Вильям Александров - Блуждающие токи

• Название: Блуждающие токи
• Автор: Вильям Александров
• Издательство: Издательство литературы и искусства им.Гафура Гуляма
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 1973

Что должен оствить человек после себя на земле? Что нужно человеку для полноты счастья? Что есть подлинное творчество. Не принимаем ли мы иногда показную деловитость, стремление любыми средствами утвердить себя за истинно творческое отношение к делу, за самоотверженное служение людям?

Эти вопросы в какой-то момент со всей обнаженностью встают перед героями повести "Блуждающие токи", оказавшимися в критических, переломных ситуациях

---

— Ты уверен?

— Конечно. Посмотри, как потянулись к нему все наши. А ведь это кое-что значит…

— Ах, Кимушка, — она ласково погладила его по голове, — с твоим бы сердцем не в лаборатории, а у господа бога в штате работать… Ангелом!

— Почему?

— Уж очень ты во всех людей на свете "влюбленный", как говорил герой одной оперетты.

— При чем тут оперетта?

— Ну, это я так… — она притронулась к его руке, — ты не обижайся. Ты очень хороший, Кимуля, и всех других представляешь такими же…

— Да ничего подобного! — Он сердито тряхнул головой. — У каждого свое, что ж, я не вижу! И у Федора есть недостатки, но ведь он умеет увлекать людей, зажигать их на что-то общее — разве плохо?

— Нет, отчего же! Очень ценное качество… А почему, собственно, ты решил, что я его задираю?

— Что ж, я не вижу! Это все видят. Тебя прямо током бьет, когда он говорит что-нибудь.

— Заметно?

— Еще как!

Она стала вглядываться в лицо Кима, потом засмеялась.

— Да нет, ты просто влюблен в своего Хатаева. А впрочем, не люблю тостов. Особенно в присутствии начальства.

— Но ведь Федор…

— К черту. Хватит о нем. Послушай лучше. Слышишь? — Женя остановилась. Легкий, едва уловимый гул шел, казалось, от стен домов, вдоль всей улицы.

— Что это? — спросил Ким, удивленно прислушиваясь.

— Не знаешь? Витрины гудят. Неон… А вот это — тихо-тихо так звенит. Знаешь?

— Нет, — признался он, — не знаю.

— Эх, ты, горожанин. Вода журчит в арыках, по краям.

— Да, в самом деле. Я ведь никогда и не замечал.

— Днем ничего этого не услышишь. А я ночами люблю слушать. Я, когда маленькая была, часто ночами по улицам ходила — мама в театре костюмершей работала. В войну это было. Дома зимой холодно. Пойду с ней в театр, завернут меня в ковер, и греюсь, пока спектакль не кончится… Идем с ней обратно, тихо, никого нет… страшно… Потом привыкла. С тех пор люблю ночной город. Есть в нем что-то, знаешь, от раскрытой души человека… Бывает же — раскрывается тебе душа человека. Знал ты его, знал, даже на работу каждый день с ним ходил, разговаривал, ел, пил вместе, и вдруг в какой-то тихий вечер он раскроется так, что ты только ахнешь, только руками разведешь — так вот он какой, оказывается! Бывало с тобой такое?

Ким молчал. Он смотрел на Женю и думал: вот ведь действительно — только ахнешь. Года два они сидели почти рядом за своими столами в лаборатории Лаврецкого, сколько раз он провожал ее домой, когда они шли с работы, и знал он всегда острую, начитанную, умную девицу, знал, что она феномен в математике и что она видит людей насквозь, но вот такое, как сегодня… Он вдруг притянул ее за плечи и поцеловал. Получилось как-то очень легко и просто.

Ему давно хотелось поцеловать ее. Но он не решался. Провожал ее до деревянных ворот, поднимал приветственно руку, и она уходила, кивнув ему на прощанье и слегка улыбнувшись.

Он никогда не пытался даже остановить ее у ворот — это было бы так старомодно, что она чего доброго расхохоталась бы или ляпнула бы такое… А тут вдруг само собой все получилось, она даже не успела ничего сообразить, а когда сообразила, было уже поздно, он стоял, уткнувшись лицом в ее плечо, боясь поднять голову. Потом он ощутил, как она гладит его волосы, посмотрел на нее, увидел, что она как-то печально и нежно улыбается, а на глазах у нее слезы.

— Кимушка, — сказала она ласково и заботливо, — ты ведь пьяненький совсем…

Она взяла его под руку, и они пошли дальше. Ему было обидно, что она обращается с ним, как с ребенком, но он ничего не мог сделать, он испытывал к ней такую нежность, что боялся обидеть хоть чем-то.

На этот раз она сама остановилась у своих ворот, посмотрела ему в глаза и провела пальцами по его щеке. Потом она привстала на цыпочки и слегка поцеловала его — получилось не в губы, а в подбородок.

