видимому, анафематствовали богомилов, однако когда Михаил Пселл называет их "гностиками" [2093] и когда константинопольский патриарх Феофилакт в середине 10-го века именуют их учение "манихейством, смешанным с павликианством" [2094], это указывает на то, что для апологетов восточного христианства расхождения между различными видами дуализма были не так важны, как то, что их связывало. Основными направлениями были манихейство, павликианство и богомильство. Первое противоборствовало христианству уже в ранние века, сумело — пусть даже на несколько лет — снискать поддержку самого Августина [2095], и продолжало существовать в рассматриваемый нами период, так что в конце 8-го века для Феодора Абукирского, например, "полемика с манихеями была весьма неотложной и актуальной" [2096]. Существовала, однако, и другая форма дуализма — так называемое павликианство, вновь поставившее перед православными много старых вопросов, восходивших к манихейству. Оба движения были едины в пестовании "душегубительного плода" [2097], однако павликианство являлось новой попыткой дьявола вонзить свои стрелы в тело Церкви уже после того, как он опустошил весь свой колчан во время существования более ранних ересей [2098]. Когда появились богомилы, об их учении стали говорить как об отрасли "манихейского безбожия, которое мы именуем павликианской ересью" [2099]. Православные критики, отмечавшие некоторые характерные для него особенности, связывали его с другими движениями [2100]. Что касается нашего подхода, то, подобно тому как всего многообразия гностического опыта мы касались только в той мере, в какой оно сказывалось на православном восприятии гностицизма [2101], дуализм, не представляющий здесь для нас особого интереса, мы рассматриваем в таком же ключе, хотя надо сказать, что реакция на него, не игнорируя всего его многообразия, с вероучительной точки зрения остается принципиально той же.