Владимир Киселев - Любовь и картошка

• Название: Любовь и картошка
• Автор: Владимир Киселев
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1979

Роман о старшеклассниках, об их жизни и приключениях, о современном селе с его сложными проблемами.

Владимир Киселев — автор многих романов о наших днях: «Девочка и птицелет», «Веселый роман», «Воры в доме», «Человек может».

В новом романе «Любовь и картошка» в самом деле рассказывается о любви. И о картошке. И об очень хороших людях. И о смешных приключениях.

Но главное, герои этой книги, юные и взрослые, любят жизнь, умеют ей радоваться и стремятся сделать ее лучше.

Роман «Любовь и картошка» награжден еще в рукописи почетным дипломом Всероссийского конкурса «Моя Советская Родина» на лучшее художественное произведение для детей.

Дорогие читатели! Напишите нам, проводятся ли у вас конкурсы. Похожи ли они на тот, о котором рассказывается в этой книге? Выбрали ли вы для себя на всю жизнь увлекательное и нужное дело, как герой этой книги Сережа?

Письма отправляйте по адресу: 125047, Москва, ул. Горького, 43. Дом детской книги.

---

— При чем здесь я? — посмотрел Ромась на Сережу невиннейшими, бесхитростными голубыми глазами. Он всегда так смотрел, когда говорил неправду.— Она сама залетела.

К Сереже подошел Олег, высокий худощавый парень с большими руками, далеко выглядывавшими из рукавов старенького пиджака, с выражением постоянной озабоченности на детском лице. Он уже брился, но лицо у него было совершенно такое же, как у его младшего брата Ромася.

— Пошли,— предложил он Сереже.— Дело есть...

— Олег, мама сказала, чтоб ты дал мне на тетрадки,— потребовал Ромась.

— Я ведь тебе вчера дал двадцать копеек,— подозрительно посмотрел на него Олег.

— Я их проиграл.

— Во что?

— В орлянку.

— Кому?

— Кольке. Из шестого «Б».

— А ну, идем к Кольке. — Олег крепко взял Ромася за руку.— Пошли с нами, Серега.

Они обогнули школу и сразу же оказались в самом центре «большой перемены». Если бы на школьников надеть отвечающие эпохе костюмы и снять все это на пленку, то мог бы получиться убедительный эпизод из фильма, рассказывающего о нападении пиратов на мирный средневековый город.

— Иди сюда,— с угрозой в голосе позвал Олег костистого паренька в круглых очках от косоглазия на загоревшем до фиолетового оттенка лице.— Ты зачем на деньги в школе играешь? Да еще с меньшими. Ты у него двадцать копеек выиграл?..

— Я? У него? — искренне удивился паренек.— Это он всегда пристает: «Давай стукнемся!» Ты у меня сорок пять копеек выиграл? — дернул он за руку глядевшего в сторону Ромася. — Я только двадцать пять отыграл! Зачем же ты их привел? И эти двадцать забрать? Видали такого,— обратился он за сочувствием к окружающим.

— А ну, отдавай деньги,— потребовал у Ромася обозлившийся Олег.

— У меня их нет!

— Куда ты их девал?

— Купил шариковую ручку.

— Где она?

— Димке дал.

Ромась показал на оказавшегося рядом с ними упитанного мальчишку.

— Так я тебе за нее пистолет отдал! — возмутился Димка.

— Где пистолет? — спросил Олег.

— Он не стрелял. Я его на рогатку обменял. Вот.— Ромась вынул из кармана рогатку.— Точная. Хочешь попробовать? — предложил он Сереже, как человек, который ничего не пожалеет для друга.

— Я тебе покажу «попробовать»! — пригрозил Олег.

Но Ромась с непостижимой быстротой сам выстрелил из рогатки камешком. Раздался звон. Камешек попал в отрезок железного рельса, с незапамятных времен висевшего на врытом в землю столбе. Его повесили тут когда-то, чтобы подать сигнал, если случится пожар. Но служил он уже нескольким поколениям школьников верной мишенью — рельс отзывался звоном на всякое попадание.

— Химик! — вдруг зашипел Ромась и словно растворился.

К Олегу подошел учитель химии Николай Николаевич Рыбченко, еще совсем молодой человек. Он работал в школе лишь второй год и попал сюда прямо после института.

— Я у него отберу, Николай Николаевич,— пообещал Олег.

— Что отберешь? — не понял его учитель.

— Рогатку.

— А, рогатку... Что ж, ты меня этим очень обяжешь.

Николай Николаевич всегда разговаривал со школьниками в той же преувеличенно любезной манере, в какой разговаривал со студентами один из его любимых профессоров.

— Николай Николаевич,— нерешительно обратился Сережа к учителю.— Я хотел спросить у вас...

— Я весь внимание.

— Вы не знаете, как делали пергамент?

— Смотря какой,— ничуть не удивился вопросу Николай Николаевич.— Чтоб масло заворачивать — плотную бумагу обрабатывали концентрированной серной кислотой. Древний, на котором летописи писали, делали из кожи. Телячьей, козьей, бараньей, даже из ослиной. На одну книгу расходовали целое стадо коз.

— А чернила какие у них были?

— Из чернильных орешков. Знаешь, на листьях дуба с внутренней стороны иногда появляются такие зеленые, подрумяненные яблочки. Они называются галлы. Получаются они оттого, что крошечные насекомые, орехотворки, откладывают в листья яички. Если разломить чернильный орешек, иногда можно найти уже готовую к вылету маленькую красивую мушку. Так вот из этих орешков получали отвар. Он содержит дубильное вещество — танин. В отвар добавляли железного купороса, а для клейкости — немного камеди, вишневого клея. Или меда. Писали гусиными перьями...

— Это я знаю. Про перья... А где взять купорос?

— Он есть у нас в химическом кабинете. И я тебе его охотно предоставлю. Естественно, в разумных количествах.

Сережа церемонно поблагодарил учителя — с ним все школьники разговаривали церемонно. Когда Николай Николаевич ушел, доброжелательно и несколько отчужденно поглядывая на сумятицу перед школой, Олег спросил:

— Для чего тебе древние чернила?

— Придумал я одну штуку,— ответил Сережа.— Против Васьки. Я тебе потом расскажу... А ты чего хотел? Ну когда Ромась тебя перебил?

— Да я...— нерешительно сказал Олег, и лицо его стало еще озабоченней,— сказать тебе хотел... С Варькой у нас все кончено. Точка.

— Да...— неопределенно заметил Сережа и отвел Олега в сторону к школьной ограде.— Скажи,— спросил он требовательно, — ты знаешь, зачем люди живут?

Олег задумался.

— Нет,— ответил он честно.— Не знаю. Сережа подтверждающе кивнул головой.

— Всему нас в школе учат,— негромко и горячо сказал он Олегу.— Про математическую комбинаторику — знаем. И про то, где Замбия, — знаем. И какое стихотворение написал Пушкин в 1829 году, когда он был на Кавказе, тоже знаем. Но про самое главное нам ничего не говорят. Должен же человек знать, для чего он живет?..

Олег снова задумался, поискал в памяти.

— Нет,— возразил он.— Ты забыл. Нам говорили. На литературе.

— Что нам говорили?

— Я забыл, как там точно... Ну, что человек живет для счастья.

— А что такое счастье?

— Ну, это всякому дураку понятно. Если у тебя все хорошо — значит, счастье.

— У тебя лично?

— Ну, не только лично. И дома,— стал перечислять Олег,— и в селе, и в Советском Союзе.

— А если в Польше, это тебя уже не касается?

— В Польше? — прикинул про себя Олег.— В Польше тоже касается.

— А в Африке? Или в этом в Сенегале, или в Нигере кто-то, скажем, умер от голода. Или в Японии кто-то заболел от загрязнения окружающей среды. Тогда как?

— Да что ты привязался? — вдруг рассердился Олег.— Не могу же я обо всех плакать.

— И второе,— сказал Сережа.— Ты говоришь: счастье, когда у тебя все хорошо. Но ведь человеку может быть хорошо от разного. Какому-нибудь Гитлеру, когда он захватил пол-Европы или больше, пока его наши не отогнали назад, тоже, наверное, было хорошо. Так что же, по-твоему, это и есть счастье?

— Ты меня не путай,— озабоченно посмотрел Олег на Сережу.— Ты мне лучше скажи: что с тобой делается? Почему ты сам не свой? Может, скажешь, из-за того, что в Японии кто-то заболел? От загрязнения?

— Нет. Не из-за этого.— Сережа помолчал.— Наташа уезжает.

— Слушай, Серега... — Олег смотрел в землю. — Только ты обижаться не будешь?..

— За что?

— Дай честное слово, что не обидишься.

— Ну, честное слово.

— Так я скажу... Может, и лучше, что Наташа уедет.

— Для кого лучше? — зло спросил Сережа.

— Ты же слово дал... Для тебя лучше. Вся школа смеется. Васька тебя уже женихом прозвал...

— Ваське я еще устрою... А ты... друг называется.— Он обиженно отвернулся от Олега.— А над тобой с Варькой вся школа не смеется?

— Нет. Никто не знает.

— Это тебе только кажется.

— Я же тебе сказал... У нас все кончено. Точка. А у вас и не начиналось.

— У нас это будет совсем иначе,— обиделся Сережа за сравнение Вари Щербатюк с Наташей. Оно показалось ему совсем не подходящим.

— Варька говорит, что иначе не бывает. А она знает.

— Что у вас случилось? — неохотно спросил Сережа.

Ему Варя Щербатюк не нравилась. Прежде всего потому, что, с его точки зрения, она была ужо совсем старухой. На четыре года старше Олега. Закончила школу и уже два года работала на ферме. А главное, она была некрасивой, очень некрасивой — худой, желтолицей, с сиплым голосом. И губы у нее были выпячены вперед.

— Сказала — хватит. Что я еще... ну, это... что еще маленький. Что думает замуж выходить.

— А раньше ты ей не был маленьким?

— Я ее это же самое спросил.

— А она?

— Только смеется. Говорит: «Так ведь это очень просто!»

В школе имени Гены Воронова была своя поговорка. О чем бы ни шла речь, ученики, а за ними и учителя стали прибавлять: «Так ведь это очень просто!» Причем всегда в словах этих сохранялся несколько иронический оттенок. Дело в том, что в школе получила большое распространение книжка под названием «Телевидение? Так ведь это очень просто!», перевод с французского, автор Е. Айсберг. Это была хорошая книжка. Ив библиотеку она почти никогда не возвращалась. Передавали из рук в руки. В ней беседовали и спорили между собой два паренька — Знайка и Незнайка. И в конце концов оказывалось, что в телевидении действительно все можно понять. А раз можно понять, значит, это в самом деле «очень просто».