— Ну, иди, — сказала она, — уже утро…

Но он не уходил. Он стоял и смотрел на нее, боясь, что сделал что-то не то…

А она опять улыбнулась — той же жалостливой, виноватой улыбкой и сказала ему:

— Ты хороший. Очень хороший, Кимуля…

* * *

Он ехал первым утренним троллейбусом. Впереди, видимо, прошла поливалка, клейко шелестели по мокрому асфальту шины, влажно отсвечивали зеленью края мостовых, — тополя, высаженные вдоль дороги, сливались в один зеленый частокол, троллейбус шел быстро, раскачиваясь, он был почти пустой. Ким удивился сначала, потом вспомнил: суббота.

Он прошел вперед, сел к открытому окну. Свежий ветерок охватил голову, обдал лицо и грудь. Это было так приятно, что Ким даже зажмурился и улыбнулся от удовольствия. И тут же Б продолговатом зеркале водителя он увидел свое блаженно-счастливое лицо с глуповатой улыбкой на припухлых детских губах. Стало не по себе, он оглянулся, но, к счастью, поблизости никого не было — только в дальнем конце троллейбуса ехала какая-то парочка — им было явно не до него.

Он опять стал смотреть в окно и почувствовал, как опять, помимо воли, губы его растягиваются в улыбку — что-то блаженно-счастливое вливалось в его душу вместе с этим утром, и он никак не мог ясно представить себе — что это. Сто раз ездил он по этой дороге — и утром, и днем, и вечером, сто раз видел эти тополя и эти мостовые, политые водой, и эти дома, освещенные восходящим солнцем.

И вдруг сегодня все это наполнилось каким-то особым светом, каким то особым смыслом. Или права Женя — есть в безлюдном городе что-то особое — словно выступает вдруг его душа, которая прячется днем от людей…

"Как она сказала — "раскрытая душа человека"?.." Он представил себе ее лицо, славное мальчишеское лицо с короткой спортивной стрижкой, ее глаза, тихо мерцающие в ночном свете, когда она говорила это, — и все внутри у него захлестнуло от нежности.

Он понял вдруг — вот оно… Вот оно — то самое, что переполняло его все время, что освещало это утро. И сердце его опять вздрогнуло — теперь уже от осознанной радости. Он снова подставил голову под полосу свежего ветра, и в это время увидел на углу, возле здания университета, девочку с цветами. Она только что принесла полное ведро свежих, сбрызнутых росой тюльпанов, бульдонежей и еще каких-то чудесных цветов, названия которым он не знал, и стала раскладывать их на скамеечке для продажи.

Троллейбус заворачивал, он замедлил ход, и Ким бросился к водителю:

— Слушай, сделай милость, открой, цветы хочу купить!

Водитель посмотрел на него, улыбнулся, дверь с треском разъехалась, и Ким одним прыжком очутился па земле.

— Спасибо, — крикнул он водителю, — век не забуду!

И помахал в воздухе рукой.

Запись в тетради

Странные вещи бывают на свете! Он проводил меня, даже поцеловал, но все это не воспринималось всерьез, мы с ним чего-то там резались по поводу Хатаева, а потом он вдруг взял и поцеловал, и это было просто так, я его тоже, кажется, поцеловала, и это вроде тоже было просто так, он был очень милый, смешной и беспомощный.

Потом я пришла домой, время — под утро, мама еще спала, а мне спать совсем не хотелось. Я поставила чай, переоделась, присела на диван с тетрадью все время мучила формула, которая у Жоры не получалась, — я ее целый вечер в голове ворочала. И тут почему-то она всплыла, я стала что-то черкать, и, уж не помню как, задремала. Проснулась — мама меня тормошит:

— Женя, Жень, смотри; кто пришел! — Я спросонья ничего понять не могу, — стоит передо мной Ким с огромной охапкой свежих цветов и улыбается до ушей своей детской улыбкой. И никак не пойму — снится мне все это или наяву, я ж с ним только что распрощалась.

А он стоит, сияет, протягивает цветы:

— Это тебе, — говорит, — ехал, увидел, не мог удержаться… Я сейчас уйду!

— Никуда ты не пойдешь, — говорит ему мама, — чай пить будем. Спасибо тебе за цветы. Такие чудесные!

А сама меня тормошит: "Женя, Жень, ну посмотри, какая прелесть!"

Я гляжу во все глаза, цветы действительно прекрасные, они дрожат в его руках, капли росы еще сверкают на них, а я никак в себя не приду, никак не пойму — снится мне все это или правда.

Потом я увидела его глаза и поняла — правда.

6

Домой Ким добрался лишь часам к двенадцати. Он открыл дверь своим ключом, и первое, что увидел, — Хатаев мирно беседовал за столом с его сестренкой Алькой. Это был день чудес, все теперь могло произойти, и он даже не очень удивился, увидев Федора у себя дома, хотя тому полагалось быть сейчас совсем в другом месте. Он даже обрадовался — Федор, свежевыбритый, веселый, сидящий здесь, сейчас, у него дома, — все это продолжало необыкновенные события дня и, значит, подтверждало, что день этот действительно какой-то особенный.

— Ну, вот и он, пропащий! — сказал Федор Альке. — А мы уж тут чуть розыск на тебя не объявили!

— Задержался, — смущенно сказал Ким, и лицо его, сияющее счастьем, видимо, было до того красноречиво, что Алька больше ничего спрашивать не стала, только сказала сердито: