Руфь Уолкер - Викки

• Название: Викки
• Автор: Руфь Уолкер
• Издательство: АО «БДР-Трейдинг»,
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-7721-0020-3

Полное страстей завораживающее повествование о трех поколениях краснейших женщин, наделенных блестящим талантом…

…СУДЬБЫ КАТИТСЯ КОЛЕСО

Всеобщая любимица Викки — дитя роковой любви красавца-аристократа Джейма Сен-Клера и ослепительной Принцессы цирка Мары, взлетевшей из мрака нищеты и невежества к звездным высотам на крыльях собственных титанических усилий и огромного таланта.

Ради мнимого благополучия своей дочери, но страшной, непомерной ценой отречения от нее в минуту безысходного отчаяния Мара позволяет отцу Джейма, деспотичному графу Сен-Клер, забрать Викки и увезти в родовое поместье, где та вырастает абсолютно далекой от циркового братства холодновато-благовоспитанной красавицей. «На этой девушке знак беды», — говорит о ней в самом начале знакомства Майкл Брадфорд, и он прав: трагическая гибель отца, увечье матери, драматический излом собственной судьбы, вышвырнувшей Викки из аристократического седла и повергнувшей во прах жизни низов общества — таков ее удел.

И тем не менее страстно влюбленный Майкл вопреки рассудку связывает свою судьбу с Викки…

---

Ведь как у него это теперь происходит: возбуждение, кульминация — и все… Дальше ничего! Сила страсти гаснет, пушка опускает дуло и сморщивается в жалкого червячка, и он остается один на один с осознанием того, что он несчастнейший человек на свете, потому что потерял все еще до того, как толком сумел взять.

А что, если она рассмеется ему в лицо? И назовет его так, как он того заслуживает, — импотентом. Наверное, это и есть то самое слово, написанное огненными буквами [8], которое горело на стене тогда, в первый раз. А ведь она была так возбуждена тогда, в самом начале! Когда он запустил руку вниз, она казалась такой влажной, горячей, податливой… А потом он овладел ею — и она словно окаменела, превратилась в ледышку, и в какой-то короткий миг он понял, что все кончено и он ее потерял. И теперь, черт возьми, — теперь он боялся пытаться начать все сначала.

А может быть… что там ему сказала в Билокси одна блондинка? Что он груб и тороплив, что женщины совсем не то, что мужчины, и что мотор следует смазать, прежде чем пускать в ход. Он тогда решил, что девица умничает, но может быть, она была права — по крайней мере в том, что не все женщины одинаковы. Но что тогда сказать об этих дамочках, которые начинали визжать и царапаться, когда их разбирало? С Викки ничего подобного не происходило. Она просто лежала внизу и позволяла ему самому все сделать.

Вот почему он не выносил выходных. Он начинал сходить с ума — точнее, она сводила его с ума. Все было так просто до того, как он нанял ее!

Когда он видел бабенку и та ему нравилась, он подваливал к ней, и если та была не прочь — отлично, они уходили вместе и делали все, что полагается в таких случаях. И ни одна ни на что до сих пор не жаловалась. Нельзя сказать, чтобы Викки жаловалась: нет, она просто сжимала губы и чуть исподлобья смотрела на него. И ему начинало казаться, что его на морозе облили из шланга ледяной водой. Этот взгляд будто говорил, что он ничтожество и дерьмо, что она слишком хороша, чтобы опускаться до разговоров с ним. И еще: погоди, скоро ты меня еще узнаешь, очень скоро я возьму и уйду.

И тогда он ненавидел ее. И любил — если можно назвать любовью это наваждение, эту потребность быть с ней, эту испепеляющую ревность. И эту злобу, с которой он жил сейчас ежеминутно, которую ему удавалось до сих пор вытеснять из своего сознания — эту черную с красными отливами тучу, поглощающую его всего без остатка…

Выпив пиво, Джим двинулся обратно к фургону. Викки уже была там и обтиралась губкой, которую макала в эмалированный таз. Джим, не сказав ни слова, прошел мимо, достал еще банку пива, бросился на свою складную железную кровать и притворился, что впал в дрему.

Сквозь сомкнутые веки он наблюдал, как она обтирается, как блестит вода на гладких плечах и аккуратных маленьких ягодицах, и изнывал от желания дотронуться, провести рукой — взять. Вытеревшись насухо полотенцем, она повесила его сушиться. Та аккуратность, с которой она перебросила полотенце через спинку стула, словно напоминая Джиму о его привычке все разбрасывать, подействовала на него как пощечина.

Он встал, стараясь не шуметь, и оказался сзади прежде, чем она успела это заметить. Она резко обернулась, испуганная, и внезапное отвращение на ее лице оказалось последней каплей, переполнившей чашу его терпения. Джим с размаху швырнул ее на кровать и сам оказался сверху, чувствуя, как пронзает его прежнее острое чувство сладострастия. Он вдруг уверился, что сейчас сможет сделать это, если только не будет слишком долго раздумывать. Ее попытки вырваться одновременно и возбуждали его и разжигали злобу. Она пыталась лишить его того, в чем он так отчаянно нуждался, и снова оставить в дураках! Он коротко ударил ее кулаком в лицо, затем ткнул головой в подушку и держал так до тех пор, пока она не прекратила извиваться и обмякла. Не снимая рубашки, он стащил с себя джинсы, ботинки, носки и плавки, силой раздвинул ее бедра и рухнул сверху.

Но похоть, жаркая и неукротимая, сошла на нет прежде, чем он успел войти в нее. Он упал, тяжело дыша и всхлипывая.

Ибо если он больше не мужчина — зачем он вообще нужен?

Викки снова начала вырываться. В Джиме закипела прежняя злоба; ухватив Викки за волосы, он стащил ее с кровати и нанес ей удар в челюсть, разбив верхнюю губу. Вид ее окровавленного лица вызвал в нем ощущение мрачного удовлетворения, он снова занес кулак — да так и застыл. Как и похоть, желание сделать ей больно улетучилось, сменившись черным всепоглощающим опустошением.

«Просто мне надо выпить», — сказал он себе. Не глядя на нее, он выхватил из-под умывальника бутылку, открыл и приложил ко рту.

Отдающее жженым деревом виски обожгло глотку, отвлекая его от душевных страданий. Бутылка виски — вот единственная в мире вещь, на которую он может положиться. Она его не осуждает, не глядит с испугом и отвращением на каждый его промах; это именно то, чего ему всегда не хватало. Это его друг, его единственный друг — и Джим сел за стол с другом напротив, чтобы надраться до чертиков.

Один раз Викки шевельнулась, словно собиралась встать на ноги, но он тут же угрожающе поднял кулак. Подбородок у нее был в крови, глаза потрясенно остекленели, будто она еще не до конца очнулась, но никакой жалости он не испытывал. Она всем раструбит о его банкротстве, а потому он должен наказать ее. Немного погодя, как только он приведет себя в форму, он ее хорошенько обработает. На этот раз он сделает так, что она никуда не уйдет от него, потому что когда он закончит, никакому другому мужчине не захочется иметь ее. Но сперва… сперва ему нужна поддержка друга. Он не может приступать к делу, не нагрузившись хорошенько.

Он вытащил перочинный нож, с которым никогда не расставался, щелкнул, высвобождая лезвие, а затем положил перед собой на стол. При виде ножа глаза Викки расширились. Чтобы расставить все точки над «i», он сообщил ей, что именно собирается сделать, как только расправится с бутылкой. Она может кричать — никто не придет на помощь, напомнил он, потому что это дело домашнее, а циркачи в дела чужого дома не вмешиваются. Теперь она это выучит на всю жизнь — на носу, так сказать, зарубит. А то она живет, ничего не соображая. Учила какие-то языки, танцы, верховую езду — а какого черта? Что толку в настоящей жизни от всей этой чепухи? Ничего, она враз поумнеет, когда он ее разочек полоснет ножичком. Как только он соберется с силами, он так ее разукрасит, что никому в мире не придет в голову даже взглянуть в ее сторону. Теперь до конца жизни все с отвращением будут от нее отворачиваться, как это происходит, когда появляется Барки Песья Морда.

И тогда ей придется навсегда остаться у него. Потому что кто еще в целом свете захочет ее?

В комнате царил полумрак, потому что солнце уже село, но Джим не удосужился даже дернуть шнур от выключателя. Осушив бутылку, он попытался приподняться, но что-то невидимое и тяжелое придавило его к стулу и глаза сомкнулись, словно налитые свинцом. Он упал вперед, уронив лицо на ладони. «Ладно, отдохнем минутку, а затем встанем и сделаем то, что должны сделать…»

Викки, замерев, лежала на кровати. Когда после визита к Розе она вернулась в фургон и, обрадовавшись отсутствию Джима, решила вымыться, она и предположить не могла, через какой кошмар ей придется пройти.

Джим бубнил и бубнил, разъясняя, что он собирается с ней сделать, и когда она приготовилась к самому страшному, ее мучитель вырубился. Перемена ситуации оказалась слишком внезапной, и Викки начала истерически хохотать, не в силах остановиться. Пришлось стукнуть себя кулаком по смеющемуся рту — острая боль привела ее в чувство. Итак, что ей делать? Сейчас она в безопасности, но как долго Джим будет в отключке? Ей нужно бежать — но она не может бежать, не взяв с собой свое. Джим застонал, бормоча какие-то несвязные слова:

— Мама… больно… мама…

Спит? Или вспомнил какую-то сцену из детства? Как бы трогательно это ни было, она больше не рискнет оставаться рядом с ним. Конечно, может быть, он просто хотел ее напугать… но может быть, и нет. В любом случае — она уходит. Навсегда.

Викки села на кровати. Прикоснувшись рукой к губам, она ощутила острую боль и разглядела кровь на ладони. Судя по всему, не лицо, а кровавое месиво. Соскользнув с кровати, она начала судорожно одеваться, хватая первое, что попадалось под руку. Она уже закрывала один из своих чемоданов, когда Джим застонал и попытался приподнять голову. Викки замерла и не дыша уставилась на него. Джим открыл глаза, но, казалось, смотрел как сквозь туман.

— Хочу… выпить… — заплетающимся языком пробормотал он.

Викки судорожно сглотнула.

— Ты уже выпил целую бутылку… А впрочем, я знаю, где есть еще одна, — вдруг придумала она.

Джим попытался встать на ноги, но не смог.